Вестовой Егоров

К.М. Станюкович 
 

 
 
 
 
 
 

 
 
 
 
 
 
 

ВЕСТОВОЙ ЕГОРОВ 

 

 
 
 
 

Москва 
ИНФРА-М 
2014 

1 

I 

В эти предпраздничные дни в большой, красиво убранной 
квартире контр-адмирала Лещова шла такая же усердная чистка, 
какая происходила и во всех домах столицы. 
Из всей прислуги адмирала особенно неистовствовал по приведению адмиральского кабинета в порядок пожилой, небольшого роста, плотный и коренастый человек, в куцей измызганной 
черной тужурке, в стоптанных парусинных башмаках, какие носят в плаваниях матросы, с широким, далеко неказистым, несколько суровым лицом, на красноватом фоне которого алел небольшой нос, похожий на луковицу, а из-под густых черных бровей блестела пара темных зорких глаз, умных и необыкновенно 
добродушных. Слегка искривленные ноги и здоровенные жилистые руки пополняли неказистость этой, на вид неуклюжей, сутуловатой фигуры. 
Столь непрезентабельный для такой роскошной квартиры слуга, возбуждавший иронические улыбки в франтоватом молодом 
лакее, в горничной и кухарке, был Михайло Егоров, отставной 
матрос, служивший у Лещова безотлучно пятнадцать лет. Сперва 
он был у него вестовым, а после отставки остался при нем в качестве камердинера и доверенного лица, на испытанную честность 
которого можно было вполне положиться. Егоров совершил со 
своим барином немало дальних и внутренних плаваний, и все 
имущество барина было на руках Егорова. Оба они за это долгое 
время до того привыкли один к другому, до того Егоров был верным человеком, заботившимся о своем командире и о его интересах с какою-то чисто собачьей преданностью, что, несмотря на 
обоюдные недостатки, хорошо изученные друг в друге, они не 
могли расстаться, хотя и нередко грозились этим оба в минуты 
раздражения. 
Не расстались они даже и тогда, когда адмирал, по словам 
Егорова, «на старости лет ополоумел» и, несмотря на самые едкие предостережения своего вестового, выслушанные адмиралом 
с сконфуженным видом, женился два года тому назад на молодой, хорошенькой и очень бойкой блондинке, которую Егоров 
сразу же невзлюбил и прозвал почему-то «белой сорокой». 
Он тогда же просил адмирала «увольнить» его. 
– Жили мы с вами, Лександра Иваныч, слава богу, одни, а теперь мне оставаться никак невозможно! – говорил Егоров своим 

2 

мягким баском, поглядывая не без сожаления на смуглое, заросшее бородой, некрасивое и радостное лицо своего «ополоумевшего» адмирала. 
– Это почему?.. 
– Сами, кажется, можете понять… Теперь у вас другие порядки пойдут с адмиральшей-то… Адмиральша потребует, чтобы вы 
взяли форменного камардина, а не то, чтобы держать такого, как 
я. Известно, молодой супруги надо слушаться, – прибавил не без 
иронической нотки в голосе Егоров. 
– Ты, скотина, язык-то свой прикуси!.. 
– Прикуси не прикуси, а я верно говорю… 
Адмирал, несколько смущенный, выругал Егорова на морском 
диалекте и приказал остаться. 
– При мне будешь по-прежнему… Слышишь? 
– Слушаю, ваше превосходительство… 
– Только смотри… Не вздумай грубить барыне… 
– Чего мне грубить?.. Я до барыни и касаться не буду… У их 
свои слуги будут… А я при вас… 
Во всем угождавший своей молодой жене, в которую был 
влюблен по уши, адмирал, однако, решительно отстоял своего 
старого вестового, далеко не изящный вид которого и громкий 
грубоватый голос несколько шокировал изящную адмиральшу. 
Адмирал обещал, что Егоров не станет показываться ни в гостиной, ни в столовой, – для этого можно нанять приличного лакея, – а будет исключительно служить ему и ходить с ним в плавания. Он ведь так привык к Егорову. 
На этот компромисс адмиральша пошла, и довольный адмирал 
с прежней терпеливостью выслушивал ворчливые замечания, которые позволял себе Егоров, особенно в плавании, когда белая 
сорока жила на даче, и главным образом после побывок на берегу, откуда Егоров возвращался по большей части «урезавши муху». 
Эти замечания в последнее время касались преимущественно 
женитьбы адмирала. Молодая жена, тратившая много денег и заставлявшая адмирала сильно ограничивать свои расходы в плавании, возбуждала в Егорове негодование. Кроме того, и поведение 
адмиральши ему не нравилось, и он, не без некоторого основания, предполагал, что белая сорока обманывает адмирала, злоупотребляя его доверчивостью и «путается» с мичманами. 

