Белова М

Белова М.П. Тайны саратовской земли // Рожденные революцией: Сб. / Ред. и вступ. ст. П. Бугаенко. Саратов, 1968. С. 121-126.

М. Белова

ТАЙНЫ САРАТОВСКОЙ ЗЕМЛИ

На одной из улиц современного Вольска, недалеко от новых жилых домов и здания Технологического техникума, врос в землю небольшой деревянный дом, которому около сотни лет. Когда-то его окна выходили на пустырь, за ним была тюрьма и —кончался город. А дальше — степь. “За степью — фруктовые сады полосой. За садами поле и лес, лес на много десятков верст”[1]. Меловые горы, уступами спускавшиеся к городу, казалось, наступали на его небольшие строения, плотно прижимая их к воде. Тогда, в конце прошлого века, в этом доме подрастал, жадно впитывая в себя впечатления от реки и ее берегов, чутко вслушиваясь в сказания о святых, в легенды о Разине и Пугачеве, внук беглой крепостной, которому суждено было стать писателем и своим творчеством пропеть гимн родному краю и его людям.

Жизненный путь Александра Степановича Яковлева (1886—1953) похож на одну из тех удивительных историй, которыми он так увлекался в детстве; не случайно в 20-е годы он напишет для детей книгу “Сказки моей жизни”, только в отличие от сказок не добрые феи, а собственная воля и яростный труд приведут сына неграмотного маляра в Петербургский университет; не случайно и то, что часто и с любовью он будет обращаться к памяти Ломоносова, соберется написать о нем книгу (но не успеет), а к концу жизни в автобиографическом романе расскажет, ценой каких усилий доставались до революции знания и культура талантливым сынам народа. Оглядываясь на прожитое, в “Рассказе о своей жизни” он скажет: “Большой путь. Трудный. И жизнь была трудной. Люди нашей улицы, глухого края времен моего детства, мыслили, как рабы. На моих глазах они стали гражданами великой страны. В них разбужено самосознание... Когда-то, чтобы попасть в университет, я должен был напрячь все силы, учиться до обмороков, победить тысячи препятствий, голодать — и все-таки курса не кончил. А ныне...”[2].

Первые литературные опыты Яковлева относятся к самому началу столетия: писал стихи, посылал в “Саратовский дневник” корреспонденции, одну даже напечатали; к Октябрю 1917 года за его плечами было девять лет профессиональной газетно-журнальной работы, и все же свое рождение как писателя он неизменно связывал с революцией, именем которой назвал первую повесть[3].

Не быстро и не просто пришел Яковлев к пониманию существа революции. Подобно целому ряду интеллигентов, чей опыт не подготовил их к сознательному восприятию Октябрьских событий, он прошел через сомнения и метания. Однако искренняя любовь к России и столь же искреннее желание отыскать объективную правду о революции в конце концов привели его в революционные ряды. Всего через несколько лет после слов отчаяния пришло к нему острое ощущение неповторимости и грандиозности переживаемой эпохи, чувство восторга от сознания своей причастности к революционному строительству. Так революция обрела в лице нашего земляка одного из верных художников.

“Три четверти того, что я написал, касается революции. Может быть, это скучно уже... Но что делать? Наше поколение вышло из революции”[4], — эти слова, сказанные в 1928 году, Яковлев мог бы повторить и четверть века спустя — в год смерти, потому что, начиная с “Октября” (1918), все сорокалетнее творчество писателя имело главным своим содержанием революцию и ее последствия в жизни государства и отдельного человека.

С яковлевской верностью революционной теме может соперничать только верность его родным местам, Волге, где он часто бывал, подолгу жил, много и с подъемом работал. Многолетняя дружба связывала Яковлева с земляками-волжанами: писателями, учеными, строителями, геологами, охотниками... В свою очередь большинство произведений Яковлева: романы “Человек и пустыня” (1926—1928), “Огни в поле” (1934—1935), “Ступени” (1946), повести “Рок” (1922), “Повольники” (1922), “Без берегов” (1924), “Счастье” (1926), “Тайна Саратовской земли” (1946), множество рассказов, очерковых книг, очерков — создано на местном материале, так что по этим произведениям можно проследить историю становления и укрепления Советской власти в Поволжье.

