Поволжская правда. - 1930. - 3 февр. (№ 27). - С. 4.

«РАЗБОЙНИКИ»*

РАБОЧИЙ ТЕАТР ИМЕНИ «КАРЛА МАРКСА»

Шиллер-великий немецкий классик эпохи «бури и натиска»—в своей литературной юности был революционером. Революционером, конечно, не в нашем смысле слова, а с точки зрения своего времени, в свете истории. Испытав на самом себе весь ужас самодержавного режима феодальной Германии середины XVIII века, он явился выразителем пробуждающейся буржуазии, в те времена-класса творческого и по- своему революционного.

«Разбойники» целиком отражают настроение шиллеровских современников —-молодых немецких буржуа, еще скованных политическим рабством феодализма, но уже рвущихся в бой, мечтающих о свободе, о новых социальных идеалах. Вот почему она, несмотря на свою литературную и драматургическую слабость, которую впоследствии признавал и сам поэт, пользовалась, в свое время таким колоссальным успехом.

Пьеса действовала, заражала, звала на штурм твердынь старого феодального мира и в этом ее громадное историческое значение.

Это историческое значение пьесы делает ее интересной и для нашего советского театра, обязаного наряду с выполнение других своих задач давать также и наглядные уроки из мировой истории и литературы.

Но можно ли на сцене нашего советского театра ставить «Разбойников» так, как ставили их до революции? Конечно нет! Наш зритель в массе своей менее культурен, чем дореволюционный зритель классических пьес. Он многого не поймет и, не зная истории эпохи, не сумеет, расшифровать пьесу. В то же время современный зритель, несмотря на свою общую культурную отсталость, более изощрен в театральном искусстве, чем зритель старый. Воспитанный на формальных завоеваниях советского театра—он в пьесе Шиллера найдет много нелепых и смешных мест, которые будут его расхолаживать.

Уже из всего сказанного вытекает необходимость освежения «Разбойников». Это освежение должно идти но двум линиям. По линии устранения формальных недостатков пьесы (сокращение длинот, новая разбивка эпизодов и т. д.), и по линии выявления социальной атмосферы, в которой родилась пьеса, и содержания борьбы ее героев как носителей определенных классовых тенденций.

Это освежение тем более необходимо, что «Разбойники» были написаны Шиллером тогда, когда сам он все еще в значительной мере находился во власти феодальной морали и старых взглядов на вещи. Молодой Шиллер, путался в старых понятиях «добра» и «зла». Социальный протест бродил в нем очень смутно.

Отсюда многие недостатки „Разбойников". Отсюда мрачный конец пьесы, герой которой— Карл приходит к заключению, что он ничего не достиг, что «не по пути насилия надо итти», что «нужно верить в провидение». Отсюда, наконец, противоречивая фигура Франца, в лице которого Шиллер бичует но только феодалов, но и лучших людей тогдашней Европы—безбожников, учеников французских философов-материалистов, отрицающих «небесное правосудие».

Практическая работа театра, задумавшего освежение Шиллера, должна быть серьезной и глубокой.

В основном она должна строиться на пересмотре прежнего отношения к героям: к Францу, которого пора перестать считать мелодраматическим злодеем, и к Карлу, с которого надо снять одежды идеализированного борца за свободу к целиком положительного героя.

Как же подошел наш саратовской рабочий театр к задаче показа «Разбойников»? Он осознал необходимость новой трактовки пьесы и в этом большая заслуга и режиссера Синельникова и театра в целом. Но осознав эту необходимость, театр, однако, не осуществил стоящую перед ним задачу. Она оказалась выше сил воспитанной в старых традициях режиссуры и многих актеров.

Синельников пошел по линии наименьшего сопротивления: он ограничился только механическим сокращением текста, за счет незвучащих сейчас слов о боге, при этом воспользовавшись уже готовой переделкой пьесы, сделанной Гаккелем и принятым ленинградским Театром юного зрителя (ТЮЗ); он ввел в действие, опять таки вслед за ТЮЗ, самого Шиллера, читающего свою пьесу товарищам по школе. И это все.

Эти «новшества», конечно, не сумели согреть пьесу огнем новой глубокой трактовки призванной вызвать социальную атмосферу эпохи и показать классовые корни героев. Вставные сцены с Шиллером дело по существу не изменили. Прежде всего потому, что они—случайны, а также потому, что они ограничиваются только эпизодами школьной жизни шиллеровской эпохи. В остальном пьеса не изменилась. Она осталась такой, какой ее показывали 20 лет тому назад.

В этом виноват, впрочем, не только режиссёр, но и актеры и главным образом Максимов. Он, воплощая Карла, не видит глухую борьбу этого героя эпохи «бури и натиска» с самим собою. Он не учитывает социальный смысл трагедии своего героя—трагедии идеалиста, не сумевшего найти правильный выход из своей тоски по свободе. Максимов строит свою роль только на пафосе, на декламационной игре голоса, на позе и жесте. Его Карл—это трафаретный герой-любовник, картинно и кокетливо драпирующийся в плащ романтического разбойника. Это получается эффектно, но это явно не соответствует сегодняшнему пониманию Шиллера.

Значительно удачнее—Слонов. Роль Франца спущена им на землю, с прежних ходуль ложноклассической актерской школы. Слонов—прост и естественен в тоне. Он искренен в своих переживаниях. Он подлинее темпераментен. Но и он оказался во власти штампа. Егo Франц пусть уже и сильно смягченный) все-таки мелодраматический злодей, а не вольнодумец, отрицающий традиции средневековой морали, каким его надо показывать современному зрителю.

Остальные исполнители—за исключением Горелова (Шпигельберг) и Карганова (Швейцер), давших очень крепкие и четкие фигуры—были совсем ниже критики. Одни, изображая разбойников, смахивали, то на оперных статистов из «Риголетто», то на «добрых молодцев» Стеньки Разина. Другие, воплощая феодалов и герцогов, напоминали отцов из пьесы «Дети Ванюшина» (Казаринов, в рола старика Моора) и опереточных генералов (Игнатьев-герцог Карл).

Мудрено ли, что все эти постановочные и исполнительские неудачи привели к тому, что «Разбойники» не только не озарились ярким светом современного понимания их, а наоборот, потускнели, поблекли и в конечном итоге прозвучали как глухое эхо забытой, далекой эпохи дореволюционного театра. Отсюда — скука одной части зрителей и полное недоумение другой, так и непонявшeй, почему же все-таки считают Шиллера великим писателем, когда он звучит так наивно и невразумительно...

ЯКОВ ГРИНВАЛЬД.

____________________________________

*Текст полностью соответствует оригиналу