3 

И нередко, вернувшись с берега, Егоров появлялся в адмиральской каюте и, прислонившись к двери, говорил заплетающимся языком: 
– А еще адмирал… Адмирал, а звания поддержать не можем… 
Прежде, бывало, офицеров честь честью, призовем обедать… 
угостим… Каждый день, как следовает, по очереди три или четыре офицера у нас кушали, а нонече – шабаш!.. Одни кушаем… И 
денег у нас нет… Тю-тю денежки… Айда на берег… А по какой 
такой причине?.. Дозвольте вас спросить, Лександра Иваныч? 
Как вы об этом полагаете, ваше превосходительство? 
– Егоров! Ты пьян, каналья!.. Иди спать… 
– И пойду… 
Но вместо того чтобы уйти, Егоров оставался в каюте и продолжал: 
– А все-таки я вам, Лександра Иваныч, всю правду скажу… 
Очинно мне жалко тебя, моего голубчика… И сертучишко-то 
старенький… и сапоги в заплатках, и припасу у нас никакого… А 
кто виноват?.. Сами, Лександра Иваныч, виноваты… Не послушались Егорова… Небось Егоров, даром что из матросов, а с понятием… С большим понятием!.. Жили мы с вами холостыми, то 
ли дело?.. Слава тебе господи! И деньги у нас завсегда были, и 
всякого припасу вдосталь, и звание свое поддерживали… «Егоров! Шимпанского!» – «Есть!» И несу, что вгодно… А теперь, 
как глупость-то сделал… 
– Егоров! Пошел вон! Искровяню рожу! 
Но эта угроза не только не пугала Егорова, а, напротив, приводила его даже в несколько восторженное состояние. 
– Что ж, искровяните. Сделайте ваше одолжение… Со всем 
моим удовольствием! Я ведь любя говорю… Слава богу, пятнадцать лет служу вам честно… А все-таки вижу: хоша вы и адмирал, а рассудку в вас мало… Ну… хорошо… положим, бес взыграл на старости лет… Так женись, братец ты мой, на какой-нибудь степенной сахарной вдове в теле и с понятием, а то… 
Обыкновенно Егоров не доканчивал, потому что взбешенный 
адмирал срывался с дивана и, схватив вестового за шиворот, 
ввергал Егорова в его крошечную каютку и запирал ее на ключ. 
«Непременно прогоню эту пьяную скотину!» – решал адмирал 
в пылу гнева. Но гнев проходил, и эта «пьяная скотина» снова являлась в глазах адмирала близким, преданным человеком, а вос
4 

поминание нашептывало, как эта «пьяная скотина», жертвуя собой, спасла во время крушения своего командира. 
И адмирал прощал Егорову его дерзкие речи во хмелю и ворчанья в трезвом виде, как и Егоров, в свою очередь, прощал адмиралу его ругань и кулачную расправу во время вспышек гнева. 
И оба любили друг друга. 

II 

Егоров – вообще аккуратный и исправный, по морской привычке, человек – довел кабинет и маленькую спальню адмирала 
до умопомрачающей чистоты. Все в этих комнатах блестело и 
сверкало. Нигде ни соринки, нигде ни пылинки. Все окна были 
вымыты и протерты суконками. Подоконники сияли своей белизной, и дверные ручки и замки просто горели. Ковры были выбиты. Все адмиральское платье было вынесено на двор, проветрено, 
выбито и, вычищенное, аккуратно повешено в шкапу. На случай, 
если адмирал поедет во дворец к заутрене, Егоров надел на мундир ордена и привинтил звезды. Нужно ли прибавлять, что несколько пар адмиральских сапог так блестели, что хоть смотрись 
в них, как в зеркало. 
До остальных комнат, до «ейных», как не без некоторого презрения Егоров называл другие комнаты, находившиеся под наблюдением адмиральши, он не касался и только при виде беспорядка в них презрительно скашивал губы и поводил плечами. 
Убиравшие эти комнаты лакей и горничная не пользовались его 
расположением. Он их считал лодырями, и притом напускающими на себя «форцу», и относился к ним недружелюбно, как и к 
кухарке, и к барыне. Молодую хорошенькую адмиральшу он 
втайне просто ненавидел и только дивился «дурости» адмирала, 
который ничего не видит и, вместо того чтобы оттаскать эту 
вертлявую белую сороку за косы, лебезит перед ней, словно ошалелый кот, и не переломает ребер молодому господину из «вольных» 1, который, шельма, повадился ходить каждый день и выбирает время, когда адмирала нет дома. 

