Неманов Л. Беседа на пароходе с М. Горьким / Перепеч. из газ.: "Саратовский листок". 1903. 12 июня (№ 123). С. 2 // Алексей Максимович Горький: Статьи и документы. Саратов, 1937. С. 37-40.

 

Беседа на пароходе с М. Горьким

 

Сегодня на пароходе общества „Кавказ и Мер­курий" „Великая Княгиня Ольга Николаевна" проез­жал через Саратов М. Горький, и мы воспользова­лись Случаем побеседовать с известным писателем. Застали мы Алексея Максимовича в рубке второго класса. Портреты в общем довольно верно передают наружный вид писателя М. Горький высокого ро­ста, с глубоко ушедшими в орбиты, вдумчивыми глазами. На серьезном, оригинальном лице выделя­ются небольшие белокурые усы. Костюм классически горьковский: чесунчевая рубаха, подпоясанная черным ремнем с серебряными украшениями, высо­кие сапоги и чесунчевая с довольно небрежно на­тянутым чехлом фуражка.

Я, между прочим, сказал А.М. о том, что „На дне" ставилась у нас 3 раза: любителями, малорус­ской труппой и г. Петипа.

— А что же играл Петипа? — спросил А.М.

— Барона,—ответил я.

А.М. улыбнулся довольно иронически. Кто ви­дал М.М. Петипа в роли Барона, тот поймет улы­бку г. Горького.

От постановки „На дне" у нас мы перешли к разговору о самой пьесе.

— Правда ли, что вы сами недовольны своим произведением?

— Да, пьеса написана слабовато,—ответил Ал. Макс. — В ней нет противопоставления тому, что говорит Лука. Основной вопрос, который я хотел поставить, это—что лучше: истина или сострада­ние? Что нужнее? Нужно ли доводить сострадание до того, чтобы пользоваться ложью, как Лука. Это вопрос не субъективный, а общефилософский. Лука представитель сострадания и даже лжи, как сред­ства спасения, а между тем противопоставления проповеди Луки, представителей истины в пьесе нет. Клещ, Барон, Пепел это факты жизни, а на­до различать факты от истины. Это далеко не одно и тоже. Бубнов вот протестует против лжи... На наше замечание, что ложью Лука облегчил последние минуты Анны, Алексей Максимович за­метил:

— Ну если умирающим нужна ложь, то пусть ее и дают им.

Я заметил, что всякий конечный идеал заклю­чает в себе часть условности.

— Что такое, например, конечный идеал наибо­лее прогрессивных классов Европы?

— Гадание, более или менее вероятное.

— Да ведь за этим гаданием идут миллионы людей!

— И отлично делают. Дойдя до известного пре­дела, они всегда сумеют свернуть в сторону и пойти туда, куда им нужно. На это у них хватит и сил, и уменья, и здоровья. Причем же тут ложь или со­страдание? Они стремятся к истине, вовсе не поль­зуясь ложью или состраданием.

— Но ведь герои „На дне", не принадлежат к культурному обществу...

— Ну, это не важно, ходят ли люди в черном сюртуке или в отрепьях. Важно то, что они люди изжившиеся, нездоровые; с расшатанными идеалами, а ведь культурные люди именно люди изжившиеся; и герои „На дне" такие же изжившиеся люди. В них нет здравого основания. А кто еще не изжился, тот протестует против лжи.

Из разговора с г. Горьким мы вывели заклю­чение, что вопреки тому, что писали критики, сим­патии автора „На дне" не на стороне проповедни­ков необходимости лжи и сострадания, а напротив на стороне тех, кто стремится к истине. Как бы горька и печальна ни была истина, но она нужнее, лучше самой красивой лжи. И вот отсутствие в пьесе представителей истины, как противовес проповеди лжи и сострадания в лице Луки и есть по мнению г. Горького основной недостаток его пьесы.

Выше всего истина. К ней и нужно стремиться. Нам кажется, что такое отношение самого г. Горь­кого к своей пьесе объясняет различное отношение к ней критики. Вопрос о том, нужно ли человече­ству сострадание, ложь, или оно может жить од­ной истиной, не прибегая ни к каким иным сред­ствам, вроде сострадания, — вопрос громадной важ­ности. В художественной и особенно драматической литературе он еще не ставился. Г. Горький хотел поставить этот вопрос: истина или сострадание? Но по его собственному признанию, разрешить ему это не удалось. Громадная заслуга и в том, что он поставил этот вопрос.

На этом наш разговор о „На дне" окончился, и я спросил г. Горького, куда он едет.

— Пробираюсь на Кавказ.

Наш Саратов г. Горькому не понравился. По его мнению, это самый грязный и пыльный из всех по­волжских городов. Нижний Новгород гораздо лучше, чище и меньше в нем пыли.

Понравились только Алексею Максимовичу лод­ки, стоявшие у пристани, особенно гоночные,—длин­ные, четырехпарные.

— Хорошо бы на такой лодке прокатиться по Волге! —заметил он.

На мой вопрос, правда ли, что он покупает „Рус­скую Мысль" г. Горький категорически ответил.

— Врут!

На счет же участья г. Чехова в редакции „Рус­ской Мысли" Ал. Мак. заметил, что читал об этом, но сомневается, правда ли это.

По поводу переделки неким г. Перским его рас­сказа „История одного преступления" в пьесу и неодобрительных отзывов о ней французской печати г. Горький заметил, что французские критики сме­шали его с Перским, о чем конечно, он, а вместе с ним и мы можем только пожалеть.

Я заметил, что и Вогюэ, восторженно отзывавшийся о Горьком в первой своей статье, теперь смешал его с Перским.

— И первая его статья обо мне плохая была!— ответил Алексей Максимович.

Нам кажется, что суровый отзыв г. Горького о статье Вогюэ вызван тем, что Вогюэ причислил г. Горького к романтикам, тогда как, по предыдущему разговору Алексей Максимович вовсе не склонен причислять себя к романтикам...

Пароход загудел, готовясь к отходу, и мы распрощались с г. Горьким.

Л. Неманов.

Газета „Саратовский листок", 12 июня 1903 г., № 123, стр. 2.