Славский Р. За далью лет: Заметки к истории Саратовского цирка // Под цирковым шатром: [К 100-летию Саратовского цирка]: [Сб.] / Сост. Н. Кривенко. Саратов, 1973. С. 34-37, 39-40.

 

Р. СЛАВСКИЙ

За далью лет

Заметки к истории Саратовского цирка

 

Ступив на путь циркового предпринимательства в начале 70-х годов прошлого столетия, Никитины первые десять лет выступали в цирках временного типа, под брезентовой крышей, строящихся на сезон, на два. У себя на родине они появлялись лишь от случая к случаю, наездами, не без основания предпочитая давать землякам передышку от своих уже порядком обкатанных номеров.

В одно из очередных посещений Саратова в конце мая 1876 года они широковещательно объявили: «Большие представления Русского цирка братьев Никитиных во вновь устроенном помещении на Митрофаньевской площади». Гастроли прошли настолько успешно, программа так понравилась саратовцам, что газета, выражая общественное мнение, писала: «Жаль, что гг. Никитины пробудут здесь очень короткое время, говорят, числа до 20 июня; побудь они подолее, они не переставали бы интересовать публику, тем более, что это единственный в России русский цирк, директора которого наши же саратовцы...»

Девяностые годы. Серая, унылая тень российского безвременья упала и на купеческий Саратов. Все как-то выцвело, поблекло, посерело... «Серый мир. Серый забор с гвоздями, серый номер в гостинице, серое арестантское одеяло, серая жизнь-существование, серая толпа»[1]. Такую характеристику Саратову той поры дал в своем рабочем дневнике известный кинорежиссер И. Хейфец, готовясь к съемкам фильма «Дама с собачкой». И через все записи проходит основной мотив — скука, скука, чертовская скука.

Одурелые от этой бессмысленной полумертвой жизни, существуя ничтожными интересами, оглушая себя пьяным разгулом да картежной игрой, внутренне отяжелелые — весь «средний слой» саратовцев: чиновный люд, торговцы, приказчики, преуспевающие ремесленники — все жадно устремились на матчи французской борьбы в цирк Никитиных. Здесь собраны лучшие имена борцов, чемпионы мира и даже чемпионы среди чемпионов. По ковру саратовского цирка ступали во всем блеске своих регалий, с лентами на груди мускулистые борцы: негры и французы, венгры и эстонцы, итальянцы и немцы, сухопарые великаны и коротышки-толстячки — кого только здесь не перебывало. Чтобы переманить какую-нибудь знаменитость, дирекция не останавливалась перед баснословными гонорарами.

Умели Никитины и потрафлять чувству местного патриотизма. Как только интерес публики начал ослабевать, они, будучи талантливыми режиссерами, ввели в действие новое лицо — саратовского силача Кашина. Это был и в самом деле очень сильный человек, выбойщик на паровой мельнице Шмидта. Кашин носил на себе тридцатипудовые тяжести, легко перебрасывал через плечо пятипудовики, поднимал жернова. В городе его хорошо знали, нередко о нем писали и в газетах, называя то саратовским Ильей Муромцем, то Самсоном Саратова.

Кашин сравнительно легко переборол всех борцов чемпионата и лишь с непобедимым Шоссом, действительно выдающимся спортсменом, схватки всякий раз оканчивались ничейным результатом.

И вот назначена решительная, до полной победы. В городе только и разговору, что о предстоящем поединке. Касса бралась с бою. Билеты перепродавались втридорога. Не попавшие в цирк целыми толпами ожидали около подъезда, чтобы узнать результат. То и дело' выбегали вестники, сообщали ход борьбы. ..

Схватка Кашин — Фосс вызвала такой ажиотаж, что не смогло даже состояться заседание думы. «Саратовский дневник» напечатал по этому поводу язвительный фельетон.

Острые схватки на цирковом ковре — дело в ту пору обычное. Отдали ей дань, разумеется, и Никитины. Быть может, и не стоило бы так распространяться, если бы в этом не отразилась одна из типичных сторон жизни дореволюционного Саратова.

* * *

История русского цирка располагает крайне скудными сведениями о даровитых мастерах прошлого. Неизвестны даже имена многих из них... Положение парии, какое отводилось цирку в прошлом, отчасти объясняет, почему предавались забвению имена замечательных мастеров арены. Пресса обычно считала зазорным помещать рецензии на цирковые программы, критики пренебрегали этой темой. Время уходит. Невосполнимо утрачиваются подробности, факты и детали. Все это обязывает нас бережно, по крупице собирать свидетельства памяти современников и очевидцев.

Среди тех, кем по праву гордится наш цирк, одно из первых мест кроме братьев Никитиных принадлежит славной семье Федосеевских, несколько поколений которой с честью несли искусство русского цирка.

Их почитали как неповторимых наездников и лучших икаристов. Позднее, роясь в старых материалах о цирке, перебирая афиши, программки и крошечные газетные заметки (о цирке тогда принято было писать лишь в хронике), я постоянно наталкивался на фамилию Шедосеевских. Первые упоминания о них относятся к 40-м годам прошлого столетия. Однако все это были разрозненные, обрывочные сведения, да и в специальной литературе о них написано мало.

