Попова Р.
[Богданов А.А. в Саратовской губернии] // Богданов А. В старой Пензе. Пенза, 1958.
С. 5-6.
<…>
...Он рано стал взрослым. В
пору, когда его сверстники гимназисты и семинаристы еще гоняли голубей, он уже
задумывался над жизнью, много читал. Его юношескими кумирами были революционные
демократы, особенно Некрасов. Он зачитывался очерками Г. Успенского, статьями
Лаврова и других «властителей дум» современного ему поколения. Сам он был
сыном обнищавшего, опустившегося провинциального интеллигента — «бездипломного
адвоката», выросшим в большой семье, под крышей ветхого домика на одной из
окраинных пензенских улиц, где жили «низы» — мещане, мастеровые, мелкие чиновники.
С детства он узнал, что такое нужда, как трудно, порою горькой ценой унижения,
достается кусок насущного хлеба. С детства он слышал плач обездоленных и
разоренных людей, хриплые песни и ругань пьяных, искавших в водке забвения,
начальственные крики околоточных, грозивших тюрьмой и Сибирью. Мальчиком он
болезненно переживал трагедию своих близких — отца и матери, был потрясен
страшной участью денщика Тюляя, замученного звероподобным офицером, и казнью
крестьян, восставших против жестокостей управителя-немца...
Поэтому не удивительно, что
юноша Богданов жадно потянулся к литературе, обличавшей несправедливость,
царящую в русской общественной жизни, порицавшей угнетение человека человеком
и звавшей к борьбе. К какой борьбе, какими средствами и методами,—над этим он
тогда не раздумывал. Писатели, которые в восьмидесятых годах «задавали тон» в
литературе и пользовались огромной популярностью у молодежи, говорили: иди в
народ, просвещай его, буди! «Хождение в народ», в деревню, с целью приобщения
крестьянина к книге было модой, казалось единственным средством «разбудить
Россию», и Александр Богданов, юноша впечатлительный и деятельный, без колебаний
пошел по этому пути.
Богданов ушел из города Пензы
в село Спасско-Александров-ское[1]
и стал сельским учителем. Днем, собрав в холодном классе, за учебником, крестьянских
детей, застенчивых и смекалистых, упрямых и пытливых Ваняток и Машенек, он
вводил их в таинственный и заманчивый мир незнакомых слов, понятий и цифр,
рассказывал о далеких больших городах, о морях и океанах, о звездах, на
которых, возможно, тоже есть жизнь. И читал стихи,—от них сладкой болью
сжимались и бились сильнее маленькие сердца. Некрасов, Пушкин, Кольцов...
Молодой учитель, черноволосый, черноглазый, в коротком, блестящем на локтях
«городском» пиджачке и стоптанных штиблетах, говорил горячо и убедительно. Он
сеял «разумное, доброе, вечное»...
А вечером, оставшись один, он
садился писать. В трубе завывал ветер, дрожало пламя в керосиновой лампочке, а
из-под пера молодого учителя бежали и бежали торопливые строчки. В этих
строчках заново оживало виденное и слышанное: угрюмый деревенский быт, грубая
брань мужчин и плач женщин, самодурство богатея, звонкая песня за рекой и
чистая детская мечта. Учитель писал о народе, среди которого он жил. Писал
правду, как завещал ему Некрасов, как учил его — еще незримо, примером своих
книг — Максим Горький...
И часто из села шли в
Петербург заказные письма с рукописями—это Богданов посылал в редакции
столичных газет и журналов свои сочинения, которые, увы, пока никто не печатав
Местное начальство— староста и урядник — посмеивалось: «Мели, Емеля». А
молодой учитель, шагая к себе в школу, радостно потирал озябшие руки и повторял
— про себя — заветные стихи о том, что «счастье в борьбе состоит».
Кто знает, может быть, в
такой—народнической—«борьбе» Богданов обрел бы свое единственное счастье, или,
наоборот, со временем погряз в быту, ожесточился бы от неудач и стал таким же
обывателем, как и его отец, бывший -народник. Но жизнь вскоре толкнула
Богданова на путь другой борьбы, в которой он нашел свое настоящее призвание и
неизмеримо большее счастье.
III.
В 1896 году Богданова
познакомили с Н.Э. Бауманом. Бауман— молодой, серьезный, с веселым, открытым
взглядом и умной, спокойной речью — произвел на Александра Алексеевича большое
впечатление. Народники, порицавшие Баумана за его принадлежность к новой
партии — партии русских социал-демократов, показались вдруг Богданову
старомодными и узкими начетчиками. А почему, действительно, надо цепляться за
идею «крестьянской революции»? Может быть, марксист Бауман прав, что наиболее
революционным классом в России является молодой пролетариат, рабочие заводов и
фабрик, свободные от всякого чувства собственности.
Богданов начал искать,
потянулся к марксистской литературе, стал пристально приглядываться к жизни
пролетариата, деятельности рабочих кружков. А летом 1897 года
учитель-энтузиаст получил первое боевое крещение: за распространение среди
крестьян села Спасско-Александровского «недозволенных» книг жандармы арестовали
его и заключили в саратовскую тюрьму.
Из тюрьмы Богданов вышел
больной, с окончательно поколебленной верой в возможность медленно, через
«просвещение» деревни и крестьянскую общину, прийти к смене существующего
строя. Нет, нужны другие, решительные меры! И поняв это, Богданов отдаляется от
народников, вступает на новый, социал-демократический путь.
Встреча с Горьким укрепила
его веру в правильность выбора. Да, его место там, в строю русских рабочих,
идущих на решительный штурм царизма. Теперь он живет преимущественно в городах
и работает по заданиям партии. Он становится профессиональным революционером.
Уже в 1900 году он пишет
«Песню пролетариев», в которой прямо звучит призыв к организованной
революционной борьбе.
Богданов проводит митинги на
фабриках и заводах, в железнодорожных и судоремонтных мастерских, преподает в
рабочих кружках, пишет листовки, воззвания, прокламации. Эта кипучая, опасная
деятельность захватывает его целиком. Писать что-нибудь крупное — повесть,
роман, поэму — теперь почти не приходится. Нет времени, да и жандармы следуют
по пятам, заставляют то и дело менять квартиры, прятаться по чужим углам под
чужой фамилией.
И все же неугомонная жажда
художественного творчества бурлит в груди, заставляя иногда, «в антрактах»,
взяться за перо. Урывками, тайком, пряча написанное — по страницам — у
различных знакомых, писатель-революционер создает вдохновенное историческое
исследование о декабристах, пишет поэму «Коммуна», начинает работу над
объемистой трилогией «Бездомные»...
Иногда произведения Богданова
появляются в печати, в легальных газетах и журналах, но, уже не под его
настоящим именем, а под псевдонимами — А.Б., Альфа, Буква, Волгин, Прибой...
Всего двадцать один псевдоним!
Большинство рукописей
Богданова гибнет. Бесследно пропали в охранке конфискованные при обыске
юношеская поэма «Порка» и несколько тетрадей со стихами и рассказами. В 1902
году в Саратове провалился нелегальный склад РСДРП, и среди документов, взятых
полицией в качестве «улик», была рукопись книги о декабристах[2].
Погибли и другие рукописи — почти все, что создано в эти годы ценой бессонных
ночей, упорного, подвижнического труда.
«Это было для меня почти как
расстрел...» — говорил Богданов. Тот, кто когда-нибудь написал хотя бы один
рассказ, одно стихотворение в жизни, поймет эту боль! <…>