Мишин, Г. Книжная симфония / Г. Мишин // Мишин Г. Житие саратовское. - Саратов, 2006. - С. 3-32

Он увлекателен, мир книжный,

Не потому ль и в дождь и в снег

В путь отправляется неближний

Довольно старый человек.

Книгоискатель. Не любитель,

А книгочей и книговед.

Как там его не назовите,

Названья точного тут нет.

Советуются с ним - ученый,

Преподаватель, старый друг,

Член Академии наук

И некто, книгой увлечённый

Да всех их и не перечислить,

Кому хотя бы раз помог

Прокомментировать, домыслить...

Поистине он - книжный бог.

Буди его в глухую полночь:

«Где издано, кем и когда?» -

Ответит. Где ещё пополнишь

Такие знанья без труда!

Виктор Федотов

В наши грустные дни всеобщего упадка отечественной культуры (как бы мы не старались скрывать это горькое и обидное явление), профессия библиотечного работника становится всё более и более унизительной. Библиотекарь - одна из самых неуважаемых государством профессий. Об этом красноречиво говорит уровень заработной платы работников библиотек, определенный им российским законодательством. Быть библиотекарем не только непрестижно, но уже и неприлично в нашем деградирующем обществе.

А ведь были на Руси времена, когда должностью библиотекаря не только не гнушались, но и гордились ею. Вспомним для примера выдающихся российских библиотекарей девятнадцатого века - Ивана Андреевича Крылова, великого баснописца, и Владимира Васильевича Стасова, знаменитого художественного и музыкального критика...

В Саратове тоже были свои легендарные служители библиотечного дела. В первую очередь следует назвать Семёна Дмитриевича Соколова и Веру Александровну Артисевич. Если об Артисевич у нас говорилось и писалось довольно часто и тепло, то о Семёне Соколове в наши дни знают разве что редкие специалисты - краеведы. Дочитав этот очерк до последней строки, вы, уважаемый читатель, думаю, согласитесь со мной, что помнить этого человека всё-таки следует, причём, с благодарными чувствами.

Семён Соколов был вторым ребёнком в семье небогатого ремесленника-столяра, жившего в собственном домишке на Большой Горной улице Саратова. Семён родился шестого февраля 1878 года через четыре года после брата Михаила. В семье так получилось, что не только одежда и обувь старшего брата переходили к младшему, но в делах и поступках Семён тоже шёл по жизненной тропинке, протоптанной старшим Михаилом. Потому осенью 1888 года десятилетний Семён поступил учиться в шестое городское трёхклассное училище, которое этой же осенью окончил Михаил. Здание училища, находившегося на углу Армянской улицы и Соборной площади сохранилось до наших дней, потому предполагаю, что читателям интересно будет узнать о некоторых исторических фактах из жизни этого старенького дома в самом центре Саратова.

В 1873 году российское правительство постановило открыть в некоторых крупных городах реальные училища, задача которых состояла в том, чтобы распространить общее образование в практическом направлении, подготавливая юношество к полезной деятельности на различных поприщах промышленности и торговли. В список правительства попал и Саратов.

Тогдашний министр народного просвещения граф Дмитрий Андреевич Толстой предложил саратовскому дворянству, земству и городскому самоуправлению облегчить открытие реального училища в городе предоставлением уже готового помещения. Но городские власти не откликнулись на предложение министра. Вопрос об открытии училища мог бы «зависнуть» на неопределённое количество лет, если бы призыву правительственных чиновников не вняло саратовское немецкое общество, в ведении которого имелось здание против парка «Липки» на углу Соборной площади и Армянской улицы. По преданию, этот дом был выстроен неким армянином, от него и улица получила название Армянская. Теперь это улица Волжская, начинающаяся от Октябрьской улицы и выходящая на улицу Радищева. В упомянутом здании находилась школа для немецких детей. Лютеранское общество сочло выгодным для себя преобразовать школу в реальное училище. За хлопоты в этом вопросе энергично принялся местный пастор К. Косман. Хлопоты увенчались успехом, и 23 сентября состоялось открытие реального училища. На торжествах присутствовали губернатор Михаил Николаевич Галкин-Врасский и епископ Саратовский и Царицынский Тихон (Покровский).

Недостаток помещений в доме для учебных занятий обнаружился с первых же месяцев. Весь верхний этаж использовали под четыре классные комнаты и учительский кабинет. Причём, лишь одна из этих комнат была приемлема для занятий, другие же оказались малы даже для частного дома.

В следующем 1874 году реальное училище перевели в дом Столыпина на Малую Сергиевскую улицу, где позднее размещался офицерский клуб. А училище из дома Столыпина в 1877 году переместилось в специально построенный для него дом Очкина.

В доме Лютеранского общества на Армянской улице после ухода реального училища открылось трёхклассное городское училище, преобразованное из уездного училища. В нём-то и обучался Семён Соколов. Инспектором училища тогда был Пётр Иванович Венценосов, учителями - Андрей Иванович Тремберг и Иван Селивёрстович Куликов. Обучение велось не предметное, а классное.

В свободное от учения время Семён Соколов вместе с братом помогал отцу в работе. Отец не имел постоянного места и трудился по найму: иногда - один, чаще в группе с другими столярами и плотниками. Сыновья, по мере сил, старались помогать родителю.

В Саратове в 1860-1880 году огромным авторитетом пользовался крупный строительный подрядчик Василий Викулович Гудков. Он владел кирпичными и известняковыми заводами, имел лесные пристани на Волге, а в городе ему принадлежали несколько больших кирпичных домов. Одним из них была гостиница «Россия» на Немецкой улице (проспект Кирова). Литейный завод Гудков ещё при жизни передал своей дочери Анне Васильевне, по мужу Чирихиной.

После кончины Василия Викуловича, последовавшей 20 июля 1881 года, его наследники принялись планомерно распродавать оставшееся его имущество, движимое и недвижимое. Весной 1889 года они продали мукомолу Зейферту гостиницу «Россия». Теперь, в начале XXI века, это здание, кажется, доживает свои последние дни, а тогда, огромное, трёхэтажное, оно было украшением Саратова. Нижний этаж на обе улицы, Немецкая и Александровская (Горького), был занят магазинами, а второй и третий - гостиничные номера.

Новый владелец Зейферт спешил отремонтировать поизносившееся здание и скорее пустить его в эксплуатацию. Для этой цели он нанял городских ремесленников, главным образом столяров из кустарных мастерских. Те организовали небольшую артель для ремонтных работ, в которую вошёл и Дмитрий Соколов со своими двумя подмастерьями, учениками. Работы было много: исправляли паркетные полы, чинили или заменяли двери, оконные рамы, приводили в порядок мебель в номерах. Своим сыновьям Дмитрий Соколов тоже нашёл работу: они кое в чём помогали отцовым подмастерьям (подай, принеси), но главным их делом было ежедневно приносить обеды на пятерых человек, чтобы те не отрывались от дела.

Дмитрий Соколов постоянно держал сыновей-подростков при себе, то и дело наставлял их: «Привыкайте, приглядывайтесь к опытным мастерам, учитесь у них сноровке, рабочей смекалке, авось и из вас когда-нибудь что-то путное выйдет. Сможете прокормить себя и свою семью».

С работы Семён и Михаил возвращались домой вместе с отцом. По Немецкой они выходили на Никольскую улицу (ныне Радищева) и по ней мимо Радищевского музея шли до Московской улицы. Там, на углу, при трактире Белозерского, напротив купеческой биржи находилась биржа рабочая. Рядом с ней на улице и в биржевой гостинице с утра до вечера толпились рабочие разных строительных специальностей: плотники, каменщики, штукатуры, слесари, маляры, печники... Все они нуждались в работе и, конечно, находили её. Отец оставлял сыновей у входа в трактир, а сам заходил внутрь помещения и выпивал стакан водки, обычная его порция. Затем они по Никольской продолжали свой путь до Большой Горной.

