Салькова Л

Салькова Л. Волжские мотивы в произведениях Петра Орешина // От жизни к образам: Сб. ст. / Ред. и вступ. ст. П.А. Бугаенко. Саратов, 1965. С. 140-141, 143-155.

Л. САЛЬКОВА

ВОЛЖСКИЕ МОТИВЫ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ПЕТРА ОРЕШИНА

Петр Орешин, талантливый русский поэт и прозаик, пришел в литературу из волжских мест. Родиной его был Саратов, колыбелью творчества — Волга. Здесь, на Волге, он вырос[1], здесь провел многие годы жизни, начал литературную деятельность и сформировался в большого советского поэта, одного из первых певцов революционной нови.

С Саратовом, с поволжской деревней, с родной Волгой Орешин был связан кровно. С раннего детства и на всю жизнь в его сознании запечатлелись картины волжских просторов, Волга стала постоянной вдохновительницей его стихов, подлинные гимны Волге он поет в самых задушевных лирических местах своих повестей и рассказов, города и села Поволжья часто являются местом действия в произведениях, волгари — его любимые герои.

Близость Орешина к жизни родного города и того полунищего поволжского села, в котором жили его родственники и куда он часто наезжал[2], тяжелая школа жизни, через которую прошел поэт, а потом, после революции, постоянное участие во всех делах и заботах обновленного и растущего Саратова и всей страны выпестовали в нем то глубокое чувство патриотизма и гражданственности, которые с такой большой силой и яркостью выражены в его творчестве.

Главный вклад Орешина в нашу литературу — это стихи о Родине, ее красоте и величии. Он писал о родных местах с такой влюбленностью в них, находил такие нежные краски и оригинальные образы, что к нему тоже можно отнести слова Горького, сказанные о Есенине: он словно «орган, созданный природой исключительно для поэзии»[3].

<…>

Глубоко поэтически относился Орешин к своему родному краю, к той «малой родине», которая непосредственно взрастила самого поэта. Орешин является певцом Волги и волжских просторов, волжских тружеников и богатырей.

Образ родимой реки в произведениях Орешина многогранен и поэтичен. Он проходит через все его творчество и отражает идейную эволюцию поэта. Волга для него — сама народная душа. Она — символ матери-родины. Орешин рисует прекрасные волжские пейзажи: гористые берега, песчаные косы, степные селения — все, что связано с Волгой, с ее жизнью: «леса, горы, чайки, баржи, плоты — глаза разбегаются!» Автобиографический герой Орешина в повести «Злая жизнь» Володька Оленин вырос на Волге и привязан к ней так, что она «дороже ему отца с матерью». Лирические отступления в этом произведении — чаще всего воспевание Волги или обращение к ней самой со словами восторга и удивления:

«Волга! Волга! Миллионы пудов выдерживает она на себе: и соли, и рыбы, и лесу, и мануфактуры, и железа, и нефти, и хлеба, и всякой всячины. Миллионы людей идут и плывут в разные стороны: кто со слезами, кто с песней, кто с тугим кошельком»[4].

Для Волги поэт находит самые нежные слова: «Волга — сказка луговая», «дочь крутых берегов, прикаспийских ветров и преданий тверских».

В дореволюционном творчестве образ Волги связан у Орешина с борцами за волю — Степаном Разиным и Емельяном Пугачевым. Он изображает их атаманами, окруженными вольными ватагами, гуляющими на ее просторах. Орешин рисует Разина по-своему: это не реальный образ вождя трудового казачества и крестьянства, а романтический образ предводителя голи. Поэтому в стихах о Разине преобладают эпизоды гульбы Разина и его удальцов или рассказывается о том, как удалой Степан бил челом Волге, бросив в нее персидскую княжну. Таковы стихотворения 1914—1915 годов: «Волга», «Волна», «Степан», «Бархатные косы». Гордые сыны Волги, говорит в них поэт, в опале у царя, но зато они упиваются волей, и «ветер-ведун», «ветер-волжанин» поет им свои песни... У самого Степана совесть чиста: он любит одну, только одну, но и с ней расстается ради Волги. И Волга бурлит, принимая его жертву:

Это Стенька, сын разбоя,

Утопил свою царевну.

