Красноперова Л.П. Ранние скульптуры А.Т. Матвеева из собрания Саратовского государственного художественного музея имени А.Н. Радищева // Саратовский государственный художественный музей имени А.Н. Радищева: Сб. / Отв. ред. Т.В. Гродскова. Саратов, 1986. Вып.5. С. 44-50.

Л.П. КРАСНОПЕРОВА

Ранние скульптуры А. Т. Матвеева из собрания Саратовского

государственного художественного музея имени А. Н. Радищева

В 1971 году в коллекцию Саратовского государственного художественного музея им. А.Н. Радищева поступили две скульптуры, условно названные: «Группа детей» и «Сидящий мальчик». Обе находились в родительском доме П.В. Кузнецова в Саратове и были принесены в дар музею О.И. Кузнецовой[1]. По семейным преданиям, они были некогда подарены А.Т. Матвеевым другу и земляку П.В. Кузнецову.

Уголок Саратова, где до сих пор стоит деревянный двухэтажный дом Кузнецовых, существенно не изменился. Здесь живо чувствуешь атмосферу старого провинциального города. Просторный дом с мастерской, принадлежавший отцу Павла Варфоломеевича, художнику, все три сына которого Павел, Михаил и Виктор занимались живописью, был притягателен для их друзей: В.Э. Борисова-Мусатова, П.С. Уткина, А.Т. Матвеева, которых теперь объединяют понятием «саратовская школа».

А.Т. Матвеев уехал из Саратова в 1899 году и не возвращался сюда более. Но выполненная позже алебастровая скульптура «Сидящий мальчик» для небольшого фонтана во дворике кузнецовского дома — свидетельство его привязанности и к этим местам и людям.

До поступления в музей скульптуры не были известны — автор ни разу не включил их в списки своих работ. Однако в первом каталоге произведений скульптора, составленном и опубликованном А. Левинсоном[2] в 1913 году, упоминаются «Группа детей» и «Амур», принадлежащие П.В. Кузнецову и помеченные 1905 годом. Совпадение материала (алебастр, не так часто встречающийся у Матвеева), а также характер мотивов позволяют предположить, что имеются в виду саратовские вещи.

Авторство Матвеева по отношению к скульптуре «Сидящий мальчик» кажется бесспорным, как и датирование ее 1905 годом. Задача скульптурного оформления водоема тогда вплотную стояла перед художником, работавшим над проектом фонтана для гостиницы «Метрополь». «Сидящий мальчик» близок и другой известной скульптуре 1906 года — «Задумчивость»[3].

Композиционная замкнутость, отвечающая состоянию душевной сосредоточенности, самопогружения, характерна для обеих скульптур. Рассчитанные на природное окружение, формы обобщены, что придает даже небольшим работам монументальность. Увлеченный в те годы проблемами ваяния, Матвеев и мягкому алебастру придает видимость большей крепости, подчеркивая сопротивление камня довольно жесткой манерой обработки поверхности, тем более, что сероватый, с темными крупными прожилками алебастр (стеотит) напоминает мрамор. Вероятно, небольшая, гармоничная скульптура хорошо вписывалась в неглубокое, замкнутое пространство двора.

Положение тела мальчика кажется неудобным: фигура сжалась будто в испуге. Но впечатление скованности и напряжения смягчится, когда при обходе откроется широко взятый единый контур спины и головы. Ту же единую, мощную форму можно видеть в некоторых скульптурах, входивших в ансамбль Кучук-Коя[4].

Долго находившаяся на открытом воздухе скульптура сильно пострадала. Утрачены левая рука, опиравшаяся на постамент, о чем можно судить по сохранившейся на нем распластанной кисти, отколота одна ступня и значительная часть предмета в руках ребенка. Судя по характеру жеста, это могла быть игрушка вроде куклы-солдатика или щелкунчика. Несмотря на значительность утрат, скульптура сохранила цельность и равновесие: с любой точки зрения фигурка мальчика могла бы вписаться в правильный треугольник. Но математически точная выверенность композиции сочетается с абсолютной свободой и естественностью движения.

Вбзраст Мальчики, пожалуй, — единственное, что позволило бы назвать это произведение «Амуром»[5]. Образ младенческого состояния души с неосознанными страхами и чувством таинственности мира, созданный Матвеевым, мало соотносится с представлением о беззаботном, лукавом и озорном мифологическом персонаже. Название «Амур», думается, возникло случайно: возможно, А. Левинсон при составлении списка воспользовался сведениями, сообщенными П.В. Кузнецовым, который жил тогда в Москве. Этим обстоятельством, по-видимому, объясняется датирование тем же 1905 годом несомненно более ранней «Группы детей»[6].

Мотив прильнувших друг к другу детей или девушек — образ полноты и гармонии взаимного понимания, дружественности— не раз возникает в творчестве Матвеева 1900-х годов («Успокоение». Алебастр. ГТГ, 1905 г.; «Композиция». Мрамор. ГРМ, 1906 г.)

