Хованский Н

Хованский Н.Ф. Леопольдов Андрей Филиппович (1800-1875) // Хованский Н.Ф. Очерки по истории г. Саратова и Саратовской губернии: С биографиями… Саратов, 1884. Вып. 1. Гл. 4: Наши писатели, ученые, воины и государственные люди. С. 57-71.

ЛЕОПОЛЬДОВ АНДРЕЙ ФИЛИППОВИЧ

(1800—1875)

При имени Леопольдова рисуется в воображении то не особенно отдаленное прошлое, когда умственная жизнь Саратова была в зачатке, местной литературы не существовало, местных сочинителей, писателей еще не было и когда чуть не единственным предметом умственного интереса для всего общества служили раздававшиеся с церковной кафедры более или менее красноречивые проповеди местных архиepeeв: Иакова, а потом его пpиeмника Aфoнacия. А.Ф. Леопольдов был в Саратове первым, получившим от старого и от малого эпитет писателя, сочинителя. Он был первым, который создал себе у нас популярность не служебною или торговою, а литературною деятельностью. Это был первый наш историк, статистик, археолог и бытописатель. Нет сомнения, что личность эта крайне интересна и очень жаль, что до сих пор лица, знавшие Леопольдова вообще, особенно же в молодую пору его деятельности, молчат о нем и даже местная печать мало склонна его вспоминать. Мы объявляем здесь, что с охотою примем всякое воспоминание об А.Ф. Леопольдове и не преминем воспользоваться сделанными нам сообщениями в дальнейших выпусках наших «Очерков по истории Саратова и Саратовской гyбepнии». В настоящее время мы имеем в своем распоряжении обязательно переданную нам А.Я. Леопольдовым рукопись о жизни и трудах А.Ф. Леопольдова, которую А.Я. готовил к печатанию, и кроме того, до 15 подлинных писем А.Ф. Леопольдова к А.А. Росницкому, его закадычному другу, обнимающие собою время с 1851 по 1873 г.