Но вот не так давно мне посчастливилось встретить прямого потомка этой славной династии, сына дочери А.Ф. Федосеевского — В.А. Латтика, в прошлом артиста цирка и эстрады. Он и помог пролить свет на многие неизвестные стороны жизни династии Федосеевских. Рассказ о них, безусловно, уместен на страницах истории Саратовского цирка, тем более что деятельность некоторых из рода Федосеевских теснейшим образом связана с нашим городом. Но речь об этом дальше.

Павел Федосеевский начал, как и братья Никитины, кукольником и атлетом, показывал силовые номера. «У моего пра-пра-деда,— сообщает в своем письме Латтик, — был балаган и всегда много учеников — больше двадцати. Потом он стал покупать животных и дрессировать их. Были у него медведи, собаки, свиньи, козы и петухи. А когда он приобрел еще и лошадку, то перешел выступать на круглый манеж и к балагану больше не возвращался...

Его сын Федосей Павлович уже имел два цирка — в Пензе и Рязани. О нем известно, что он выучил своего сына Александра, то есть моего деда, икарийским играм...»

Заметный след в жизни Саратовского цирка оставил Александр Федосеевич Федосеевский, представитель третьего поколения династии. У него была большая семья: четверо дочерей — Мария, Варвара, Екатерина, Елена — и сын Павел, названный так в память деда. Все дети хорошие артисты — наездники и балерины. «Моя мать, Мария, — читаем в письме Латтика, — была позднее балетмейстером у своего отца и Энрико Труц-ци. Отец специально посылал ее учиться этому в петербургский Мариинский театр...»

Ко всем дарованиям Федосеевских присовокуплялся еще и значительный педагогический опыт. В их цирках, по традиции, было большое количество учеников, некоторые из них получали фамилию учителя, многие с благодарностью вспоминали своих наставников.

Сам Александр Федосеевский был многоплановым артистом: наездник, атлет, лучший в России исполнитель (да, пожалуй, и в мировом цирке) икарийских игр; небезуспешно выступал он и в качестве клоуна под псевдонимом Алекс. И ко всему — человек, наделенный административной жилкой.

В 90-х годах семья обосновалась на жительство в Саратове. Здесь, на Большой Кострижной—угол Вольской, Федосеевский и давал со своей труппой представления на протяжении ряда лет или выезжал на гастроли в уездные города Саратовской губернии. (Цирки арендовал иногда в компании с кем-либо, чаще же — один.)

...В конце октября 1897 года на улицах Саратова запестрели афиши, возвещавшие об открытии «Цирка первого товарищества в России дирекции А. Федосеевского и Нони Бедини». (Нони Бедини—обрусевший итальянец, первоклассный наездник, о котором весьма уважительно писал в очерке «В цирке» А.М. Горький.)

Дирекция не забыла указать, что «цирк теплый, освещается электричеством»... Упомянут и «роскошный буфет»... 1 ноября состоялось открытие. Цирк хорошо посещался. Программа была на редкость удачной. «Товарищество» впервые представило саратовцам столичного клоуна с дрессированными животными Козлова, семейство артистов мирового класса Растелли, популярных музыкальных эксцентриков братьев Костанди. Но и даже среди таких знаменитостей выделялся как наездник-сальтоморталист сын Александра Федосеевича — Павел (в афишах и программках писали Паша) и блистал на манеже Саратовского цирка как звезда первой величины.

В этот сезон цирк поставил большое количество пантомим — их меняли чуть ли не каждый день. Саратовцы увидели: «Скандал за монастырской стеной», пантомиму-балет «Любовь на кухне», «Торжество китайского императора», «Обман трех любовников», «Дуэль после бала» и много других. Цирк «Товарищества» показал также сенсационную новинку века — кино. 16 ноября широковещательные объявления гласили, что «в третьем отделении будет показан синематограф—живые движущиеся фотографии»...

Цирк на углу Вольской и Большой Кост-рижной не простоял и трех лет. 1 февраля 1900 года в 12 часов дня «здание, принадлежащее Куткину, сгорело до основания... Пожар начался с задней части цирка, где помещаются конюшни». Сообщалось, что благодаря находчивости юной наездницы, ученицы Суров, арендовавших в этот сезон цирк, «лошадей успели вывести, имущество же цирковых артистов все погибло»[2]. По городу поползли слухи: «поджог... пожар — дело рук Никитиных. ..» Но ведь пойди докажи. .. В следующем году в самом городе цирковых представлений не было, лишь рядом в слободе Покровской «за отсутствием (как иронизировала газета) разумных развлечений открылся цирк.. . сколоченный на скорую руку»[3]. Содержателем его был уже знакомый нам Нони Бедини.