С темой родных мест связаны и первые замыслы крупного эпического полотна и первые воплощения их. В дневниках Яковлева середины 20-х годов мелькают записи, свидетельствующие о работе над рядом романов: “На заре”, “Курганы”, “Половодье”, “Неукротимая земля”, “Человек и пустыня”... В них писатель обращается то к историческому прошлому родных мест (“...12 апреля 1924 года.... мелькнула мысль написать о Шиханах, их историю с бунтами, строительством и проч. Летом пытался начать. Выходило плохо. Теперь подошел вплотную...”[5]), то к революционному прошлому (“1926. 15 апреля. Цель повести “Половодье” — изобразить жизнь деревни за годы революции 1917—1923. Быт, факты, а главное — психологический сдвиг: первое, от лени и необразованности к упорному труду, внешней культуре, второе, — отдельные люди мечтают об улучшении крестьянской жизни. И не только мечтают, но и работают. Картины деревни. Широкие картины...”[6]).

Замыслы возникали, становились рабочими планами и черновиками, трансформировались, частично реализовались в виде многочисленных рассказов (из попытки “в одном году закончить три романа”[7], конечно, ничего не получилось), однако накопление материала шло непрерывно, чтобы в конце концов сконцентрироваться около одного произведения; в 20-е годы им стал роман “Человек и пустыня”.

“Борьба Человека с Пустыней меня волновала с самого детства, в своих первых же книгах, в сборнике рассказов “Повольники” и в романе “Человек и Пустыня” я пытался дать картину общественного бедствия, что приносят Нижнему Поволжью суховеи” [8].

Расстановка сил в произведении определена заглавием и целью: запечатлеть историю более чем полувековой борьбы Человека с Пустыней за плодороднейшие земли Нижнего Поволжья. “И с самого раннего детства я помаю, какую тревогу переживали они (отцы и деды), как и все крестьянство Нижнего Поволжья. Каждую весну и каждое лето: будет или не будет урожай”[9]. Яковлев хорошо знал богатое теплом и светом Заволжье— в романе оно дышит, звенит, переливается, буйно и яростно идет в рост, живет сочно и многокрасочно. Однако автор “Тернового венца” — рассказа о голоде в Поволжье в 1921 году — знает, и другое, а именно: лик пустыни, когда она является на эти благодатные земли в виде суховеев, “и эти ветра иногда начисто убивают урожай. Что такое суховей? Это ветер, дующий в продолжение нескольких дней подряд из пустыни Средней Азии. Он бывает страшен. Небо мутнеет, становится серым, солнце походит на раскаленный красноватый шар без блеска. Песчаная пыль огромными столбами несется через Заволжские степи к Волге, через Волгу на правый берег, все сечет и сжигает на своем пути. Температура поднимается до пятидесяти градусов, дышать становится нечем” [10], — эти яркие впечатления детства и юности нашли отражение в романе. Страшная “мгла из пустыни”, “свистень степовой” осязаемы в описании Яковлева, имеют вкус, цвет и запах, когда он рассказывает, “как мутно-сизый ветер проносился над полями, ветер с пылью, мельчайшей, жгучей, пронизывающей”, “как трескались губы, плакали глаза не только у людей: у скота тоже”, “как в колодцах иссыхала вода, вот на глазах... на глазах увядала жизнь кругом; поля серели, листочки на ветлах, что росли у колодца, свернулись и загремели; птицы... потеряли страх, летели к хутору, садились возле построек, и клювы у них были раскрыты, крылья не складывались...” [11] Так бесчинствует пустыня, ставя в зависимость от случая жизнь целого края. И какого! К лучшим страницам романа относится не единожды публиковавшаяся отдельно глава “Жнитво”, в которой рассказывается, как на “пышные именины земли” — жнитво — в урожайный год съезжается нищенствующее крестьянство едва ли не всех губерний России: всем хватает работы. Яковлев обратился к проблеме всенародной важности: дать воду огромному краю, спасти население от вечного страха перед засухой!<…>