                                                 
1 Так матросы называют статских. (Прим. автора.)  
 

5 

– Совсем глупый мой адмирал, – часто думал вслух Егоров и 
искренне жалел своего адмирала. 
Вообще и адмиральша и вся прислуга были в глазах Егорова 
одной шайкой, обманывавшей и обкрадывавшей адмирала. Все 
они были одни люди, а он с адмиралом – другие, ничего не 
имеющие с теми общего. Ах, если б адмирал прогнал их всех 
вместе с женой, а то доведут они его до беды! 
Однако Егоров никогда не заикался об этом адмиралу. У самого глаза, мол, есть, а кляузы заводить он не намерен. 
И Егоров, зная, что и адмиральша далеко не расположена к 
нему и сейчас бы прогнала его из дому, если б не адмирал, – старался не показываться ей на глаза и при редких встречах держал 
себя с угрюмой почтительностью знающего дисциплину матроса. 
А в отношениях с прислугой напускал на себя суровость, избегал 
с ней разговаривать и водил дружбу только с кучером. Его одного 
он удостаивал своими воспоминаниями о дальних плаваниях и 
рассказами о разных диковинах вроде «акул-рыбы» или черномазых людей, которые всякую пакость жрут и ходят как мать родила, и у приятеля своего в кучерской протрезвлялся, когда, случалось, приходил домой пьяный и не желал идти к себе в маленькую комнатку, находившуюся вблизи спальни адмирала. 
В свою очередь и Егоров пользовался среди прислуги репутацией «грубого и необразованного матроса», с которым не стоит и 
связываться – облает. За обедом на кухне его дарили ироническими усмешками, на которые Егоров не обращал обыкновенно 
ни малейшего внимания. И в редких только случаях, если франтоватый лакей, в угоду горничной, задевал Егорова, он совершенно спокойно выпаливал такое морское ругательство, что деликатная горничная и дебелая «кухарка за повара», жившая, как 
утверждала, только у генералов, в страхе взвизгивали и убегали 
из кухни. 

III 

Предвкушая удовольствие получить на светло Христово воскресение от адмирала обычные пять рублей и по этому случаю 
«взять все рифы», то есть напиться вдребезги в компании с кумом, мастеровым из адмиралтейства, Егоров накануне под вечер 
сидел в своей крошечной, чисто прибранной комнатке, где у об
6 

раза теплилась лампадка, и исправлял кое-какие погрешности 
своего праздничного туалета, в котором он собирался честь честью идти к заутрене, – как в двери раздался стук. 
– Что надо? Входи. 
– Барыня вас требует! – объявил молодой лакей. 
– А где твоя барыня? 
– В столовой, и ваш барин там! – подчеркнул лакей. 
Егоров, по старой морской привычке, рысцой понесся в столовую. 
Там сидела адмиральша в капоте, несколько томная и уставшая от хозяйственных хлопот, и около нее адмирал. 
– Вы свободны, Егоров? 
– Точно так, ваше превосходительство! – гаркнул Егоров и 
кинул взгляд на адмирала, словно бы спрашивая его: «свободен 
ли он?» 
– Ах, не кричите так громко! Он тебе, Александр, не нужен? Я 
Антона посылаю к портнихе… 
– Нет. 
– Так, пожалуйста, Егоров, сходите за окороком, за куличами 
и за пасхой и привезите поскорей все это сюда… Можете оттуда 
взять извозчика… 
И адмиральша не без некоторой брезгливости протянула свою 
маленькую ручку и, словно бы боясь прикоснуться к большой и 
жилистой руке Егорова, осторожно опустила на его широкую ладонь деньги и квитанции с написанными на них адресами. 
– Слушаю, ваше превосходительство! 
И, зажав в своей руке все, что ему передала адмиральша, он 
вышел из столовой. 
В коридоре его нагнал адмирал и заботливо сказал: 
– Смотри, Егоров, не запоздай… Не заходи никуда… 
– Куда же заходить, Лександра Иваныч, окромя туда, куда 
приказано?.. Будьте покойны. Духом слетаю… 
И Егоров действительно «духом» слетал из Сергиевской на 
Конюшенную за куличами и за пасхой, оттуда на Литейную за 
двумя окороками и фаршированным поросенком и уже рядил извозчика, чтоб везти домой все эти припасы, как его хлопнул по 
плечу «кум мастеровой» и весело воскликнул: 
– Михаилу Нилычу, наше вам. 
– Здорово, кум… 