В 1891 году Семён окончил училище, после чего два года не прикасался к книгам. Денег на продолжение образования в семье не было, отец едва сводил концы с концами, и тринадцатилетний отрок той же осенью встал за столярный верстак рядом с отцом для освоения наследственного ремесла в качестве ученика. Находясь с малых лет в мастерской отца, Семён играючи, незаметно для себя привык владеть столярным инструментом и потому очень скоро освоил ремесло так, что уже через два года считался хорошим мастером не только простой обделочной работы, но даже как краснодеревщик по выработке разнообразной мебели, чем основательно помогал семье. Перед ним открывалась торная дорога одиночки-кустаря, по которой шли его дед и отец. Но судьбе вольно было круто изменить жизненный путь Семёна Соколова, и юноша без сожаления расстался и с пилой, и с рубанком, чтобы до конца жизни не брать их в руки.

Годы спустя Михаил Дмитриевич Соколов вспоминал о жизни брата Семёна: «На семнадцатом году жизни у юного мастера столярного ремесла начало появляться недовольство своим положением. Захотелось быть выше своей среды. Пробудилось в нём стремление к знаниям, искать которые надо было в книгах, и он дотоле равнодушный к печатным строчкам, всё более и более увлекался книгами, добывать которые из-за недостатка средств было очень трудно. Добывались книги за гроши на базаре в толкучке у хожалых букинистов или в куче старых бумаг у татар, а то и просто по способу обмена у таких же любителей чтения. Прочитывалось всё, что попадалось в руки, часто ненужное и бесполезное, пока на горьком опыте не выработалась своя система, свои методы, и он знакомится с художественной литературой, осваивает самостоятельно курс общей русской истории. Более подробно изучает историю родного Саратовского края, а затем увлёкся историей самой книги».

В 1898 году Семён Соколов начал сотрудничать в газете «Саратовский дневник». Её редактором в это время был Богдан Маркович, сын известной украинской писательницы Марко Вовчок. Сосланный в Саратов за участие в революционном движении петербургского студенчества, Маркович находился здесь под надзором полиции. Он неоднократно привлекался к судебной ответственности за смелые выступления в газете против саратовских властей; «Саратовский дневник» даже закрывали на несколько месяцев. Семён Соколов проработал в газете недолго, поскольку очень серьёзно увлёкся библиографией. Тогда же он начал интересоваться судьбами и трудами саратовских писателей и учёных, стал собирать биографический и библиографический материал о них для своего будущего словаря «Саратовцы».

В поисках материалов для библиографических работ Соколов в 1902 году напросился «добровольцем труда» в Саратовскую Губернскую Учёную Архивную Комиссию, которая, не имея своего постоянного помещения, размещалась на чердаке городской публичной библиотеки дома графа Нессельроде на углу улиц Московской и Приютской (Комсомольской). В этом же здании, сохранившемся до настоящего времени, в 1890-е годы находилась и редакция «Саратовского дневника».

В библиотеке Архивной Комиссии Соколов работал бескорыстно (бесплатно). Он с удовольствием рылся в книжном развале, заодно приводя в порядок это небольшое книжное собрание специального назначения. Как-то само получилось, что Семён Дмитриевич стал прилагать всяческие усилия для наполнения библиотеки. Спустя пять лет, благодаря стараниям Соколова её книжный фонд значительно расширился и составлял уже четыре тысячи томов, не считая множества периодических изданий.

Конечно же Соколову нужны были средства для жизни, и он работал, причём в нескольких местах. Семён Дмитриевич руководил антикварными отделами двух книжных магазинов, а вечерами работал библиотекарем в саратовском коммерческом клубе. А ещё он состоял с 1903 года членом-пайщиком Товарищества книжной торговли «Антиквар».

На 69-м заседании Саратовской Учёной Архивной Комиссии (СУАК), состоявшемся 5 мая 1907 года, обсуждалось заявление Семёна Дмитриевича Соколова с просьбой о выборе его в действительные члены СУАК. Собрание постановило считать Соколова действительным членом Архивной Комиссии, а выборы провести на следующем более многолюдном собрании.

Саратовская Комиссия имела свой печатный орган, где публиковались отчёты о проделанной работе за год, различные археологические и краеведческие материалы. Называлось издание: «Труды Саратовской Учёной Архивной Комиссии». В двадцать четвёртом номере за 1908 год «Трудов СУАК» отмечается, что С. Д. Соколов избран членом Комиссии 20 октября 1907 года. С этого же числа он назначен официально библиотекарем СУАК. После утверждения в должности, которая по-прежнему не оплачивалась, Семён Дмитриевич ещё энергичнее стал пополнять фонды любимого детища. Он впервые в истории СУАК задумал, подготовил и осуществил издание каталога библиотеки. В отчёте ревизионной комиссии СУАК по библиотеке за 1909 год сказано: «Давно Архивная Комиссия нуждалась в указателе, с помощью которого был бы сделан доступ к её книжному богатству, собранному за двадцать три года. Наконец в отчётном году после кропотливой работы, отнявшей у заведующего библиотекой С. Д. Соколова много времени, был издан «Систематический каталог библиотеки Комиссии. Выпуск I. Общий отдел». Подготовительные работы к этому изданию заключались в тщательной проверке всей наличности библиотеки, в исключении из инвентарного каталога до 600 номеров книг (периодических изданий и дублетов), занесённых туда неправильно, в замене исключённых названий книгами из нового поступления, в пополнении карточного каталога недостающими карточками на новые поступления - всего до 2000 названий и затем в выделении в особую группу книг для предполагаемого издания «Систематического каталога. Выпуска 2. Саратовский отдел».

Пополнение библиотеки в отчётном 1909 году проходило, как и в предыдущие годы, путём обмена на издания Комиссии и в виде пожертвований. «Книжное поступление 1909 года, - сообщается в отчёте, -было выдающимся: оно выразилось в получении более 1500 томов книг».

Ревизионная комиссия СУАК в конце каждого календарного года проверяла работу своего музея, библиотеки и архива, после чего составляла отчёт о проверке, который непременно публиковался в очередном томе «Трудов СУАК». По этим отчётам легко можно проследить работу по годам, например, библиотеки. Вот отчёт ревкомиссии за 1913 год, подписанный её председателем П. Любомировым. О книжном собрании в нём сказано следующее:

«Библиотека Саратовской Архивной Комиссии более чем какое-либо другое учреждение её может быть названа созданием одного человека. В конце 1907 года в ней было лишь 4000 названий. За шесть лет библиотекарства С. Д. Соколова количество книг более чем удвоилось: их теперь на январь 1914 года стало около 8000 названий, да сверх того пополнен значительно отдел периодических изданий. Известно, что такое пополнение было не результатом блестящего состояния кассы библиотеки. Многие и притом очень ценные книги приобретались удешевлённо антикварным путём, другие поступали в качестве пожертвований, часто являвшихся результатом настойчивых просьб библиотекаря, иные, особенно периодические издания, явились в библиотеку путём сильно расширенного обмена.

Имея в виду познакомиться хоть отчасти со степенью сохранности библиотеки, ревизионная комиссия просмотрела книгу за книгой в одном из шкафов, проверяя в то же время инвентарную запись и карточный каталог. Большинство книг оказались в наличности, некоторые из отсутствовавших значились в списке отданных для переплёта, иные числились на руках у членов Комиссии и лишь одна - оттиск воспоминаний Военского о Дашкове - должна, по-видимому, считаться утерянной: она была взята покойным членом Комиссии А. И. Жеребцовым и доселе не возвращена».

Отмечая, что библиотека СУАК держится лишь на одном человеке, С. Д. Соколове, члены ревкомиссии посетовали на то, что в ней совершенно не работали в последние годы те члены Архивной Комиссии, которые занимали должность товарища библиотекаря. Поясню, что на заседании СУАК 9 апреля 1910 года была утверждена должность товарища (заместитель, помощник) библиотекаря. Её получили два действительных члена СУАК: Фёдор Лаврентьевич Андреев и Александр Фёдорович Садовников, которые игнорировали свои обязанности. «Созданная и поддерживаемая С. Д. Соколовым библиотека Комиссии, - утверждали ревизоры, - лишь в его присутствии и доступна для пользования. Мы озабочены тем, чтобы не обратить ценное собрание в мёртвый капитал в случае отъезда нынешнего её хранителя».