Местом рождения А.Ф. Леопольдова было село Ртищево, Сердобского уезда, в расстоянии 35 вер. от Сердобска, отстоящее ныне в l 1/2 вер. от станции «Ртищево» тамбово-саратовской жел. дороги, село не значительное, не видное по местоположению, с одной стороны прилегающее к оврагу, с другой—к лесу. Отец А.Ф. был пономарем ртищевской церкви и звался Филиппом Петровым Гречушкиным. Это был человек трезвой, примерной жизни; его опытность в полеводстве и пчеловодстве заслужила ему уважение крестьян, а по своей исправности в службе, по своему прекрасному голосу Филипп Петрович во мнении крестьян стоял даже выше священника, а потому и влияние его на крестьян было значительное. Год рождения Андрея Филипповича не известен достоверно. В то время еще не было метрик, а существовавшие ревизские сказки при отделении епархии саратовской от пензенской не были переданы из последней в первую. Но А.Ф. не раз сам говаривал, что он ровесник XIX стол., как был ровесником ему знаменитый своей ученостью покойный архиепископ Афонасий. Таким образом, годом рождения Леопольдова можно признать 1800. Фамилия «Леопольдов»—германская—дана была Андрею Филипповичу ректором пензенского духовного училища, в котором учился Леопольдов. Каких-либо особенных поводов к такому именованию Ан. Фил. разумеется, не было, если не считать таковым поводом то обстоятельство, что, быть может, о. ректор в то время, когда к нему привели сына пономаря по прозванию Гречушкин, читал о каком-нибудь Леопольде. Биограф Ан. Фил—ча пытается объяснить вообще такое громкое именование сыновей духовных лиц следующим образом: «Духовное сословие, особенно в прежнее время, было бедно и не знатно, а науками занималось и больше и лучше, чем многие из богатых классов. Знакомое с историческими именами, лицами и событиями, оно, как бы в отраду и утешение себе, любило давать своим школярам громкие фамилии из церковной и гражданской историй, напр. Моисеев, Ааронов, Македонский, Цезарев, Гомеров и т. п. Таким точно образом могла выпасть на долю Андрея, сына ртищевского пономаря, фамилия Леопольдова. Это был живой и чрезвычайно даровитый мальчик. Ученье далось ему как нельзя быть легче; из училища он, в числе первых учеников, перешел в пензенскую семинарию. Но чуть было на первом классе семинарии ему не пришлось окончить свое образование. В Ртищеве в то время «опросталось», как тогда выражались, дьячковское место—и вот только что в село прибыл член консистории Ф.И. Ливанов родители Леопольдова стали просить его, что бы он освободил сына их от ученья и дал ему место дьячка. К счастью, г. Ливанов знал о способностях мальчика к ученью, способностях, обращавших на себя внимание училищного начальства, и убедил родителей Леопольдова оставить его в школе, откуда он мог выйти на более видное место. Таким образом, Леопольдов благодаря только Ливанову имел возможность продолжать ученье. Суровые спартанские нравы, царствовавшие тогда в семинарии, не помешали Леопольдову сохранить прирожденные веселость и остроумие. Впрочем, и в тогдашнем быту семинарии были отрадные явления, были лица, производившие понятное впечатление или своею ученостью или своим гуманным отношением к учащимся. О некоторых из этих последних вспоминал Леопольдов не редко. Так, он с похвалой отзывался о ректоре семинарии архимандрите Аароне, замечательном лингвисте своего времени, и о преподавателе Вас. Сер. Воронцове, родном брате саратовского кафедрального протоиерея М.С. Воронцова. Под их руководством Леопольдов дошел до философского, т. е. до 4 класса семинарии; на этом классе Леопольдов, не чувствуя никакого желания идти в священники, кончил свое образование в семинарии, ибо за классом философским следовали уже специальные классы богословия, которое изучать человеку, не посвящавшему себя духовной карьере, было излишне. Но куда затем идти?—Леопольдов не знал. Кой какъ он из Пензы перебрался в Петербург и здесь поступил в медико-хирургическую академию. Но изучать медицину—он оказался малоспособным. Его ум, живой и игривый, всегда более скользивший по предмету, чем углублявшийся в изученье его, заставил его почувствовать отвращенье к тому микроскопическому исследованию, которого требует дело изученья медицины, и ко всей обстановке академии с ее аппаратами, препаратами и проч.[1] Поэтому он вскоре оставил медицинскую академию и поступил в число студентов петербургской Духовной академии. Но тута уже сама судьба восстала против Леопольдова, который, раз отрекшись от духовной карьеры, не должен был бы вновь обращаться к ней: студент Леопольдов, вскоре по вступлении в академию, был выслан на родину. Причиной этому послужило тяжкое по духу того времени преступленье: Леопольдов позволил себе слишком резко порицать какие то мистические книги, изданные бывшими тогда в силе масонами, а в частности за то, что выказал себя не в меру усердным адептом ректора петербургской Духовной семинарии архимандрита Иннокения, известного своею оппозициею господствовавшему тогда направлению. Самого Иннокентия в сане епископа перевели из Петербурга в Пензу, где Иннокентий вскоре и скончался, простудившись при обозрении епархии, на саратовских горах. Леопольдов, волею судьбы очутившись вновь в своем несчастном Ртищеве, долго колебался, что ему предпринять, но, наконец, махнув рукой на все свои прежние планы, надежды, расчеты, поехал в Пензу с твердым намерением просить священнического места. Иннокентия уже не было в это время в живых; на кафедре пензенской и саратовской сидел епископ Амвросий, строгий и суровый монах.[2] Вакансия священника была при пензенском кафедральном соборе. Леопольдов подал прошение Амвросию, но не понравился ему и получил на свое прошение отказ. Этот отказ показался Леопольдову до такой степени не справедливым, что ретивый студент Духовной академии, преданный адепт почившего Иннокентия, быть может лично обласканный последним, мечтавший вообще о себе много, решил во что бы то ни стало, даже наперекор Амвросию занять священническое место—и подал по этому поводу прошение в Синод, а говоря проще, жалобу на Амвросия. Время, однако, шло, и Синод мог решить дело не скоро, а Леопольдову проживать в Пензе без места было накладно. По приглашенью дворян Симоновых он уехал в Сердобск и там открыл нечто в роде приготовительного пансиона. История с Амвросием сделала его некоторым образом популярным лицом в городе.

