Азеф В. Это было однажды:
[Как Александра Дюма огорчили в Саратове] // Саратовские вести. Саратов, 1992.
4 июня.
В. Азеф
Это было однажды
Листая страницы книг,
особенно малоизвестных mm Труднодоступных, знакомясь с архивами литераторов, порой узнаешь
о забавных случаях из их Жизни, неожиданных фактах. Америки они, как правило,
не открывают, но интерес вызывают, а иной раз и задуматься заставляют. Сегодня
я хочу познакомить читателей с тремя эпизодами из прошлого. Первый взят из
выпущенной в Грузии книги путешествий всемирно известного Александра Дюма
«Кавказ», другой — из брошюры «Песни первых лет Октября», третий — из письма
нашего земляки Л. Кассиля родителям в город Покровск. Письмо любезно
предоставила мне для первой публикации вдова Льва Абрамовича Светлана
Леонидовна Собинова-Кассиль.
Как Александра Дюма огорчили
в Саратове
Более века назад, а точнее, в
едка тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году, Александр Дюма совершил
долгожданную поездку по «великой империя Севера». В нашем городе он остановился
на два дня, которые в книге «В России (от Парижа до Астрахани)» назвал едва ли
не лучшими в многомесячном путешествии. Как его здесь встречали!
Однако был один огорчительный
момент во время пребывания автора «Трех мушкетеров» в столице Поволжья. О нем
А. Дюма рассказал в другой книге путевых заметок — «Кавказ». Читая ее, я
наткнулся на фразу: «В Саратове они не продаются». Чего же могло не доставать в
городе во времена, когда, казалось, купить можно было все? Ответ на этот вопрос
даст отрывок из «Кавказа»:
«Нет никого из числа моих
читателей во Франции, который не имел бы у изголовья своей постели — не только
для того, чтобы поставить свечу, отходя ко сну, но еще я с другой целью —
пикантный предмет неопределенной формы, округлый В одних случаях, квадратный в
других, имеющий вид рабочего столика, или удобоносимой библиотечки из орехового
дерева, либо фиолетового, лимонного или дубового дерева, наконец причудливую
как в сущности, так и по форме. Не правда ли, любезные читатели, вам знаком
этот предмет?
Увы! Этой мебели, содержащей
и содержимой, вовсе не существует в России, так же как ватерклозета... Но надо,
однако, отдать полную справедливость московским торговцам скобяными товарами,
ибо они в том нисколько не виноваты. Лавки их содержат целые кучи медных
емкостей такой сомнительной формы, что, покупая самовар с одной хорошо знакомой
мне дамой, живущей в России уже пятнадцать лет, я просил ее осведомиться у
купца, какие это вазы и для чего они предназначаются.
Она обратилась с вопросов на
русском языке и начала смеяться, немного покраснев от данного ей купцом ответа.
Видя, что она не передает мне его, я спросил: что это зa кофейники?
— Не знаю, как вам назвать
эти вещи, — отвечала она, — но могу вам дать совет купить одну или, точнее,
один из них.
— И вы можете сказать его
название?
— Я могу написать его, с
условием, что вы прочтете его без меня. Это обязательное условие.
— Пусть будет так, пишите.
— Дайте карандаш и листочек
из вашего альбома.
Я взял карандаш, оторвал
листок из альбома и подал ей. Дама начертала несколько слов, свернула бумажку и
возвратила мне. Я спрятал ее между двумя неисписанными страницами альбома.
Потом мы делали покупки, бегали из магазина в магазин, и у меня вышла яз головы
эта бумажка, я, следовательно, я не купил вещи, о которой идет речь. Только
месяца через два, в Саратове, раскрыв случайно страницу, где находилась
записка, я нашел ее, не зная ее содержания, потому что я совершенно завыл о
разговоре в лавке скобяных товаров. Бумажка содержала следующие простые слова:
«Это дорожные горшки: не забудьте купить один из них». Увы! Уже было слишкoм поздно. В Саратове они не продаются.