А Семён Соколов действительно собирался уезжать на три недели в Москву. СУАК решила командировать его на библиотечные курсы. За несколько дней до отъезда Соколова состоялось очередное заседание Комиссии. На нём выступил председатель СУАК действительный статский советник Николай Николаевич Минх. Он сообщил, что библиотечные курсы, на которые командируется Соколов, будут проводиться не три недели, как предполагалось ранее, а четыре недели, что плата за лекции и практические занятия тоже повышена с трёх рублей до пятнадцати. Пока Комиссия перечислила за зачисление Семёна Дмитриевича на курсы положенные 10 рублей и просила организаторов об отведении ему комнаты в общежитии. От имени Правления СУАК Николай Минх попросил общее собрание об увеличении ассигновки Соколову на 15 рублей. Выступившие А. А. Кротков и А. А. Гераклитов заметили, что справедливее будет увеличить эту сумму до 25 рублей. Правление с этим согласилось.

Занятия библиотечных курсов проходили в помещении института Шанявского в Москве. Они, по признанию самого Семёна Дмитриевича, ничего ему не дали, кроме практической проверки собственных знаний. А ещё командировка в столицу позволила Соколову лично познакомиться со многими выдающимися библиографами и работниками библиотечного дела России, с которыми он и в последующие годы не прерывал связи.

В 1914 году началась война с Германией. По этой причине из Киева были эвакуированы все высшие учебные заведения вглубь Российской империи. В Саратове временно разместились: Киевский университет Святого Владимира, Киевский Фрёбелевский институт, Киевский коммерческий институт, Киевские Высшие женские курсы и 4-я Киевская мужская гимназия. Вместе с учебными заведениями в Саратов приехали киевские профессора, крупнейшие украинские учёные. Многие из них, особенно историки, заинтересовались работой Саратовской Архивной Комиссии, посещали её заседания, пользовались книгами библиотеки СУАК. Особенно часто заходил в библиотеку директор Коммерческого института профессор М. В. Довнар-Запольский. Он одновременно являлся и преподавателем Института, вёл три дисциплины: экономическая история России, новая российская история и история русского государственного права. Для проведения лекций и семинаров профессору требовалось множество специальной литературы. В её подборе неоценимую помощь оказывал Семён Соколов. Если нужной книги не оказывалось в библиотеке СУАК, Соколов, прекрасно знавший фонды других саратовских библиотек, находил то, что требовалось и приносил на Цыганскую улицу, 81, где находилась временная квартира директора Института, служившая заодно канцелярией, где профессор по вторникам, средам и пятницам принимал посетителей в час своего обеденного перерыва.

Надо сказать, что Коммерческий инсгитут приехал в Саратов вместе со всеми своими отделами и подотделами, с музеем товароведения и библиотекой. Хотя Киевский университет Святого Владимира, например, эвакуировал на Волгу только три своих факультета. Так вот, однажды, во время дружеской беседы Довнар-Запольский как бы между прочим предложил Семёну Дмитриевичу перейти на работу в библиотеку Коммерческого института и привести её в надлежащий порядок. Соколов недолго раздумывал и вскоре стал работать в институтской библиотеке. Причины быстрого перехода с «насиженного места» на новое, мы вряд ли когда-либо узнаем, да это теперь и не существенно.

Когда русская армия перешла Карпатские горы и, казалось, что Киеву больше ничего не угрожает, киевские учебные заведения, пережидавшие беду в Саратове, решили вернуться в родной город. Перед отъездом Коммерческого института Довнар-Запольский спросил Соколова: не пожелает ли он сопровождать институтскую библиотеку до Киева или хочет остаться в Саратове? «Мне что-то в последнее время стало скучно жить в Саратове, - рассказывал потом брату Михаилу Семён Дмитриевич. - Захотелось посмотреть на вольный свет, и я решил сопровождать институтскую библиотеку до места назначения».

Киев Соколову понравился. Большой, многолюдный и очень красивый город. Река Днепр, хотя и уступала во всём великой Волге, но всё же напоминала о волжском Саратове. Близость фронта, тыловые части армии в Киеве, множество солдат на городских улицах, всё это было далеко не похоже на спокойную саратовскую жизнь. Отсюда, из столичного Киева далёкий Саратов казался маленьким, захолустным и скучным городком.

Семён Соколов прослужил в Киеве несколько месяцев и в августе 1916 года его как ополченца второго разряда мобилизовали и направили на медицинскую комиссию для освидетельствования здоровья. Комиссия работала в университетской клинике и Кирилловской лечебнице.

Из рассказа Семёна Соколова:

«Прихожу в Кирилловскую, народу - битком. Становлюсь в очередь. Надо мною смеются, спрашивают: какой у тебя номер? Я отвечаю - номер 6100 и ещё какие-то цифры.

- Ну, браток, - говорят - приходи месяца через три, не раньше.

Иду в Институт и продолжаю работать. Через месяц снова являюсь в комиссию. Это было в сентябре 1916 года. Мне сказали, что приняли и осмотрели только две тысячи с чем-то человек... Работаю в Институте дальше и лишь в ноябре прошёл медкомиссию».

11 ноября в Саратов на адрес Большая Горная, 264 пришло письмо из Киева от Семёна Дмитриевича. Он с грустью сообщал брату Михаилу, что после долгих мытарств по госпиталям шестого ноября 1916 г. он признан негодным к военной службе, но зачислен в нестроевую службу в 581 запасную дружину.

Комментируя это событие, Михаил Дмитриевич Соколов записал в своём дневнике: «Итак, началась солдатская служба Семёна. Представляю себе какой из него вышел солдат - с сильно близорукими глазами, впалой грудью, слабосильный... То-то герой!»

Снова вспоминает сам Семён Соколов:

«Из Института нас забрали несколько человек, из служащих только двое - я да ещё Мешков, тоже сильно близорукий, как и я, остальные из студентов. Привели нас в распределительный пункт. Там народу собралось много. Из общего количества людей, сплошь почти неграмотных, отобрали шестнадцать человек в школу прапорщиков. В это число попали и мы трое: я, Мешков и один студент. Снова повели нас во врачебную комиссию, где признали нас негодными на «высокое» звание прапорщика. После этого привели нас в 581 запасную Пермскую дружину. Являемся, добрые молодцы, перед грозные очи начальника дружины, форменного бурбона. Он встретил нас отборным матом, потом поставил вопрос, сам себе:

- Куда я вас, чертей, девать буду?

Однако скоро нашёл место и послал нас в канцелярию: «Пускай там бумагу пачкают».

Засели мы в канцелярию. Работы было не очень много: отметки продовольствия и другие мелочи. Чувствовали там себя недурно да, как на грех, попались на глаза начальнику. Он распорядился отправить нас в Слуцкий лазарет. Перед этим мы заикнулись на счёт обмундирования. Начальник зыкнул на нас, помянув наших родителей, и добавил: «Обмундирования строевым не хватает, а я буду на нестроевую шваль тратиться».

Мы не возражали на его длинную реплику и продолжали службу в своей гражданской одежде.

В Слуцком лазарете наша обязанность была следующая: отворять двери приходящему доктору, становиться перед ним во фрунт и козырять. И это в своей штатской одежде, да к тому же ещё и не обученные такой премудрости! Вторая обязанность - следить, чтобы раненые и больные не выходили из палаты по нужде, обёрнутые в одеяла. До этого времени солдаты заворачивались в одеяла, шли в уборную, а оттуда возвращались без одеял.

Таким образом больные за короткое время растаскали более четырёхсот одеял. Наблюдатель я был плохой и по своей близорукости не мог уследить похитителей, поэтому стал выискивать способы уклонения от этой обязанности. Скоро я нашёл выход из такого неловкого положения и нанял за себя одного солдатика, а сам ушёл заниматься в библиотеку Института. В лазарет заходил раза два в неделю, чтобы не терять связь. Однако в лазарете мы были недолго, скоро нас прогнали опять в дружину. Начальник дружины, не зная куда нас девать, недолго думая, послал нас в Харьковскую губернию на работу по набору и приёму лошадей. Объездили мы тогда всю левобережную Украину. Были в Купянске, Сумах, в других городах и местечках и набрали около трёх тысяч лошадей для фронта. Приёмку вели обычно на местной площади, куда крестьяне пригоняли коней. Ремонтёры и ветеринары осматривали их, а наше дело было записать и выдать приёмную квитанцию. Всё это время я ходил в демисезонном старом пальто, на ногах ботинки с худыми калошами, а морозы в начале семнадцатого года стояли порядочные. И что удивительно: никто из нас не простужался, никто не болел».