При сопоставлении «Группы детей» с наиболее близкой ей скульптурой из ГРМ видно, как различен в них принцип создания пластического образа, выражающийся прежде всего в отношении к материалу. В маленькой. «Композиции» скульптор ограничивается самыми необходимыми действиями над камнем. Не заботясь ни о какой отделке поверхности, деталей, он выявляет прежде всего архитектонику группы, сохраняет цельность каменного блока.

Иное впечатление производит «Группа детей»: материальность камня здесь воспринимается как препятствие для выражения одухотворенного чувства. Хрупкие удлиненные фигурки тянутся вверх, будто не нуждаясь в опоре и не обладая реальной тяжестью. Тщательно заглаженная поверхность при ощутимых нарушениях пропорций (слишком большие- головы, чрезмерно тонкая шея мальчика), невыявлен-ность костяка и мускулатуры, отчего формы становятся «ватными», более всего говорят о профессиональной неискушенности автора. Представление о законченности работы здесь пока еще связано с обязательно гладкой поверхностью, проработкой деталей. С трогательной тщательностью вырезаны лица, они, как и вся группа в целом, скорее нарисованы на плоскости податливого алебастра, нежели осязаются в трехмерном пространстве.

Внимание к сюжетным моментам (выражению лиц, жесту), ориентированность группы на восприятие в одной зрительной плоскости отправляют нас к самому раннему этапу творчества скульптора.

В отличие от замкнутых, сосредоточенных в себе композиций 1900-х годов, как бы оберегающих свою духовность от воздействия окружающего и противостоящих ему, построение «Группы» открытое, развернутое, лица словно озарены светом большого мира, к которому доверчиво, всем существом обращены дети. В этой трактовке нельзя не увидеть юношеской непосредственности, открытости самого автора. : И все же в этой работе, отмеченной, по словам Е.Б. Муриной, «чертами особой выразительности, присущей наивным изделиям самоучек»[7], отчетливо выступили качества, характерные для творчества зрелого Матвеева: целесообразность художественных средств, чувство меры, поэтичность. Идеей одухотворенности проникнута вся скульптура: и легкое движение детей навстречу друг другу, и продолжение его — нежно-оберегающий жест мальчика. Созвучна выраженному чувству непрерывно льющаяся линия силуэта, повторенная внутренним рисунком формы, очертаниями постамента. Плавность ее изгибов, ясность ритмических повторов доведены до чистоты мелодии.

Кажется закономерным обращение скульптора к изображению обнаженного тела, возвышенная трактовка которого лишена всякого оттенка чувственности. Примечательно, что рука девочки сколота, как у античных статуй; гипсовые слепки с них Матвеев штудировал в Боголюбовском рисовальном училище.

Убедительность переданного состояния — свидетельство живых наблюдений художника. В то же время, неопределенность возраста детей, достаточная условность пропорций и форм позволяют видеть задачу автора не в изображении конкретной натуры, но в следовании некоему идеальному образу.

По всей видимости, «Группа детей» — один из юношеских опытов Матвеева, когда в Саратове, обучаясь в студии Общества любителей изящных искусств (ОЛИИ), а потом в Боголюбовском рисовальном училище (1897 — 1898 гг.), он «режет алебастровые фигурки и группы». Главным И ведущим предметом в училище было рисование. Лепка вводится со второго полугодия 1897 года с приездом в Саратов скульптора Н.П. Волконского[8].

В то время будущий скульптор, так же как и его друзья-сверстники П. Кузнецов, П. Уткин, испытывал воздействие искусства и личности В.Э. Борисова-Мусатова, стоявшего тогда на пороге собственных открытий. 1896—1898 — годы наиболее тесного общения с Мусатовым, каждое лето возвращавшегося из Парижа в родной город.

В садике мусатовского дома, где они много работали вместе, нередко позировали подростки — самая доступная и безотказная натура. Как и в этюдах мальчиков Мусатова, не жанровая завязка, не характеры, а духовная атмосфера детства — главная тема «Группы детей». Сам Матвеев, считая влияние Мусатова для себя определяющим, говорил: «Картины Борисова-Мусатова с изображением парков XVIII века — поэтическая натура, отсюда и оттолкнулся»[9].

Взыскательность А.Т. Матвеева в оценке собственных работ общеизвестна. В постоянном стремлении к совершенству он не щадил прошлых ошибок и не раз разбивал свои скульптуры. Думается, что «Группа детей» могла быть подарена П.В. Кузнецову лишь до поступления в Московское училище живописи, ваяния и зодчества в 1899 году, ибо уже через год учебы он выполняет портрет В.Э. Борисова-Мусатова, отличающийся уверенным профессионализмом. «Группа детей» не могла быть выполнена и ранее 1897 года — начала учебы в рисовальной школе при ОЛИИ, где Матвеев получил первые навыки рисования.

Благодаря тому, что «Группа детей» была подарена еще в юношеские годы и хранилась все время в доме Кузнецовых, она дошла до нас. Один из самых ранних опытов скульптора отмечен зрелостью художественной идеи, необыкновенной целенаправленностью усилий в ее воплощении. И это в какой-то мере объясняет удивляющую исследователей быстроту творческой эволюции молодого Матвеева.