— Помилуйте, говорили ему, что это за архиерей: вам, человеку образованному, он вот отказал, а там какого-то бурсака принял! Уже ли вы все-таки намерены добиваться священнического места у этого странного человека? Оставьте!

Так, вероятно, хором убеждали Леопольдова сердобские дворяне—и Леопольдов, говорит его биограф, «согласился на представление дворян», сказал, что он оставляет всякую мысль идти в духовное звание, затем вскоре собрался и уехал в Саратов. Это было первое знакомство Леопольдова с Саратовым, историю которого он впоследствии так хорошо изучил. При содействии кого-нибудь из знакомых дворян, Леопольдов причислился к канцелярии саратовского губернатора А.Д. Панчулидзева, что чрез дворян было не мудрено сделать тем более, что местным губернским предводителем дворянства в то время был Панчулидзев же, сын губернатора, впоследствии бывший сам губернатором в Пензе. В доме А.Д. Панчулидзева Леопольдов, сделался учителем его детей, которых готовили в университет. Тут жажда образования вновь овладела Леопольдовым,—вслед за своими учениками, отправленными в Петербург, он сколотивши уроками несколько десятков рублей, тоже уехал из Саратова.[3] В Москве, в гостинице, где он остановился, с ним случился следующий эпизод. Он шел по коридору расстроенный, мрачный, размышляя о своей несчастной судьбе, как вдруг столкнулся с графом Гурьевым, занимавшим пост министра финансово Красивая внешность молодого Леопольдова, его взгляд, в котором выражалась смышленость, и все лице, открытое, располагавшее к себе,—все это привлекло внимание графа; он остановил Леопольдова и заговорил с ним:

— «С вами, молодой человек, должно быть случилось большое несчастие», сказал он, «вы так расстроены как замечаю по лицу. Скажите мне откровенно, в чем состоит ваше горе—и вам будет легче».

Участливое отношение человека, которого Леопольдов не знал, но в котором мог предполагать лицо высокопоставленное, побудило Леопольдова высказаться откровенно о своем положении. Граф, узнав, между прочим, что Леопольдов боится, не пропустили он время для поступления в петербургский университет, посоветовал ему остаться в Москве и поступит в московский университет, выразив желание оказать в этом случае свое содействие ходатайством пред ректором университета А.А. Прокоповичем-Антонским. Это случайное столкновение с графом Гурьевым решило судьбу Леопольдова. Он поступил в московский университет по отделу словесных наук, т. е. по нынешнему, в филологический факультета.

Развитие, которое Леопольдов уже приобрел, учась в семинарии, медицинской и духовной академиях, а затем уча других, знание людей и жизни, которое далось ему само собою,—все это сделало Леопольдова одним из тех студентов, на которых обыкновенно начальство заведения обращает самое благосклонное внимание. Леопольдов вскоре назначен был надзирателем в благородный пансион, существовавший при университете. Жизнь вообще потекла для него самая приятная. Он получил частные уроки в некоторых аристократических домах и бывал в этих домах не только как учитель, но и как гость, любимый за свой живой, веселый характер А.Я. Леопольдов свидетельствуете, что Андрей Филиппович уже в это время стал писать и печататься в московских периодических изданиях. По этому случаю он познакомился с некоторыми литераторами. От одного из них Леопольдов выпросил себе копию с посмертного письма Рылеева со стихами Пушкина «Андрей Шенье», и, в свою очередь, дал списать эти стихи своему знакомому, некоему чиновнику Конопаеву, который оказался просто-напросто сыщиком.