После февральской революции, весной, в конце апреля, Семёна Соколова отпустили на все четыре стороны. Но его теперь манила только одна сторона - саратовская, и он вернулся домой.

В Саратове Семён Дмитриевич остановился в доме старшего брата Михаила Соколова на Большой Горной улице. Вообще-то он любил жить один, чтобы никто не мешал работать - читать и писать, потому до поездки в Киев и после неё, он снимал жилые комнаты, но почти ежедневно захаживал в дом Михаила. И всё потому, что там хранилась огромная личная библиотека Семёна, которую он старательно собирал много лет. Михаил Соколов очень любил Семёна как брата и уважал как человека, сумевшего вырваться из мелкоторгашеской среды, нашедшего силы на самообразование и добившегося на книжном поприще значительных успехов. Михаил Дмитриевич во многом подражал брату. Он тоже стал собирать книги по истории Российское империи, Волги и Саратовского края, записывал местные легенды, сказания, песни, пословицы и поговорки. Свои книги Михаил Соколов держал в одной большой комнате с библиотекой брата, но часть в отдельном шкафу, а часть - особо ценные - в старинном кованом сундуке, сработанным когда-то дедом, тоже Семёном Соколовым.

Вот и теперь, вернувшись из мытарств по Украине, Семён Дмитриевич прежде всего отправился к брату для встречи с его семьёй и своими любимыми книгами. Вечером, за чаем, Семён расспрашивал Михаила о саратовском житье-бытье, о важных новостях. Поинтересовался, разумеется, и тем, кто из его старых друзей живёт в данное время в Саратове. А главными и верными своими друзьями Семён Соколов считал тех, с кем связывали его отношения по Архивной Комиссии. Прежде всего такими были:

Зайковский Людвиг Викторович, членом Архивной Комиссии был с 1901 года. Одно время занимал должность товарища председателя Саратовской Учёной Архивной Комиссии.

Зайковский Богдан Викторович, брат Людвига - член СУАК с 1902 года, работал в Комиссии хранителем музея.

Кротков Александр Августович - в СУАК был с 1902 г. и служил товарищем (заместителем) хранителя музея.

Хованский Николай Фёдорович - в Комиссии с 1888 года, был автором многих краеведческих материалов.

Старейшиной СУАК считался и Иван Яковлевич Славин, принятый в действительные члены Архивной Комиссии в том же 1888 году.

Наиболее тесная духовная близость связывала Семёна Дмитриевича с профессором Александром Александровичем Гераклитовым. В СУАК он был принят на год позже Соколова и вскоре его избрали хранителем исторического архива Комиссии.

На следующий день по приезду в Саратов Семён Дмитриевич отправился навестить соратников по СУАК. Ему не терпелось повидать их, а через них узнать, чем жила во время его отсутствия «архивка».

На той же Большой Горной в доме 66 жил Александр Гераклитов, но его Соколов не застал: тот рано утром ушёл куда-то по делам. Тогда Семён Дмитриевич направился на улицу Вознесенскую (Покрышкина), где в доме 51 жил Александр Кротков. В этот час сидел за завтраком. Друзья в получасовой беседе отвели душу, после чего Семён Соколов продолжил обход своих товарищей. По намеченному заранее плану ему предстояло ещё побывать у Людвига Зайковского на Гимназической улице (теперь Некрасова), у Славина на Царицынской (Первомайская) и в поисках Александра Гераклитова зайти к его отцу, старому саратовскому учителю, жившему в доме № 4 на Старособорной площади. Гераклитов-младший часто проводил время у отца.

Наметил Соколов побывать и в доме Канарейкина на Ильинской (Чапаева). Позднее на месте этого дома было построено внушительного вида здание Саратовского цирка.

Семёну Соколову нужно было на что-то жить, и он устроился библиотекарем в Саратовский университет. Прежняя тихая саратовская жизнь, по которой он тосковал в последние месяцы киевской жизни, резко изменилась. Саратов всё более и более политизировался, шумел, гудел, иногда постреливал. И всё это, взбудораженное митингами, демонстрациями и забастовками житие вздыбилось, наконец, вооружённым переворотом в конце октября семнадцатого года.

Политикой Семён Дмитриевич интересовался мало, жил в мире книг, и если ходил иногда на митинги, то только из обычного человеческого любопытства. Боевые столкновения на улицах Саратова пережил, не выходя из своего дома; в то время он снимал комнату в доме 194 на Часовенной улице (ныне Челюскинцев). С некоторым, вполне объяснимым страхом, вслушивался он в пулемётную стрельбу и пушечную канонаду в районе Московской улицы. Потом от соседей узнал, что боевые действия в городе начались в субботу вечером 28 октября и продолжались всю ночь. Утром 29-го Дума сдалась большевикам. Гласные и юнкера, защищавшие Думу, с поднятыми руками были препровождены в тюрьму. Говорят, многих избили.

Ночные стрельбы, по меркам настоящей войны, нанесли городу не очень большой ущерб. Были выбиты стёкла в здании окружного суда, пассажа Лаптева и лавки Чернова. Там, на углу Московской и Никольской, стояла батарея. При стрельбе одно ядро попало в церковь Михаила Архангела, пробило стену предела, разворотило свечной ящик и одну икону. С Полицейской улицы (Октябрьская) два ядра попали на той же Михаило-Архангельской площади в металлический столб электрического освещения. Одним пробило дыру в двух железных пластинах, другим, повыше этой дыры, перебило два электрокабеля. На противоположном углу, у самого здания Думы, расщепило лимонадную будку. Угол здания Думы испещрили винтовочные пули. Несколько человек было убито и ранено, но больше всего в эту ночь случилось уличных грабежей.

Жизнь в Саратове на некоторое время замерла. Три дня не работали магазины, банки и присутственные места. Не продавались также никакие российские и саратовские газеты, кроме двух большевистских: «Социал-Демократа» и «Известий Совета рабочих и солдатских депутатов», наполненных всевозможными резолюциями. Лишь пятого ноября вышли «Саратовский листок» и «Саратовский вестник» с описанием боя между восставшим гарнизоном и городской Думой.

Вскоре новая власть приступила к конфискации частного имущества крупных промышленников, купцов, банкиров, землевладельцев... да и не только крупных. Конфискованная мебель, картины, книги, хрусталь-фарфор свозились в Саратове в определённые помещения из городских особняков и окрестных богатых усадеб.

В этой связи нашлась работа для Семёна Дмитриевича. Учитывая его познания в книжном деле, власти привлекли Соколова в комиссию по разбору конфискованных библиотек и определения их в государственные учреждения по соответствующему профилю.

Из наиболее значительных частных книжных собраний, прошедших через его руки, Соколову особенно запомнилась библиотека крупных заволжских землевладельцев й фабрикантов (фарфор и фаянс) братьев П. и А. Мальцевых (Мальцовых). Из балаковского особняка Паисия Михайловича Мальцева (он и теперь стоит в Балаково - ул. Коммунистическая, 75) в Саратов была привезена огромная библиотека, которую Паисий Михайлович вместе с братом (расстрелян большевиками) кропотливо и со знанием дела собирал многие годы. В этом собрании насчитывалось до сорока тысяч книг. Их привезли в Саратов, запакованные в 400 ящиков, и снесли в подвалы Городского банка на Театральной площади. Банк в этом здании был до революции, в 1920-е годы там работал Губернский финансовый отдел, а в 1918-1919 годах, о которых идёт теперь речь, в просторных помещениях располагался штаб 12-й армии. Командование армии, узнав, что в подвалах их здания хранятся книжные сокровища, обратилось в Саратовский губисполком с просьбой передать штабу эти книги. Мне, в настоящее время, совершенно не понятно, зачем понадобились десятки тысяч книг воинской части, постоянно участвовавшей в боях, но надобность такая, видимо была.

С другой стороны университет и некоторые учёные общества Саратова, желая помешать распылению или полному уничтожению ценной библиотеки, тоже обратились к губернской власти с просьбой о передаче книг в библиотеку университета.

