Азеф В. Это было однажды: [Как Александра Дюма огорчили в Саратове] // Саратовские вести. Саратов, 1992. 4 июня.

 

В. Азеф

Это было однажды

 

Листая страницы книг, особенно малоизвестных mm Труднодоступных, знакомясь с архивами литераторов, порой узнаешь о забавных случаях из их Жизни, неожиданных фактах. Америки они, как правило, не открывают, но интерес вызывают, а иной раз и задуматься заставляют. Сегодня я хочу познакомить читателей с тремя эпизодами из прошлого. Первый взят из выпущенной в Грузии книги путешествий всемирно известного Александра Дюма «Кавказ», другой — из брошюры «Песни первых лет Октября», третий — из письма нашего земляки Л. Кассиля родителям в город Покровск. Письмо любезно предоставила мне для первой публикации вдова Льва Абрамовича Светлана Леонидовна Собинова-Кассиль.

Как Александра Дюма огорчили в Саратове

Более века назад, а точнее, в едка тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, Александр Дюма совершил долгожданную поездку по «великой империя Севера». В нашем городе он остановился на два дня, которые в книге «В России (от Парижа до Астрахани)» назвал едва ли не лучшими в многомесячном путешествии. Как его здесь встречали!

Однако был один огорчительный момент во время пребывания автора «Трех мушкетеров» в столице Поволжья. О нем А. Дюма рассказал в другой книге путевых заметок — «Кавказ». Читая ее, я наткнулся на фразу: «В Саратове они не продаются». Чего же могло не доставать в городе во времена, когда, казалось, купить можно было все? Ответ на этот вопрос даст отрывок из «Кавказа»:

«Нет никого из числа моих читателей во Франции, который не имел бы у изголовья своей постели — не только для того, чтобы поставить свечу, отходя ко сну, но еще я с другой целью — пикантный предмет неопределенной формы, округлый В одних случаях, квадратный в других, имеющий вид рабочего столика, или удобоносимой библиотечки из орехового дерева, либо фиолетового, лимонного или дубового дерева, наконец причудливую как в сущности, так и по форме. Не правда ли, любезные читатели, вам знаком этот предмет?

Увы! Этой мебели, содержащей и содержимой, вовсе не существует в России, так же как ватерклозета... Но надо, однако, отдать полную справедливость московским торговцам скобяными товарами, ибо они в том нисколько не виноваты. Лавки их содержат целые кучи медных емкостей такой сомнительной формы, что, покупая самовар с одной хорошо знакомой мне дамой, живущей в России уже пятнадцать лет, я просил ее осведомиться у купца, какие это вазы и для чего они предназначаются.

Она обратилась с вопросов на русском языке и начала смеяться, немного покраснев от данного ей купцом ответа. Видя, что она не передает мне его, я спросил: что это зa кофейники?

— Не знаю, как вам назвать эти вещи, — отвечала она, — но могу вам дать совет купить одну или, точнее, один из них.

— И вы можете сказать его название?

— Я могу написать его, с условием, что вы прочтете его без меня. Это обязательное условие.

— Пусть будет так, пишите.

— Дайте карандаш и листочек из вашего альбома.

Я взял карандаш, оторвал листок из альбома и подал ей. Дама начертала несколько слов, свернула бумажку и возвратила мне. Я спрятал ее между двумя неисписанными страницами альбома. Потом мы делали покупки, бегали из магазина в магазин, и у меня вышла яз головы эта бумажка, я, следовательно, я не купил вещи, о которой идет речь. Только месяца через два, в Саратове, раскрыв случайно страницу, где находилась записка, я нашел ее, не зная ее содержания, потому что я совершенно завыл о разговоре в лавке скобяных товаров. Бумажка содержала следующие простые слова: «Это дорожные горшки: не забудьте купить один из них». Увы! Уже было слишкoм поздно. В Саратове они не продаются.