Кончив курс в университете, кандидат московского университета Леопольдов покинул Москву и веселый, довольный собою отправился на родину, а между тем в оставленной им столице, чуть ли не тотчас по его отъезде, началось дело о стихах «Андрей Шенье», экземпляр которых Коноплевым был представлен куда следует…

В январе 1831 г. Леопольдов, в качестве поднадзорного, не придумал ничего лучшего, как поступить в штат саратовской городской Полиции, но в том же году, через 1¹/₂ месяца, он был переведен в саратовскую Казенную Палату исправляющим должность столоначальника, а затем через полгода, т. е. в сентябре 1831 г., сделан столоначальником камерных дел в отделении питейных сборов.

Как ни много пожил Леопольдов, как ни много испытал всяких превратностей судьбы и нагляделся на всяких людей, но очутившись со своим высшим образованием в должности приказного провинциальной Казенной Палаты, среди самого многообразного сброда, Леопольдов, разумеется, должен был почувствовать себя, хотя на первых порах, очень скверно... Но как человек бывалый, как человек по природе живой и веселый, Андрей Филиппович Леопольдов пустился вскоре пробирать своих coтоварищей по службе эпиграммами из Акима Нахимова, в роде следующей:

Восплачь, канцелярист, повытчик, секретарь,

Надсмотрщик, возрыдай и вся приказна тварь!

Ланиты в горести чернилами натрите

И в перси перьями друг друга поразите:

О сколь вы за грехи наказаны судьбой! и т. д.

Эта стишки, шаловливо подкладываемые им потихоньку в бумаги и дела, которыми чиновники занимались, возбуждали иногда смех, иногда брань... Среди шуток и дела Леопольдов не переставал стараться выбраться, что называется, в люди. Он стал опять давать уроки в частных домах. Хотя и здесь, в Саратове, он был в глазах общества «государственным преступником», «изменником», но люди с образованием, такие люди, как Леопольдов, нужны были тогда в губернии и от Леонольдова не отшатывались, напротив, к нему снисходили, по крайней мере, губернское начальство. Тогда губернаторами были с 1831 до 1836 г. В. Я. Рославец, потом, в 1836 г., А.П. Степанов. Рославец, как можно полагать, без всяких затруднений дозволил Леопольдову рыться в губернских архивах и пользовался пером и знаниями Леопольдова когда нужно было. Имел ли тогда Леопольдов в виду составить книгу о Саратовской губернии—сказать нельзя, но при губернаторе А.П. Степанове Леопольдову легко могла придти в голову мысль воспользоваться доступом в архивы для составления «Описания Саратовской губернии». У Степанова Леопольдов был домашним учителем его детей.[4] А.П. Степанов был адъютантом при Суворове и с ним совершил переход чрез Альпы. Он принадлежал, как известно, к числу литераторов, написал несколько повестей и романов, как-то: «Постоялый двор», «Чертовы салазки» и пр. Будучи губернатором в Енисейской губернии, Степанов в 1835 г., т. е. за год до назначения своего губернатором в Саратов, издал полное описание Енисейской губернии, в 2 частях. ((См. Каталог Ольхина, Д» 1671). О внешности Степанова следующим образом отзывается Э. И. Стогов («Рус. Ст.» 1878г., кн. 12, стр. 689): («Это был толстяк, вдовец, лет 60, человек умный, приятный» и прибавляет: «но, право, не губернатор». Степанов конечно, не мог не обратить, внимания на служившего в Казенной Палате Леопольдова и принял в нем участие поощрял его к писательству и к занятиям в архивах различных Присутственных мест. Плодом этих занятий Леопольдова явилось его «Статистическое описание Саратовской губернии». Оно было послано в Статистическое отделение совета министерства Внутренних Дел, конечно, чрез Степанова, Статистическое отделение в ноябре 1836 г. избрало Леопольдова за его почтенный труд в члены-корреспонденты «в уважение», как сказано в бумаге, «известных его статистических сведений и в надежде, что по дознанному усердию его к пользе общественной, не оставить принять деятельное участие в статистических занятиях министерства Внутренних Дел и тем способствовать к достижению благой цели, указанной Государем Императором». Труд Леопольдова Высочайшее поведено было издать в 1000 экз. на казенный счета с представлением в пользу автора всей выручки от продажи издания. Книга вышла в свет в 1839 г. Разумеется, как одобренная самим Государем, она была, так сказать, ограждена от всяких порицания. Тем не менее нельзя считать похвалы, которых «Описание» Леопольдова удостоилось со стороны многих журналов и газет, вынужденными. Критика отдала автору только должное. Издатель «Библиотеки для Чтения», Сенковский, поместил в «Статистическом описании Саратовской губернии» большую статью с цитатами из книги и чрезвычайно лестными для автора замечаниями. («Биб. для Чт.» 1839 г., т. 35 от. 5. стр. 27—78.) «Отеч. Зап.» также удостоили вниманием труд Леопольдова (см. т. 4, стр., 62—66). Сочинение при участии архиерея (Иакова) и губернатора (И.М. Бибикова)[5] быстро разошлось по губернии и «сделало, говорит А.Я. Леопольдов, имя Андрея Филипповича известным и славным». Действительно, при таком вниманье к Леопольдову журналистов, архиерея, губернатора и даже высшей власти,—саратовское общество, доселе считавшее Леопольдова недостойным сыном отечества, сразу изменило свое мнение о нем. Леопольдов стал человеком популярным в городе. Любя писать, Леопольдов после такого своего успеха, стал работать пером еще усерднее, как по приглашенью, так и без приглашения, в петербургские журналы. Так он писал и подписывал полным своим именем статьи в «Север. Пчеле», «Московских Ведомостях», «Телескопе», «Земледельческой Газете», «Маяке», «Библиотеке для Чтения», и в «Энциклопедическом лексиконе», издававшемся Плюшаром.