Для разбора мальцевской библиотеки городская библиотечная комиссия командировала двоих своих представителей - Семёна Дмитриевича Соколова и Николая Кирьяковича Пиксанова, будущего заслуженного деятеля науки РСФСР и члена-корреспондента Академии наук Советского Союза. Они многодневным трудом выделили из мальцевского собрания 15 тысяч книг исторического, географического и этнографического содержания для библиотеки Архивной Комиссии, а остальные книги передали в Саратовский университет.

За проделанную полезную и трудоёмкую работу Соколов и Пиксанов получили устную благодарность председателя библиотечной комиссии товарища Банквицера.

Процветал когда-то в Саратове мануфактурный Торговый дом братьев Давыдовых. Они имели солидный магазин на углу Царицынской и Александровской (Первомайская и М. Горького). Братья были армяне; настоящая фамилия - Давыдянц. Один из них, Георгий Давыдов, собрал отличную библиотеку о Кавказе. Она состояла из 18 тысяч книг на многих языках мира. При содействии Семёна Соколова эта библиотека попала в библиотечный коллектор при городском коммерческом клубе, откуда часть книг удалось привлечь в библиотеку СУАК.

Можно добавить, что Георгий Давыдов увлекался эсперанто и собирал эсперантскую литературу, которая бесследно исчезла.

Вспоминал Семён Дмитриевич ещё об одной частной библиотеке Саратова: «Жил в Затоне некий Соловьёв, кажется, племянник философа Владимира Соловьёва. Он был астроном или астролог - точно не знаю. Как мистик и спирит, он имел и книги соответственного содержания. Мы осматривали их около двух недель, но не взяли ничего. Куда они девались - мне не известно. А самого Соловьёва вскоре расстреляли».

Приходилось Соколову осматривать и хранилища с книгами религиозного содержания.

В библиотеке православной семинарии во время революционных событий в Саратове располагались красноармейцы, которые с вандализмом тёмных и диких людей уничтожали редкие, исторически ценные печатные издания... Зима в тот год была суровая, дров не хватало, книги и рукописи шли на растопку печей, рвались на курево, в лучшем случае - распродавались на толкучем рынке. Библиотека, содержавшая кроме редчайших книг ещё и старинные рукописи, была расхищена наполовину. Соколов купил для себя десятка два из оставшихся книг, а остальные свезли в университет и свалили где-то на чердаке, в ожидании лучших времён.

А библиотека католической семинарии с ценнейшими фолиантами чуть ли ни времён Гутенберга, на иностранных языках, была увезена в Баронск (нынешний город Маркс), судьба её неизвестна.

В 1920-е годы Семён Дмитриевич сменил несколько рабочих мест. Что-то у него не складывалось в общении с начальством. Он работал в экономическом и сельскохозяйственном институтах, в Промышленном союзе, в каком-то техникуме.

Михаил Дмитриевич Соколов с 1909 года вёл в течение трёх десятилетий дневниковые записи. В них немало строк посвящено и Семёну Дмитриевичу. В воскресенье 27 октября 1929 года он записал: «За чаем Семён поведал с грустью, что его снимают. Придирались давно, наконец, после ревизии нашли бесхозяйственность и халатность в том, что во время производившихся летом ремонтных работ не мог уследить за хищением книг, которые были сложены в кучу. А ведь Семён просил принять меры для охраны... Хищения в техникуме часты, воруют друг у друга всё, что подвернётся: одежду, калоши, книги и пр. На днях у электромонтёра из кабинета, где он разделся, украли пальто, пока он ходил за материалом».

Запись от 10 декабря того же года: «Семёну объявлено увольнение. Сдаёт библиотеку».

14 января 1930 года.

«Семён закончил сдачу библиотеки, сегодня оформил акт. Никакой недостачи, оказывается, нет, и обвинение в растрате больше чем на полторы тысячи рублей оказалось ложным. Ему советуют привлечь к суду администрацию техникума и ревизионную комиссию, но он машет на это рукой: «что толку?».

В 1932 году Семён Соколов работал библиографом в геолого-разведочном тресте. Он собирал материалы для предполагаемого издания «Справочника по геологии Нижне-Волжского края». В начале следующего года Справочник был составлен Соколовым и подготовлен к печати, но неожиданно Саратовское отделение треста было закрыто и Семён Дмитриевич снова остался без работы.

В конце 1929 года Семён Соколов поселился в доме № 4 на Армянской улице (теперь Волжская). Сюда к нему заходили в гости его старые друзья по Архивной Комиссии, вспоминали прошлое, сетовали на настоящее. Частым гостем у Семёна Дмитриевича был Александр Гераклитов, реже заглядывали на огонёк Богдан Зайковский, Лебедев, Кротков.

Однажды, в мае двадцать девятого, пришёл к Соколову Гераклитов. В этот день профессор был грустнее обычного, тоска явно виделась в его взгляде. Свою хандру Александр Александрович объяснял всё ухудшающимся состоянием здоровья. Тяжёлые условия жизни, постоянное недоедание и душевная тоска по прошлой жизни умножали его хвори.

Беседа у них в этот вечер складывалась трудно, с печалинкой. Недовольство всеобщей разрухой в стране, голодом и развалом культуры сквозило в каждой фразе профессора. А рассказывал в этот раз о многом. Вот одно из его коротких повествований.

Гераклитов в последние недели работал над мордовскими собственными именами и мордовскими святцами. Для сверки с русскими церковными именами ему необходимы были некоторые древние книги. В рукописном отделе университетской библиотеки, как он знал, имелись три редких книги - «Остромирово евангелие», «Архангельское евангелие» и «Острожская библия». На запрос Гераклитова в библиотеке ответили, что означенных книг теперь нет, их изъяли. Оказывается, незадолго перед тем в университетской библиотеке была сделана ударная чистка и ударная бригада, вся из рабочих от станка, обратила внимание на эти редкости. Рабочая комиссия признала эти книги вредными для трудового советского человека и распорядилась отправить книги в утиль.

Семён Дмитриевич ответил Гераклитову подобной же историей, которую он услышал от приезжавшего недавно в Саратов дальнего родственника из Хвалынска, старообрядца Подклетнова Власия Алексеевича. У него имелась и бережно хранилась хорошая библиотека старопечатных книг, многие дониконовской печати. Собирал Власий их с молодых лет, когда жил в достатке, платил за некоторые книги порядочные деньги. Зимой 1928 года Соколов побывал в Хвалынске у Подклетнова. Старик хвастался ему внушительными фолиантами в кожаных на дереве старинных переплётах, с медными углами и застёжками.

- Вот книга Кириллова, - рассказывал он, - «Никон с чёрной горы», почаевское издание. Вот «Соборник» филаретовской печати. За него я уплатил шестнадцать штук по десятке. А это «Хронограф» -редкая книга.

Часть из своих книг Подклетнов продал в двадцать восьмом из-за крайней нужды, но многое у него осталось. В 1929 году старик попал под раскулачивание. Описали у него все скудные пожитки, в том числе иконы древнего письма и ценную библиотеку. Иконы тут же во дворе покололи на дрова, а книги порвали на бумагу. И ничего Подклетнов в жизни так не жалел, как эти книги.

Так и прогрустили друзья целый вечер. При расставании Семён сказал Гераклитову:

- Я, пожалуй, соберусь в одночасье и уеду куда подальше. Может где и отыщу жизнь получше.

29 мая 1930 года Михаил Соколов записал в своём дневнике:

«Брат Семён собирается ехать на службу в Сибирь. Не знаю, что он там выгадает, хотя, говорят, там оплата труда хорошая. А пока он занимается переработкой своего словаря «Саратовцы - писатели и учёные», половина которого была когда-то напечатана в «Трудах СУАК». Работа интересная, жаль, что по современным условиям не будет напечатана - не в моде теперь такие произведения: марксистского духа мало».

Семён Дмитриевич всё же никуда не уехал. Со временем апатия прошла, и он снова покорно окунулся в серую повседневность.

А между тем из жизни стали уходить соратники Семёна Соколова по Саратовской Учёной Архивной Комиссии. Особенно тяжёлым в этом смысле выдался 1930 год.