7 

Тары-бары, разговорились, и так как на улице разговаривать 
было не совсем удобно, то кум предложил зайти в заведение. 
– Выпьем по случаю кануна, Нилыч, по сорокоушке и айда – 
по своим делам. Ты к своему адмиралу, а я к своей хозяйке… К 
заутрене пойдем… Завтра ведь какой праздник!.. 
Кум так резонно говорил, что Егоров, нисколько не подозревая опасности, какой подвергается и его слабость к спиртным напиткам, и все эти порученные ему припасы, с удовольствием 
принял предложение, и оба приятеля, бережно забрав кульки и 
картонки, вошли в заведение, чтобы наскоро раздавить по сорокоушке. 
– А то мне надо, кум, торопиться, – говорил Егоров, процеживая водку с медленностью настоящего пьяницы. 
– То-то я и говорю… И мне нужно, кум. 

IV 

Был одиннадцатый час вечера, а Егоров еще не возвращался. 
Адмиральша сперва вздыхала, потом злилась и наконец пришла в 
отчаяние. Ведь это ужасно! К ней обещали приехать разгавливаться некоторые близкие знакомые и… и до сих пор ничего нет! 
Нечего и говорить, что более всего досталось адмиралу. 
– Вон ваш преданный и верный человек… Нечего сказать, хорош! Первый раз я решилась дать ему поручение… 
– Да ты не волнуйся, Катенька!.. Он все принесет! – успокаивал жену адмирал, давно уже и сам волновавшийся, так как знал, 
что если Егоров не удержится и выпьет, то беда. 
– Как тут не волноваться?.. Это ведь бог знает что такое… И 
ты еще держишь при себе такого пьяницу… Неужели и после 
этого ты не прогонишь его?.. 
– Но, Катенька… 
– Ах, что вы все: Катенька да Катенька!.. Это наконец, просто 
глупо! – воскликнула Катенька с раздражением и заперлась в 
спальне. 
Адмирал взбешенный ходил по кабинету, мысленно осыпая 
Егорова самою отборною бранью, какую он позволял себе только 
в море. 

8 

Уж он хотел было идти к жене и предложить ехать немедленно в лавки и все купить, как в кабинет вбежала жена и крикнула 
голосом, полным раздражения: 
– Подите… полюбуйтесь, что привез ваш преданный человек! 
Идите! 
Адмирал покорно и с виноватым видом пошел вслед за женой 
в столовую, и – о ужас! – вместо двух пасох были какие-то приплюснутые лепешки. По счастию, окорока, поросенок и куличи 
были целы. 
– Ах, мерзавец! – проговорил только адмирал. 
– Как же мы будем без пасхи! – охала адмиральша. 
Адмирал тотчас же велел лакею ехать за пасхами и крикнул: 
– Позвать сюда Егорова!.. 
Через минуту-другую в столовую вошел Егоров. Он довольно 
твердо держался на ногах, хотя и был сильно пьян. 
– Христос воскресе, Лександра Иваныч… Виноват, ваше превосходительство… Это точно, помял пасхи… потому кума 
встрел… – говорил Егоров заплетающимся языком. 
– Он совсем пьян! – промолвила в ужасе адмиральша. 
– Точно так, ваше превосходительство… Пьян, но вас это не 
касается… Я Лександры Иваныча вестовой, а не ваш. Адмиральский слуга… Пусть он меня расказнит!.. Бейте меня, Лександра 
Иваныч, подлеца… Не жалейте Егорова за пасхи… Все от вас 
приму, потому жалко мне вас… Жили мы, слава богу, прежде хорошо, а как вы на старости лет… 
– Вон! – заревел адмирал и вытолкал Егорова из столовой. 
Целую неделю Егоров пьянствовал и, отрезвившись, явился к 
адмиралу и просил его «увольнить». 
Но адмирал, уже упросивший жену простить Егорова и, взявши с нее слово никуда его не посылать, не уволил Егорова и летом взял с собой в плаванье. 
 
1895