В Саратове Федосеевскому приходилось конкурировать с цирком Никитиных. К тому времени они уже были крупными предпринимателями, владельцами многих зданий, и, как истые рыцари наживы, Никитины, по меткому замечанию газеты, «словно удав, втянули в себя своих конкурентов»[4]. И Бедини, и Камакич, и все дети-артисты Вильгельма Сура, некогда самого опасного и самого коварного конкурента братьев Никитиных (в те годы он уже, как говорится, почил в бозе), и Александр Федосеевский с детьми — все они теперь вынуждены были наниматься на службу к процветающим дельцам Никитиным.

... Ранним весенним утром Аким Никитин пришел на издавна арендуемый участок на торговой Митрофаньевской площади и вбил кол с привязанной к нему веревкой. С помощью этого древнего циркуля он очертил круг для манежа. Это было 22 апреля 1902 года, а уже 13 мая того же года артель плотников сдавала хозяевам готовую работу... Играли всего полтора месяца, после чего среди газетных объявлений промелькнуло: «Продается постройка цирка на снос, о цене спросить — лесной склад Усова»[5]. Столь кратковременная служба помещений обусловлена самим характером циркового предпринимательства той поры. Так было выгодней. Много еще вырастет в Саратове подобного рода времянок, латая и подлатывая которые иногда удавалось даже протянуть несколько сезонов. И так будет вплоть до 1931 года, когда... Впрочем, не станем забегать вперед.

Жизнь даровитого деятеля русского цирка А.Ф. Федосеевского закончилась трагически. «Деда, как замечательного артиста, полюбил Куткин. саратовский богатей, — читаем в письме его внука. — По рассказу матери, этот  «князь» был за что-то сердит на Акима Никитина и в отместку, чтобы досадить ему, пообещал построить на своем участке для деда первоклассный каменный цирк». (Действительно, мне встретилась такая заметка в хронике саратовской жизни. Она была напечатана вскоре после того, как сгорел старый куткинский цирк.)

«... Был, говорила мать, уже сделан проект и вырыт котлован и чуть ли не возведен фундамент. Но тут — революция. Куткин куда-то исчез, а дед, по словам матери, потерял рассудок: начал заговариваться... Его поместили в саратовскую психиатрическую больницу... дедушка буянил, кричал, чтобы его выпустили, что ему надо строить цирк... требовал себе фрак, цилиндр и карету, [говоря] что он должен ехать к князю: завтра начинается кладка кирпича лучшего русского цирка... Он был очень сильный... поколотил много обслуживающего персонала... В конце концов ему удалось убежать из больницы... Все розыски, говорила мать, ничего не дали... Так и пропал мой дед бесследно где-то на улицах Саратова...»

<…>

На рубеже XIX и XX столетий и особенно в первое десятилетие нового века русский цирк поднялся на гребень волны. Цирковое предпринимательство обретает широкий размах. По всей Российской империи вплоть до глухих окраин мы наблюдаем крупные капиталовложения в строительство фундаментальных зданий.

Развернутый фронт строительства стационаров самым положительным образом отозвался не только 413 быте артистов, но и на всем творческом процессе в цирковом искусстве. Труппа находилась в одном городе более продолжительное время, меньше приходилось кочевать, меньше уходило времени на дорожные сборы, а следовательно, появилась возможность заниматься непосредственно  профессиональным  совершенствованием. В этом смысле строительство новых цирков, безусловно, было прогрессивным явлением.

Именно в эти годы заметен наибольший подъем художественного уровня программ и номеров. Резко увеличилось количество и качество крупных цирковых постановок с использованием технически сложного оборудования, а также бассейнов для водяных феерий. Никитины и здесь держали первенство.

Словно устыженные упреками, которые сыпались на них со всех сторон то в шутливом тоне, то, наконец, впрямую — в словах уважаемой газеты: «... почему бы им, уроженцам Саратова, не построить здесь постоянного цирка?»[6]. Аким и Петр Никитины (Дмитрий к тому времени от дел отошел) всерьез готовились соорудить в Саратове грандиозный каменный цирк.

Для этого они сняли уже в долгосрочное «арендное содержание городское место на Митрофаньевской площади, по линии Ильинской улицы 16 сажен и в глубь площади 20 сажен, а всего 320 квадратных сажен». В новом здании проектировался глубокий бассейн и были предусмотрены даже такие технические детали, как отвод использованной воды. В контракте, заключенном Никитиными с городским управлением 12 апреля 1912 года, говорится, что поскольку в цирке будут «даваемы подводные представления, то выпускаемая из резервуаров вода должна проходить по лункам улиц мимо тротуаров»[7]. В скобках заметим, что строительство цирка, откладываемое с года на год, так и не смогло осуществиться.<…>



[1] Хейфец П. О кино. Л.; М., 1966. С. 139.

[2] Саратовский листок. 1900. № 26.

[3] Там же. 1901. № 22.

[4] Там же. 1902. № 137.

[5] Там же. 1903. № 148.

[6] Там же. 1902. № 137.

[7] ЦГАЛИ. Ф. 2607. Оп. 1. Ед. хр. 74. Л. 41.