23 апреля Семён Дмитриевич случайно узнал, что накануне в больнице оказался его долголетний друг и сотоварищ по СУАК Александр Александрович Лебедев, проживший сорок четыре года. Членом Архивной Комиссии он был с 1907 года. 20 октября он был принят в СУАК вместе с Соколовым.

В последнее время Лебедев был сотрудником-библиотекарем Саратовского университета. Осенью прошедшего 1929 года он прошёл «чистку». Специальная комиссия постановила уволить его с занимаемой должности как «неподходящего по социальному положению и полученному образованию». Александр Александрович был сыном священнослужителя, бывшего преподавателя семинарии. Образование Александр получил в семинарии и духовной академии. Лебедева временно оставили на работе в университете, пока не найдут ему замену. Зимой в неотопленной библиотеке он простудился и оказался в больнице, где пролежал около полугода. В Архивной Комиссии Александр Александрович много работал по библиографии Саратовского края, сделал несколько интересных публикаций в «Трудах СУАК». После

него осталась вполне законченная, в рукописи, большая работа по истории всех сект в Саратовской губернии. Свой архив и личную библиотеку, до пятнадцати тысяч томов, по истории и библиографии Лебедев завещал Академии наук.

Некролог в саратовской газете напечатан не был. За короткое сообщения о смерти в редакции запросили 22 рубля. Восьмидесятилетний старик-отец и безработные братья не смогли заплатить такой суммы, а университет равнодушно отнёсся к смерти своего сотрудника.

17 июня от рака желудка умер врач Пётр Павлович Подъяпольс-кой. Некролога в газете тоже не опубликовали. Появилось только объявление о смерти от его родственников. Подъяпольский состоял в Архивной Комиссии с 1904 года.

Ровно через неделю скончался саратовский старожил, восьмидесятилетний Иван Яковлевич Славин. Он был и ветераном СУАК- с 1888 года. Много лет Славин избирался гласным городской Думы, служил заместителем саратовского головы, сотрудничал в «Саратовском листке» и черносотенной «Волге». В былые времена Иван Яковлевич владел солидным капиталом, имел в Саратове несколько домов, но в последние годы жил бедно, в каком-то подвале вместе с сыном, бывшим мировым судьёй.

Похоронили Славина на Воскресенском кладбище 26 июня.

В конце 1931 года угроза нависла над жизнью Александра Александровича Гераклитова. Длительное лечение приносило мало пользы. Четвёртого апреля 1932 года Михаил Дмитриевич Соколов с утра продолжил пополнять записями свой дневник. И как обычно начал с погоды:

«Утром крепкий мороз, плохо отпускает и днём, сорит снежок. Словом зима не хочет сдавать свои позиции, а ведь через два дня Благовещенье - великий праздник.

Вчера заходил Семён и говорил о Гераклитове, уехавшем в начале года на Кавказ, в Сухуми, лечиться - у него горловая чахотка, доктора отказались делать операцию и послали на Кавказ. Провожал его до места Александр Августович Кротков, долголетний товарищ по «архивке». На днях родственники получили с Кавказа телеграмму, в которой сообщается, что старик плох. Собирались за ним больше недели, так как не было денег на дорогу. Наконец собрались и вчера выехали за ним. До этого Гераклитов сделал письменное распоряжение - привести в порядок его довольно богатую библиотеку, сделать опись и сдать книги в университет. Семён сидел около двух недель над составлением каталога, за что обещали ему 100 р. Привезут ли Гераклитова живого в Саратов или он умрёт дорогой?»

21 апреля новая запись в дневнике Михаила Соколова:

«Тепло. Волга очистилась около города. Слышны пароходные свистки. К воскресенью ждут открытие навигации.

Вчера был брат Семён. Говорил, что привезли Гераклитова.

Ещё Семён сказал:

- Профессор Зюрюкин переводится в Ростов-на-Дону. Зовёт меня особой. Кстати, квартирная хозяйка от квартиры отказывает. Думаю ехать в Ростов, там пшеничный хлеб... Надо свою библиотеку ликвидировать.

Я не против его отъезда, но чтобы он там устроился - сомневаюсь. Очень уж непрактичен. А теперь стареть что ли стал, опустился как-то, да и с книгами своими не расстанется».

Семён Дмитриевич и на этот раз не покинул Саратов.

А профессор Гераклитов промаялся ещё целый год. Врачи удивлялись: крепкий организм у Александра Александровича, очень долго не покорялся смерти.

Умер он 13 апреля 1933 года.

Семён Соколов иногда говаривал, намекая на членство в Саратовской Учёной Архивной Комиссии: «Мы последние могикане - Гераклитов, Богдан Зайковский, Кротков и я».

Забегая вперёд, скажу, что Богдан Викторович Зайковский ушёл из жизни через три месяца после Гераклитова.

Я уже писал, что в начале марта 1932 года Семён Дмитриевич потерял очередную работу, когда расформировали саратовское отделение геологоразведочного треста, но документы об увольнении оформлять не торопился. На то были особые причины. Михаил Соколов по этому поводу писал так:

«Брат Семён всё ещё не получил расчёта и пользуется хлебными карточками. На днях, говорит, рассчитаюсь. Тогда придётся ему покупать хлеб, который теперь дороже всего. «Кирпич» стоит тридцать рублей, да ещё надо купить умело. На базаре шпана часто выхватывает из рук хлеб у вялых и нескладных людей, особенно у стариков и утлых старух. На крик потерпевших милиция внимание не обращает».

После двух месяцев голодной безработицы Семён Соколов нашел, наконец, работу в архиве Республики немцев Поволжья. Он находился за Волгой в столичном городе Энгельсе, бывшем Покровске. Оформляться на работу Семён Дмитриевич отправился на левый берег Волги при первой же возможности, то есть с началом навигации. А первый рабочий день его совпал с днём похорон друга Гераклитова.

Семёну Дмитриевичу приходилось ежедневно плавать на работу за Волгу, поскольку жить он продолжал в Саратове. Весна была холодная, дождливая и ветреная, а пароходики переплавные были с открытой, ничем не защищённой палубой. Переполненные пассажирами они двигались медленно, неуклюже, обдуваемые со всех сторон. Тёплой одежды у Соколова не было, потому он насквозь промерзал, постоянно кашлял. К тому же и с продовольствием было плохо. В Энгельсе несколько дней случались длительные перебои с хлебом. В столовых давали мутную воду с сытными названиями: «суп» или «щи». Истощённый организм Семёна Дмитриевича не мог сопротивляться навалившейся хворобе. Весь дальнейший ход этой болезни можно проследить по дневниковым страницам Михаила Дмитриевича Соколова, который с болью следили за страданиями брата:

«8 мая 1933 г. Вечером пришёл Семён. На столе стоял кипящий самовар - собирались пить чай. Елена Григорьевна взглянула на Семёна и вскрикнула: «Что с вами?»

- Немного нездоров, сердечный припадок, - ответил он, с трудом выговаривая слова.

Я лежал в темнушке усталый после работы. Вскочил, вышел посмотреть на Семёна. Вид неважный. Шатающаяся походка, почерневшие губы, тяжёлое дыхание, горячечный взгляд.

Елена Григорьевна дала сердечных капель. Ему стало легче, сели пить чай. Пришла жена Васюта - она ходила встречать козу. Васюта сварила Семёну на керосинке вермишель с молоком. Он поел, но как-то ненормально, плохо прожёвывая. Потом стал собираться домой со всегдашней поговоркой: «пора вьпряхиваться». Говорить с ним стало затруднительно, так как он плохо слышит. Я посоветовал ему зайти к доктору (у него много знакомых докторов).

- Да, зайду к Лебединцевой, она вечером дома.

Я предложил ему остаться ночевать, а утром, если не будет лучше, позвать доктора на дом.

- Как же я брошу службу, ведь я остался вместо директора. У меня и ключи. Завтра надо обязательно ехать в Покровск.

9 мая. Весь день на работе я беспокоился о Семёне - уехал он в Покровск или нет? Вечером захожу к нему на квартиру. Лежит без сознания, по словам квартирной хозяйки: «Как лёг с вечера, так и лежит пластом круглые сутки».

Комната у Семёна неуютная, пыльная. В последнее время он был в конфликте с квартирной хозяйкой, поэтому уборка в его комнате не производилась.