Оттого в часы прибоя

Волга мечется так гневно [5].

В злую непогоду Степан Разин поднимается в тумане искать свою «ласточку-царевну». Он ищет ее «в вихре самогудном»,

А за ним рокочут гневно

Волны с гребнем изумрудным [6].

На берегах Волги живут, по мысли Орешина, «не страстотерпцы», а «птахи бездомовые», удальцы, которые все еще «ждут Стеньку, — птицу зоркую с Волги, из Саратова» (стихотворение «Ждут» —1914 г.). И сам Разин из категории тех, кто, как позднее скажет о них Орешин, «разгул души у Волги перенял».

Такое изображение Волги и ее героев определено у поэта настроениями демократического протеста и бунтарства, мотивами удали и поэтизацией стихии. Эти черты отмечены Николаем Рыленковым в статье о Петре Орешине: «В ранних стихах у П. Орешина мы не находим и тени идеализации враждебной городу деревенской патриархальщины» [7], чувства бессилия и покорности судьбе.

В раннем творчестве поэт называет Волгу «гневной», «хмельной», в «грозном шуме ее валов» слышит «звоны ножей, песни вольных гребцов, свист ночных Жигулей»[8].

Один из самых любимых образов молодого Орешина — зори над Волгой — тоже выражает мотив тревоги, ожидания, каких-то грозовых предчувствий: раскинут в небе «алый стяг», «красные зори обняли темную землю», «ночь пьяна бунтующим набатом», а сердце «ждет и пламенеет», — так пророчески использует поэт символику цвета и звука.

В послереволюционном творчестве Орешина Волга становится символом народной свободы. Она снова показывается как неугомонная, бушующая, принимающая участие в человеческих делах. Но образ Волги связан теперь не с мотивами недовольства, бунтарства, отдаленного предчувствия воли, а с революционными событиями, с борьбой народа: восстание волжских матросов (в поэме «Матрос Иван», 1924 г.), маевка на Волге (в поэме «Окровавленный май», 1927 г.). Необычайно драматичную сцену социальной борьбы на ярком фоне разбушевавшейся Волги рисует Орешин в рассказе «Человек на льдине» (1921 г.). Герой рассказа, сильный и храбрый, ушедший от семи смертей, защищает родную Волгу от врагов сейчас, в суровое и грозное время гражданской войны. В рассказе взят момент смертельной опасности для героя: за ним гонятся белые, а он плывет на льдине — один перед лицом многочисленных врагов и разгулявшейся стихии:

«Мельников чувствовал под собой холодную муть реки, но она не была страшна. Он вырос на Волге... и он привык к ней с детства, как к матери. Эти крутые берега, степь, сосны, водовороты, льдины — это его дом, его сестры и братья, это он сам, Мельников!..

Весной синее небо на Волге поднимается выше обыкновенного, и каждый год идут льдины, громадным пространством, все в одном направлении, все к одной цели. Лед был упрям, и тот, кто годами смотрел на него, учился быть сильным, как льдины, и был упрям, как они. Мельников понял, что жизнь — это Волга, а он — только льдина, крепкая, хорошая льдина, сама пробивающая себе дорогу»[9].

Так умел видеть Волгу поэт Орешин: и высокое небо над весенней Волгой и мужество ее сынов.

Новые герои приходят в творчество Орешина из жизни, с родных волжских берегов. Однажды, в 1921 году, Орешин присутствовал в саратовском Народном дворце на «празднике волгарей» по случаю 3-й годовщины национализации Волжского флота. На вечер собралось три тысячи человек. Орешин и поэт Василий Каменский читали свои стихи [10]. Со сцены звучал также текст «первой производственной устной газеты «Набат», который сопровождался, как это было принято тогда, световыми картинами. Перед зрителями прошла на экране красавица Волга и на ее фоне портрет героя труда рабочего-водника Колосова. Старый волгарь проработал на Волге 42 года, в ледоход спасал караваны и имел благодарность от самого Ильича. Вот каких волгарей видел в жизни Орешин! Эти впечатления и позволили писателю создать образы героев, подобных «человеку на льдине», матросу Ивану, слесарю Вьюну, погибшему в борьбе за свободу в 1905 году (поэма «Окровавленный май»). Все эти «волгачи да моряки, океанцы» от Волги черпают свою силу.