Во время службы в Казенной Палате Леопольдов женился на дворянке Анне Тихоновне Ищекиной. Родственник ее К.В. Ищекин был председателем саратовской Палаты уголовного суда, умер в 1828 г. Рассказывают, что девушке не выходило в это время законных для вступления в супружество лет и в Саратове венчание не могло состояться, но Леопольдов сумел устроить дело так: увез невесту из Саратова в Мариинскую колонию, где и был беспрепятственно повенчан о. Ципровским, интеллигентным и образованным по своему времени священником.

В последний год губернаторства И.М. Бибикова— 1839—в Саратове последовало открытие Палаты государственных имуществ. Леопольдов в январе этого года перечислился на службу в министерство государственных имуществ и в течение двух лет состоял окружным начальником Новоузенского уезда, входившего тогда в состав Саратовской губернии. Место это оказалось, однако, не по нем. Он поступил после того в штат саратовского Губернского Правления и около 1841 г. назначен был редактором «Саратовских Губернских Ведомостей», каковым и состоял до 1847 г. Эта должность пришлась Леопольдову как раз по душе. Он был человек вообще кабинетный, умевший работать и пером и карандашом Достаточное число знакомых в разных местах губернии, официальное положение, почет, которым он пользовался,—все это дало ему возможность, как редактору, обзавестись корреспондентами для своей газеты в уездах и в городе. В последнем он вызвал к сотрудничеству в газете учителей, священников. Между прочим, по ere просьбе стал писать для «Губернских Ведомостей» протоиерей А.А. Росницкий, выдававшийся из среды местных духовных лиц своим образованием. С Росницким впоследствии Леопольдов сошелся, что называется, душа в душу и они оставались друзьями до самой смерти. «До Леопольдова, говорит его биограф, исправлял обязанности редактора «Губерн. Вед.», кажется, один из сторожей Губернского Правления, да и дело было не трудное: он только передавал бумаги присутственных мест в типографию с приказанием: «печатать». Леопольдов сумел поставить дело так хорошо, что «Саратовские Губернские Ведомости» заняли почетное место в современной журналистике. К сожалению, богатые статистические и исторические данные, напечатанные в «Губ. Вед.» за время редакторства Леопольдова, остаются для нас недоступными, ибо «Губ. Ведомости» за эти годы не сохранились в Саратове ни в правительственных учреждениях, ни у частных лиц.[6] Надо полагать, что многое из того, что появилось о Саратовской губернии в «Губерн. Ведомостях», Леопольдов взял для своей книги, отпечатанной в 1848 г. в Москве под названием «Исторические очерки саратовского края». Но и самая эта книга, как и «Статистическое описание Саратовской губ.», составляет давно уже библиографическую редкость.