Семён лежал на кровати против огромной кучи книг, с открытыми глазами. Дышит тяжело, в полузабытьи, видимо, в сильном жару, слышит плохо. На громкий вопрос ответил: «Лежу. Не вставал. Сколько времени?»

- Восемь вечера, - говорю ему.

- У-у. Много, - и опять замолчал.

Что с ним делать? Надо как-нибудь переправлять ко мне домой.

- Ты можешь встать?

- Встану.

Он тяжело поднялся и начал с трудом одеваться. Надел брюки, рубашку, жилет. С ботинками было труднее, они никак не хотели лезть на ноги. Наконец оделся. Вышли на улицу.

- Сядем сейчас на шестой номер трамвая, - сказал я Семёну, - хорошо, что остановка на Армянской у самых наших ворот, а выйдем на углу Астраханской и Ленинской.

- Не дойду я оттуда, - отвечает Семён, - давай проедем по Ленинской до Камышинской улицы.

Мы пошли по Октябрьской до Ленинской, сели на трамвай, вышли на Ильинской и пошли в сторону Горной. Второй переход дался труднее первого. Я вёл Семёна под руку, он едва переступал ногами, лицо и губы его потемнели. На Кирпичной он начал слегка стонать. У наших ворот совсем обессилел и уже не мог перешагнуть порог. Внесли на руках и положили на сундук. Жена побежала к доктору. В десять вечера пришёл доктор Рожков, осмотрел брата и сказал, что у него признаки сыпного тифа, и посоветовал вызвать утром участкового врача.

10 мая. Рано утром пошёл я в пятую амбулаторию вызвать врача на дом. Положение Семёна обострилось, температура держалась на отметке 40 градусов. Врач пришла только к вечеру, тоже определила сыпной тиф и посоветовала нам самим отправить Семёна в больницу. Когда Семён очнулся и поел каши, ему передали слова врача.

- Тифа у меня нет и в больницу не поеду, - ответил он.

Минут через десять брат всё же поддался нашим уговорам и я пошёл искать лошадь. Знакомый возчик Логинов дал мне лошадь, запряжённую в рессорную долгушу. Мы одели Семёна в меховое пальто и валенки, положили на долгушу и медленно направились в 1-ю Советскую больницу. После осмотра врачи положили брата в барак № 4.

11 мая. Отпросился с работы съездить в Покровск. Приехал туда в 12 часов дня, на бывшей Базарной площади нашёл Центральный архив - место новой службы Семёна. Трём архивным сотрудницам сообщил о тяжёлой болезни заместителя директора. Они поахали, потужили со мной. Одна принесла каравай хлеба, взятый на продовольственные карточки Семёна. Другая выдала без всяких формальностей жалование по ведомости за вторую половину апреля -120 р. 72 коп. С хлебом и деньгами я переправился на свой берег.

Зашёл на квартиру Семёна - Армянская № 4. В комнате только что произвели дезинфекцию и довольно усердно. Соседка по смежной комнате мыла пол и расспрашивала меня о заболевшем брате».

Умер Семён Дмитриевич Соколов 12 мая 1933 года, смерть саратовского библиографа прошла незаметно, не отмеченная никем и ничем. Только 5 сентября того же года в Москве на очередном заседании Всероссийского общества Филателистов секция собирателей книг и экслибрисов провела вечер памяти саратовца Семёна Соколова. С докладом о нём выступил писатель Лев Ильич Рабинович, сын саратовского архитектора - подрядчика, построившего в Саратове здание главпочтамта.

Мы познакомились с недолгой и непростой жизнью одного из ведущих членов Саратовской Архивной Комиссии, библиографа-самоучки, библиотекаря СУАК и верного друга русской книги. Но известно также, что Семён Соколов был автором немалого количества значительных биографических и библиографических трудов, часть из которых была опубликована в различных изданиях. Я представлю некоторые из них, на мой взгляд, наиболее примечательные.

Первой его опубликованной работой стал материал «Источники и пособия для изучения Саратовского края». Он появился в номерах 6 и 7 за 1905 год в газете «Земская неделя». Тот же материал, но значительно дополненный, был напечатан в выпусках 26, 29, 31 «Трудов СУАК».

«Систематический каталог библиотеки Саратовской Архивной Комиссии. Общий отдел.» вышел из печати в 1909 году.

«Саратовцы писатели и учёные». Материал для био-библиогра-фического словаря. «Труды СУАК», выпуски 30, 32, 33. Сар. 1913-1916 гг.

Этот словарь, вместивший 214 коротких биографий, напечатан был только до П.

«Материалы для библиографического указателя литературы о Максиме Горьком». «Библиографический листок» Сызрань - Саратов, в 1911 г. -№№ 1-6, 1914 г. -№№ 1-2, 1915 г. -№№ 1-2.

«Библиотека Саратовской Учёной Архивной Комиссии». «Библиограф, листок». 1915. 1-2.

Там же была опубликована и заметка С. Соколова «Библиотечные курсы в Москве, впечатления слушателя».

В номере 15 саратовского альманаха «Свободная Россия» за 1917 год под заголовком «Новые солдатские песни» Соколов опубликовал семь народных песен, записанных им в Саратовской губернии.

Заметка «Памяти Аркадьева» напечатана в газете «Саратовское слово», бывшая «Саратовский листок». № 6 - 1917 г.

«Опыт словаря псевдонимов и инициалов Саратовских писателей». Библиографический этюд. «Труды Нижне-Волжского областного научного общества краеведения», выпуск 34, ч. II. Саратов. 1922 г. 50 экземпляров.

В моём домашнем архиве имеется экземпляр «Словаря псевдонимов», принадлежавший самому Семёну Дмитриевичу. Авторской рукой в нём вписаны десятки новых расшифрованных фамилий. Значит, Соколов до конца дней своих продолжал пополнять, улучшать свои прежние работы.

В журнале «Нижнее Поволжье» за 1924 год С. Соколов напечатал «Указатель литературы по Нижнему Поволжью за период с 1917 по 1924 г.».

В справочнике «Весь Саратов» на 1925 год опубликованы три статьи Семёна Дмитриевича:

1. Саратовские деятели краеведения.

2. Саратовские художники XIX - XX веков.

3. Саратовские писатели и поэты XIX - XX веков.

С. Д. Соколов в соавторстве с В. А. Сушицким выпустил в 1926 году книгу «Материалы для указателя по революционному движению в Саратовском крае 1861 - 1921 годов». А совместно с Крековым и Рабиновичем он издал книгу «Саратовский книжный знак». Саратов. 1928 г. Отпечатано было 50 нумерованных экземпляров, из них 12 с приложением подлинных экслибрисов.

У Семёна Соколова было довольно много подготовленных к печати ценных библиографических трудов. Но лишь часть из них дошла до читателя. Остальное же, самое примечательное и важное, осталось в рукописях и даже в рабочих карточках (их осталось целый ящик). Семён Дмитриевич был удивительным неудачником в устройстве своих произведений. То не находилось для него издательства, то не хватало бумаги в типографии именно в тот момент, когда рукопись была принята к печати или, ещё ужасней, бесследно пропадала готовая рукопись, труд нескольких лет.

Вот и остались рукописи - законченные, но не изданные.

Теперь я с большой долей уверенности в точности названия и существования могу назвать только, пожалуй, три рукописи, которые через писателя Рабиновича оказались в Московском литературном музее. Это библиографические указатели литературы о Максиме Горьком и Николае Чернышевском, а также «Саратовцы писатели и учёные», био-библиографический словарь, переработанный и дополненный, с заключительной частью от Р до Я.

«Саратовцы» - любимая работа Семёна Дмитриевича, над которой он работал более 25 лет.

Семён Соколов оставил большую, весьма специфическую домашнюю библиотеку. Ей требовалось найти подобающее место (в приличном государственном книгохранилище, либо продать хотя бы большую часть этих книг). Заботы об осиротевшей библиотеке лежали на старшем брате покойного Михаиле Соколове уже потому, что книги Семёна Дмитриевича находились в его доме. У Михаила Дмитриевича, между прочим, имелась и своя многочисленная библиотечка.