Волжским богатырем является и Чапаев, герой одноименной поэмы Орешина[11]. Жизнь самого Чапаева и его отца неразрывно связана с Волгой. Чапаев показан как продолжатель дела Степана Разина, как «лихая голова». Образ Чапаева дан в динамике, в полете (Чапаев летает, «распластав коня в ветрах», он «казался бурей», был он «соколом в бою»). Это подчеркивает беззаветную храбрость героя — народного полководца. Динамический портрет Чапаева создан в поэме с такой скульптурной выразительностью, что невольно вспоминается памятник Чапаеву в г. Куйбышеве (работы скульптора М. Манизера), в котором другими художественными средствами выражены те же черты, характерные для Чапаева,— динамика, стремительность, полет. В таких же красках и тонах зарисован в поэме и ближайший сподвижник и преемник Чапаева Кутяков, которого автор тоже называет «крылатым». Именно ему и посвящена поэма, увековечившая память еще одного волжского героя.

Обобщенный образ волжских богатырей поэт дает в поэме «Микула» (1922 г.). Микула —старый, широко известный в русском фольклоре образ богатыря, встречающийся и в поволжском фольклоре, поставлен автором в новые условия: он борется с царями да с «постылыми князьями» и побеждает:

Нынче в мире Микулина власть.

Микула, «новых пашен степной богатырь», тоже связан с Волгой:

От Микулиной тяжкой походки

Пошатнулися Волга и Дон.

Поэт наделяет теперь великую реку новыми эпитетами: «воскреснувшая Волга», «красная Волга»; видит на ее берегах картины новой жизни:

Сияют холмы, синеглазое счастье,

Сияет речной взбаламученный плес.

По Волге, по матушке, новые снасти

Раскинул в заре рыболовный колхоз.

И плещется Волга, и плещется рыба,

И плещется в людях большая душа... [12]

Образ Волги, как видим, дан в творчестве Орешина не в идиллическом колорите. Волга — арена больших событий, а мощь и красота ее приводят к философским раздумьям о самой жизни, которая тоже Волга...

Город на Волге, родной город поэта, тоже вошел полноправным хозяином в его творчество. Этот город, который «под горой стоит», а вокруг «Волга машет рукавом», для Орешина не просто географическое понятие. В ряде произведений, особенно в автобиографической повести «Злая жизнь», он дал живой и конкретный образ Саратова с Глебучевым оврагом, с Соколовой и Лысой горами, сего широкими улицами и приволжским базаром на Пешке, с золотой саратовской осенью. Обидно несправедливым кажется мнение критика 20-х годов Вржосека, который считает, что в повести Орешина образа города не получилось[13]. Напротив, старый Саратов нарисован правдиво и выразительно. Перед взором читателя проходит жизнь мрачного Глебучева оврага: маленькие, повиснувшие над обрывом домишки, в которых живет «сплошная нищета»; тянется прямая и длинная, как большая дорога, Московская улица, по которой ходит конка и неторопливо движутся пешеходы мимо грозного околоточного в серой шинели. В городе — засилье купцов («вся жизнь под купеческим сапогом трепыхается»), меркантильный дух и страшные драмы, связанные с наживой. Показал автор и противоречия города: нищета на окраинах, а в центре — «театры, библиотеки, музеи, гостиные дворы, гимназии, прогимназии, суды, казармы, храмы, электричество, водопровод, канализация, бесчисленные витрины магазинов, бриллианты, шелк, бархат... А в Глебучевом овраге? Тьма — единственное слово, точно определяющее всю сущность его полузвериного существования» [14]. И все же «удалью дышали овражные люди, почитая себя неразбитым войском Стеньки Разина» [15]. И предания местные тоже связаны со Степаном Разиным и Пугачевым. Оказывается, даже гора в Саратове стала Лысой только потому, что прошли по ней «Стенька Разин, потом Емельян Пугачев с несметной силой конных и пеших войск, всю травную зелень с корнем вытоптали, кустарники выжгли, гора оголилась и стала прозываться Лысой»[16].