Время редакторства Леопольдова было лучшим временем его литературной деятельности. Его имя если не гремело, то было все-таки известно многим за пределами Саратовской губернии. Приезжавшие в Саратов литераторы, путешественники считали долгом посетить Леопольдова, побеседовать с ним. Он исполнял усердно свое дело, собирал статистические и исторические данные, исследовал старину, записывал все замечательное, случавшееся в его время, извлекал из архивов драгоценные сведения для истории края,—был, одним словом, своего рода Нестором. К сожалению, Леопольдов почел себя знатоком не только истории и статистики края, но решительно всего, что только касалось Сарат. губернии, и на этом основании, не задумываясь, входит даже, как выражается его биограф, в «полемику» с Мурчисоном, исследовавшим нашу губернию в геологическом отношении, и другими. На этом же основании он «отделывал» Гебеля. «Колбасники мне страшны», писал он раз Росницкому, «также, как ты.. Я управлялся пером и не с ними; припомни-ка.... или Гебеля, коего я (он уже покойник) в свое время отстряпал до пес plus ultra. Из Дерпта наводил справки: кто я? Знай же нас дикарей!» Впоследствии Леопольдов, обманываясь в своих силах, брался писать решительно уж по всяким вопросам, даже и не касавшимся нашего края, и, не желая понять, что его время ушло, писал и писал до конца своей жизни, писал и тогда, когда его статьи с грехом пополам принимались в местных газетах, и тогда, когда, наконец, редакции газет совсем отказались их печатать,—и явил собою не единственный в нашей литературе пример писателя, произведения которого едва ли кто удостаивал вниманием. Впрочем, мы должны отдать Леопольдову справедливость: в своих последних брошюрах он говорил и хорошие вещи; так, напр., он предостерегал нас от тамбово-саратовской жел. дороги и в этом отношении оказался вещуном... Но вернемся к его биографии.

Редакторство и писательство не приносило ему много барыша, а между тем семья его росла чуть не с каждым годом—вот почему Леопольдов вскоре поступить на частное место, на конно-железную дорогу в Дубовке, открытую для движения в 1847 г. Тут произошла какая-то история, в результате которой Леопольдов чуть было не попал под суд. Его спас благоволивший к нему преосвященный Афонасий, который написал тогда дубовскому протоиерею И.А. Покровскому,[7] что бы тот et unguibus et vostro (и когтями и клювом) отстоял Леопольдова от всех крючков и крючкодеев, ибо де вся Дубовка со всеми ее капиталами не стоить этого одного человека. В 1850 г. Леопольдов вновь стал редактором «Саратовских Губернских Ведомостей»; но в следующем же году, по приглашению губернатора только что тогда открытой Самарской губернии—г. Волховского—перешел на службу в Самару младшим чиновником особых поручений. Служба эта пошла так успешно, что менее чем через год, Леопольдов был уже сделан советником самарского Губернского Правления. Знакомый несколько с самарским краем по прежней должности своей в Новоузенском уезде и имев случай еще более ознакомиться с этим краем во время объезда всех уездов вместе с губернатором, Леопольдов и вскоре напечатал «Исторический очерк самарского края». Жизнь в Самаре вообще улыбнулась ему, но Саратова он никак не мог забыть.