Озабоченный Михаил Дмитриевич после смерти брата писал в своём дневнике: «Каждый день ломаю голову - куда девать библиотеку, оставшуюся после брата Семёна? Библиотека в несколько тысяч книг, разного содержания, но большинство из них по библиографии, как то: различные указатели, каталоги, словари, истории по печатаному делу и истории книги, много биографических словарей и прочих справочников. Хороши отделы по русской и всеобщей истории и по истории русской литературы. Беллетристики мало. Классика тоже в разрозненных томах. Объясняется это тем, что большинство популярных сочинений у него растащили студенты. Этой же участи подвергся и богатейший отдел по саратовской областной истории и книг местных изданий, очень теперь редких, на собирание которых Семён Дмитриевич потратил почти сорок лет. Но и остатки областного отдела представляют порядочную библиотеку, с которой мне жалко расставаться, так как в собрании его и моя доля имеется.

Придётся в свободное время разобраться в книгах, привести в порядок книжную кучу, привезённую с квартиры брата, а это тоже несколько сотен книжек, и ждать более благоприятного времени, а теперь не до духовной пищи, когда от голода животы подводит. Хотя большие московские газеты опровергают как контрреволюционный слух, что в нем. республике и у нас голод, но факт остаётся. На улицах Саратова ежедневно подбирают много трупов, умерших от истощения людей. Много встречаются и опухших от голода. Это не опровергнешь никакой газетной статьёй».

«Для расчистки домашних помещений», как выражался Михаил Соколов, и для поддержания семейного бюджета он несколько раз выносил на Сенной базар книги брата и свою чистую бумагу: отдельные листы, тетради, конторские книги. Бумага и тетради ценились дороже книг. Соколов продал несколько тетрадей и десятки листов, а на книги никто даже не смотрел.

В воскресный день 18 июля 1933 года к Михаилу Соколову пришёл единственный покупатель за книгами. Н. И. Козлов, многолетний друг Семёна Дмитриевича.

«Хотя он выбирает более ценные книги и прижимает ценой, - записал тогда в дневнике Михаил Дмитриевич, - но поневоле приходится ему отдавать, ведь на базаре вынуждены продавать ещё дешевле. Книги теперь самый неходовой и дешёвый товар».

Козлов купил десятитомное собрание сочинений Д. Григоровича, 1902 года издания, «Мир как целое» Страхова и «Половой вопрос» Фореля, заплатив за 12 книг 15 рублей.

Что значила такая сумма денег в то время? Судите сами.

Наутро 19 июля Михаил Дмитриевич с женой отправился на базар за продуктами. Купили котелок картошки за 6 рублей, маленький вилок капусты и четыре луковицы - 3 руб. И, как продукт роскоши, четыре кусочка сахара за шесть рублей: неделю до этого чай пили без сахара. Вот и весь Григорович с Форелем.

На следующий день, обескураженный неудачной торговлей книгами брата, Михаил Соколов размышляет на страницах своего дневника:

«Опять вопрос о реализации книг. О ценных и редких книгах думаю написать в Москву, где есть магазин «Международная книга». Семён перед смертью писал им по этому поводу, но почему-то ответа не получил. Назревает и другая идея - съездить самому в Москву, там на месте виднее, может быть что-то и выйдет. Придётся на поездку истратить месячное жалование».

Поездка в Москву из Саратова в те дни была делом сложным. Обычных пассажиров в столицу не пускали. За две-три станции до Москвы после проверки документов их высаживали из вагонов и отправляли обратно восвояси. Иногда сажали в товарные вагоны. Для спокойного приезда в Москву необходимо было командировочное удостоверение, чаще всего оно было фиктивным, полученным за взятки или магарыч, ушлые люди находили и другие лазейки в Москву.

Вероятно, Михаил Соколов был человеком отчаянным. 21 июля 1933 года он решил поехать в Москву, 22 июля - договорился на службе о временной отлучке, 23 - сел в поезд, а 24 июля в пять часов вечера был на Павелецком вокзале столицы. На трамвае за 10 копеек доехал до улицы Кузнецкий мост, где находился магазин «Международная книга». Там он показал заранее приготовленный каталог библиотеки Семёна Дмитриевича, но переговоры с ним вести отказались. На книгу и в Москве спрос был минимальный.

В ювелирном магазине Михаил Дмитриевич сдал оставшийся после брата золотой елизаветинский рубль и получил за него 1 рубль 84 копейки. Золото и сахар - по одной цене.

Купив понемногу манной крупы, риса и сахара (цены в Москве были значительно доступнее саратовских), Михаил Дмитриевич завершил дела в белокаменной.

Со следующей недели Михаил Соколов приступил к нудной, медленной распродаже (растянувшейся на долгие годы) книг из библиотеки брата Семёна Соколова.

Михаил Дмитриевич был человеком аккуратным в делах, до педантизма, видимо, отразились в этом годы работы бухгалтером и счетоводом. Соколов вёл точный учёт проданным книгам, записывал в тетради - кому, какие книги продал и за сколько. Продавая книги государственным учреждениям и магазинам, Михаил Дмитриевич сохранял счета и квитанции, так что мне теперь легко можно последить пути, по которым расходилось книжное богатство саратовского библиографа Семёна Дмитриевича Соколова.

В первые годы новый владелец библиотеки старался продавать книги государственным библиотекам и учреждениям, близким по роду деятельности соколовскому собранию. В 1935 году Михаил Дмитриевич партиями по 50-60 томов продавал книги Саратовскому научно-исследовательскому институту краеведения, Институту Марксизма-Ленинизма, Научной библиотеке Саратовского университета (СГУ), историческому факультету СГУ и кафедре древней истории исторического факультета СГУ. Много книг у Соколова приобретал саратовский Краевой музей, причём некоторые Михаил Дмитриевич передавал музею бесплатно, прежде всего книги со штампом бывшей библиотеки Саратовской Учёной Архивной Комиссии.

Немало книг из библиотеки Семёна Соколова покупали известные саратовские историки, краеведы, фольклористы. В 1935-1936 годах Т. М. Акимова и П. Д. Степанов, работая над сборником «Сказки Саратовской области» (книга издана в 1937 г.), закупили несколько десятков книг у Михаила Соколова. Когда же Акимова, но уже с А. М. Ардабацкой стали работать над «Очерками истории Саратова» (изданы в 1940 году), они снова обратились за специальной литературой к Соколову.

В архиве М. Д. Соколова сохранилось письмо Павлу Степанову в Институт краеведения:

«Уважаемый Павел Дмитриевич! Вы просили сообщить Вам о книгах дореволюционного периода по статистике Саратовского и Самарского земств. На обороте сего представляю Вам список находящихся у меня книг, которые я отобрал для Вас. Есть также немного книг по статистике за революционное время Стат. бюро и народного хозяйства, в которых Вы, вероятно, не нуждаетесь, поэтому я их не включил в прилагаемый список...». И далее переписаны двадцать пять книг для Степанова.

Регулярно покупали соколовские книги известные люди Саратова: В. А. Артисевич, В. Я. Рассудова, В. А. Сушицкий, Н. К. Арзютов, В. И. Страхов. Есть в тетради учёта книгопродаж М. Соколова такая запись:

«Приезжему из Ленинграда тов. Гущину (по рекомендации В. И, Страхова) - 4 книги по библиографии».

Из года в год книг у Соколова оставалось всё меньше, да и количество покупателей постоянно уменьшалось. Только Саратовский университет не терял интереса к библиотеке Семёна Дмитриевича. В июне 1938 года Научная библиотека СГУ совершила самую крупную покупку книг у Соколова - 157 экземпляров за 636 р. 50 к. А через три дня истфак СГУ приобрёл ещё 53 книги.

Учебным заведениям и музеям Михаил Дмитриевич продавал ценные и редкие издания, книги и всякого рода брошюры он сдавал на продажу в букинистический магазин, находившийся тогда в доме № 2 на проспекте Кирова и, конечно же, относил на базар. Судя по записям в рабочих тетрадях Михаила Соколова, он в среднем один раз в неделю торговал книгами на базаре и раз в две недели относил по десятку книг в бук. магазин. Таким образом, с 1934 по 1940 год была в прямом и переносном смысле «разбазарена» одна из крупнейших библиотек Саратова первой трети двадцатого столетия.

2004 г.