Орешин нарисовал в повести и картины борьбы в Саратове в 1905 году: митинг на Московской улице, красные флаги над толпой, брошенные царские портреты плывут по Волге, кровь на улицах после расправы с демонстрантами.

Образ борющегося Саратова встает и со страниц поэмы «Окровавленный май»:

Как Саратов под горой

Стоит,

Куполами да зарей

Горит...

Как Саратов — городок

Степной.

Волга вдоль и поперек

Волной.

Зарубили пятый год Плетьми.

Поулегся тут народ Костьми... [17]

Май начинается на Волге, «как огневой цветок». Собирается на маевку рабочий люд — три тысячи человек, готовых к бою. Но не спят шпики. И ночью, когда

Бьет в утес волна

И река темна,

И ночная спесь,

И Саратов весь

Над рекой стоит,

Как костер, горит [18],

раздаются выстрелы и начинается расправа. Тревожный пейзаж ночного Саратова оттеняет картину трагической гибели людей. Но оставшиеся в живых поклялись отомстить за <павших и продолжать борьбу, «чтоб зажегся весело и ало пролетарский стяг».

Поэт рисует образ нового, послереволюционного Саратова. Если раньше только купола блестели да заря тревожным полымем облегала горизонт, то теперь меняется художественная функция образа зари. Светлые и радостные зори сверкают над Волгой и ее раздольями:

И заря под синим ветром пляшет,

Рассыпая искры с подола [19].

Над «вольным городом труда» летят аэропланы, и полет их выражает красоту новой жизни, символизирует стремительное движение страны к будущему:

Взмахнув крылом, родная сторона

Свершает свой далекий перелет![20]

С темой Волги и родного города связана у Орешина и тема «моего края». Мой край — это и Поволжье, и шире — вся родная страна, Русь, Родина. «Мой край» у Орешина «суров, величав, тревожен и красив». Россия у него «страна стозвончатая». В этих определениях подчеркнута сложность судьбы родного края, трудность его пути. Даже самые ранние стихи Орешина были пронизаны заботой о родной сторонке. Первое стихотворение — «На гумне» было напечатано в газете «Саратовский листок» 11 августа 1911 года. В то время страницы этой провинциальной газеты заполнялись коммерческими объявлениями, которые печатались жирными шрифтами и аршинными буквами, а стихи... стихи встречались редко и были мало заметны. Да и те, что печатались, были вялы, однообразны и представляли собой типичные образцы «чистого искусства». Писали о белой лилии, которая «ландыш любила», о мечтах, которые «растаяли, рыдая, как старой церкви грустный звон».

На этом фоне стихотворение за подписью «П. О.», изображающее в некрасовских тонах сам процесс работы на гумне и говорящее о том, как в поте лица зарабатывает свой хлеб Касьяныч, резко выделялось. Основным мотивом всех последующих стихов Орешина 1911 — 1917 гг. стало сочувствие горю придавленной и униженной русской деревни:

Томились мы в хижинах тесных

И трепетно ждали.

В полях, как в пустынях безвестных,

Не мы ли рыдали! [21]

В автобиографическом стихотворении «Детство» поэт рассказывает о безысходной нужде, о страданиях и горьком одиночестве:

И целый день одно и то же:

Вино, да брань, да топот ног.

И диво, как я детство прожил

И душу в теле уберег!..

Глаза в повязке. Я не вижу.

Томлюсь надеждой и тоской.

Врагом невидимым обижен,

Живу всему и всем чужой! [22]

А между тем герой стихотворения был мечтатель и любил «в пальтишке рваном» смотреть, как «месяц над туманом скользит по синему шесту». Это стихотворение было впоследствии включено в повесть «Злая жизнь» и стало ее концовкой. Тем самым автор лишний раз подчеркнул автобиографичность этого стиха.

Подлинную жизнь рисовал Орешин в произведениях, черпая материал из своей биографии, а не из книг. На себе самом он испытал все тяготы нищеты и голода в условиях старой, царской России и слишком хорошо знал, что значит любить родину «выстраданной» любовью, как сказал сам в стихотворении «Земля родная», посвященном Артему Веселому (1926 г.). Некоторые критики уже в 20-е годы отметили, что творчество Орешина своими корнями уходит в народную почву. Н. Ангарский писал в журнале «Творчество»: «Он — подлинно народный поэт, и он, действительно, показал нам современную деревню, нищую, убогую, показал ее в ее подлинной одежде, а не в ризах и церковном облачении...»[23].

Дума о свободе пронизывала в те годы стихи Орешина, посвященные родине. В них звучала мечта «землю полоненную с вольной волей повенчать».

После Октября поэт начинает воспевать «Красную Русь»[24]. Поэт, который умел выразить боль и муку «темных хижин», видел красное «зарево»[25] на горизонте уже в «года глухие», должен был сердцем почувствовать правду рожденного мира. И он не просто принял, а убежденно и страстно начал служить революции. И все же в восприятии революции у него так же, как и у Есенина, проявился «крестьянский уклон». Дело революции в его произведениях часто осмысливается как продолжение разинских традиций. В ряде стихов, запечатлевших самый момент восстания («Восстание» — 1918 г., «Выстрел»— 1918 г., «В октябре» — 1922 г.), звучит и восхищение революцией, и уверенность в победе, и мотив удали, и воспоминание о Разине, и поэтизация ветра, стихии. Недаром картина восстания дается в таких словах и выражениях: «ахнул из винтовки», «буйная голова», «серая шинелька, картузишко-блин...». «Грохочут ружья и свищет ветер», — пишет он в стихотворении «Идем» (1918 г.). Образ ветра выступает у Орешина как символ вольности:

Ветер свищет по оврагам,

Стонет в бездне мировой.

Я иду под красным флагом

За Россию в бой! [26].

После Октября поэт пережил большой творческий взлет. Он с жаром выразил мироощущение освобожденного человека. В его творчестве появляется тема праздника, «радости», которая пришла, наконец, к «лапотному краю» (стихи «Праздник», «На пашне»). «Душа — на крыльях золотых» — так мог сказать только послереволюционный Орешин. И прежнего одиночества как не бывало. Наоборот, он чувствует свою нужность людям, свою причастность к великому делу:

К святой заре и я со всеми

Пришел... в крови и в синяках![27]

Критик К. Лаврова писала об Орешине в стиле того времени: «Религия революции — основа творческого пафоса Петра Орешина... Он — непосредственный причастник революционной бури»[28].

Первые годы после свершения революции Орешин проводит дома, на родной Волге. Он выступает в различных аудиториях, где читает свои стихи и черпает материал для произведений. В годы 1919—1921 почти каждый номер «Саратовских известий» имел стих Петра Орешина. Стихи эти горят верой в правоту революционного дела, в них слышится радость созидания нового мира, мотив интернационализма («Красный молот», «Красная мельница», «Мы»). В стихотворении «Портновская» он пишет:

Мы — портные! Мы — творцы златых миров.

...Нам работу нашу надо кончить в срок,

Чтобы жизнь вся красным садом расцвела! [29]

Портной, говорит поэт, получил заказ непростой - «сшить в семью одну разбросанных людей».

В годы пребывания в Саратове поэт глубоко переживает все, чем живет родное Поволжье. Стихи его перекликаются со стихами других поэтов, выступавших тогда в Саратове: Леонтия Котомки, Н. Эйгеса, рабочего Ивана Кузнецова. Но Орешин пишет больше других, произведения его глубже, богаче по мотивам, ярче и художественнее по форме, поэтому он и становится ведущим среди саратовских поэтов.

Когда в Поволжье разразился страшный голод, а газеты наполнились тревожными сообщениями и воззваниями Помгола, и Горький послал в Берлин Г. Гауптману телеграмму — призыв к помощи голодающему населению Поволжья, в это трагическое время Орешин был вместе с родным городом в его страданиях. Он пишет страстное и горестное произведение «Голод». Волга предстает теперь в новом виде, она тоже страдающая:

Месяц кинулся с неба прямо

В темноту зарыдавшую Волги [30].

К бедствиям голода присоединяется еще холера. Положение в городе становится отчаянным. Саратовская Губчека принимает экстренные меры по борьбе с эпидемией: в июле запрещаются отпуска медицинскому персоналу и начинается мобилизация студентов-медиков. В том же номере газеты, где были опубликованы приказы чека, печатается маленькая поэма П. Орешина — «Санитар». В ней рассказывается, как санитар местной больницы узнал в привезенной умирающей женщине свою мать. После этого он дал клятву относиться ко всем больным, как к родной матери. В этих двух произведениях, посвященных самым страшным моментам в жизни родного города, Орешин правильно осмыслил события: все, что выпало на долю страны и особенно Поволжья, — результат интервенции и разрухи. А между тем в Америке издевались над нашими бедствиями и кричали о том, что во всем «большевики виноваты». Но честные люди Америки были другого мнения. Газета «Саратовские известия» напечатала статью одного из них: «Американский народ не знает правды о России. Наша пресса систематически и неуклонно лжет... Россия переживает нечеловеческие страдания. Но кто виноват во всем этом?.. Неправда, будто большевики довели Россию до «состояния полнейшего хаоса»... «Мы виноваты», — считает автор и продолжает: «Да, именно мы виноваты. Ибо мы, поддерживавшие всех этих Колчаков и Деникиных, мы, блокировавшие Россию, мы, ставившие все время палки в колеса, — мы, я говорю, виноваты во всем» [31].

Орешин пишет в 1920 г. в своем «Каменотесе»: «...под песни на две половинки распалась Старая Земля».

С событиями времени перекликались стихи поэта, выражавшие твердую веру в то, что Россия все вынесет и победит:

Слушайте, Октябрьские кони

Храпят, вывозя Россию.

И в судорогах последних стонет

Белая европейская сила...

Белая, не надейся, Европа,

На наши отчаянные неурожаи.

Не слопать, не слопать, не слопать

Тебе русского ржаного края![32]

И еще:

Пусть голод, моры и болезни,

Пусть мрачен день и тяжек путь, —

Ура! — тем круче и железней

В борьбе последней наша грудь! [33]

А когда оканчивалась гражданская война и «Саратовские известия» с ликованием сообщали о конце деникинщины, П. Орешин писал:

Война закончена, но тень

Не кинула страну.

Строй завтрашний красивый день,

Но слушай тишину! [34]

Страна вступала в пору борьбы с разрухой, и саратовские поэты призывали дружно работать для «Республики юной». Стихи Орешина тоже начинают звать к труду и миру. Он пишет, например, свою «Трудовую песенку»;

В наши красные мозоли

Все мы с детства влюблены! [35]

Образы новых людей в поэзии Орешина и в эту пору были навеяны саратовской действительностью. В деревне появлялись, например, «первые ласточки революционно-школьной весны», «энтузиасты новой школы» (факты об их деятельности сообщала газета)[36]. Поэт видел в жизни таких людей и с большой теплотой нарисовал образ нового деревенского учителя (стихи «Деревенский учитель», «Деревенскому учителю», рассказ «Новый учитель»).

Саратовский период в жизни Орешина сыграл роль определенного этапа в его художественном развитии. В некоторых стихах он выразил пафос революции, эмоциональный и гражданский подъем, свойственный эпохе, но в несколько риторической форме. Он называл народы «красными Титанами», «грядущих веков кузнецами», русских людей — «красными россиянами», о революционном рабочем писал очень выспренне:

...Красный наш Креститель,

Железномускульный хранитель

Победно бьющихся сердец[37].

Абстрактная патетика и символика этих стихов напоминала пролеткультовскую. Орешин сближался в эту пору с пролетарскими поэтами первых лет революции, во многом повторяя их достоинства и недостатки.

Произведения о голоде и холере приобрели новые качества: в них было больше внимания к отдельному человеку, хотя по-прежнему сохранялась и сила гражданского пафоса. Поэт выходил на новую дорогу: от стихов призывно-набатного характера шел к подлинно прочувствованной лирике человеческого сердца.

В 1921 году поэт уехал из Саратова, но тема родного края, Родины навсегда осталась главной в его творчестве.