Юдин П.Л. Н.И. Костомаров в ссылке // Исторический Вестник. СПб., 1905. Т. 100, кн. 4. С. 137-149.

 

Н.И. КОСТОМАРОВ В ССЫЛКЕ

I

 

Седьмого апреля минет двадцать лет со дня кончины нашего известного историка-идеалиста Николая Ивановича Костомарова. За это время было много разбросано в повременной печати и отдельных изданиях статей и биографических сведений о нем, тем не менее личность его, как писателя, особенно же как человека, далеко еще не вполне выяснена и охарактеризована, а о служебной его деятельности совсем нет никаких в печати данных. Существующая автобиография Н. И. не только не восполняет этого пробела, но напротив, как мы уже заметили[1], с пристрастием освещает некоторые факты из его трудовой жизни.

Большинство статей об историке основано на вое поминаниях и рассказах людей, близко знавших его и так или иначе имевших с ним сношения, что, однако, не всегда может дать верное суждение и правильную оценку, так как одним он казался таким, для других он представлялся в ином свете, при другой обстановке, в лучшем или худшем положении. Данных положительных, документальных, основанных на рукописных и архивных материалах, сообщалось о его жизни немного.

Причина тому, должно быть, та, что при существующей у нас канцелярской рутине невозможно, особенно в провинции, добыть необходимые материалы, с одной стороны, благодаря трудности доступа в архивы, а с другой — вследствие крайне небрежного хранения архивных дел и документов. В большинстве случаев заведуют провинциальными архивами люди без всякой научной подготовки и с очень поверхностным знанием отечественной истории и литературы. При сортировке накопившихся за известный промежуток времени дел, лица эти, в угоду своему начальству (дабы в архиве чисто было) и ради собственного облегчения, стараются сбыт из архивохранилища побольше нужного и ненужного “хлама”, уничтожая переписку без всякой системы и соображения и часто даже в противность существующим на этот случай узаконениям и министерским циркулярам.

За последние два года я приложил все старания и надеялся собрать по возможности все сведения о житье-бытье Костомарова в Саратове, в так называемой им “ссылке”, которую он бичует в своей автобиографии; но, увы, некоторых данных никак нельзя было добыть, отчасти вследствие того, что немногие из саратовских старожилов, по каким-то странным убеждениям, поделились со мной своими воспоминаниями о Н. И—ч; что же касается тамошнего архива губернского правления (где Костомаров служил все время ссылки), то последний, оказывается, не избегнул общей участи провинциальных архивов, сбывающих важные документы на обертку татарам, почему в архиве “оного правления” о Н. И—че не сохранилось почти ничего. Самое интересное дело 1849 г. о назначении его в Саратове на службу, помеченное к хранению, исчезло неизвестно куда; дела же об отпусках, о перемещении с одной должности на другую, об отставке и, наконец, даже формулярный о его службе список уничтожены. Только по какому-то непонятному наитию сохранена переписка о взыскании Костомаровым с купчихи Ковалевой 1.000 рублей.

При таком положении, конечно, довольно затруднительно восстановить в полном виде служебную деятельность Н. И—ча в Саратове. Чтобы хоть сколько-нибудь пополнить этот пpoбел, мне приходилось разыскивать необходимый данные по описям дел уничтоженных, настольным реестрам и по сохранившимся входящим и исходящим журналам. Да не посетуют на меня поэтому читатели, если добытые сведения несколько скудны, сухи и мало дают картинного описания; зато они безусловно верны. Я собрал все, что можно было собрать о покойном историке. И думаю, что даже при неполноте собранное может иметь значение в его биографии.

Как известно, прибыл Н. И. в Саратов 24 июня 1848 года, в самое убийственное летнее время, когда в городе, по обыкновению, стоит нестерпимая жара, а улицы утопают в пыли и зловонии. Кругом ни кустика, ни деревца, где бы утомленный за трудовой день житель мог освежиться и отдохнуть. Нынешнего сада “Липки” в ту пору еще не существовало. В городе не было ни одного общественного садика, не говоря уже о какой либо растительности вокруг зданий и домов горожан. О мостовых тогда не имели понятия. На улицах и дворах сплошь и рядом встречались кучи мусора и навоза. Будучи к тому же расположен на местности низменной, окруженной со всех сторон горами, лишь с одной—открытой к Волге и перерезанной оврагами и ручейками с болотными испарениями, Саратов издавна славится своим нездоровым климатом, где чаще всего свирепствуют перемежающаяся лихорадка, тифозная горячка и катаральные болезни легких[2]. Если теперь, при более или менее благоустроенном состоянии, когда в нем есть и тротуары, и мостовые—каменные, асфальтовый и даже “мраморные”, водопровод, электрическое осветите и... санитарная комиссия, город не может похвастаться чистотой, здоровьем и опрятностью, то можно судить, в каком положении находился он 60 лет назад. Несмотря уже на 70-ти-летнее существование в нем губернских учреждений[3], с соответствующими благотворительными и учебными заведениями, Саратов того времени имел вид большого уездного города, насчитывающего около 26 тысяч жителей. Не даром же Грибоедов назвал его “глушью” в своей бессмертной комедии. В довершение всех бед, летом этого года там хозяйничала злая гостья—холера, и город представлял собой “унылое печальное жилище”. Неудивительно поэтому, что Саратов не понравился Костомарову, и он пренебрежительно отозвался о нем в автобиографии, проклиная эту свою “ссылку”. Как рассказывает архивариус тамошнего окружного суда В.А. Никольский, ему противны были и городские постройки и даже самая местность, где разбросалась “житница Поволжья”.

— Черт знает, что такое!—ворчал он, пробродивши несколько дней под ряд в 40-градусную жару по пыльным и душным улицам в поисках подходящей квартиры.—Нет ни одного кустика около дома.

Он привык видеть в Киеве и Харькове здания, утопающие в зелени, а тут

Нема садочка коло хаты,

Нема с кем тихо размовляты,

И никогооинько нема...

После долгих скитаний, наконец, взор его приметил в конце города, на углу Константиновской и Ильинской улиц[4], маленький, невзрачный, одноэтажный домишко, над которым густо и широко раскинулась одинокая ветла, точно навесом застилая от лучей солнца убогое жилище.

— Вот хатка!— обрадовался он. — Точь в точь, как на Украине.

Во что бы то ни стало решил он нанять непрезентабельный флигелек, напоминавший ему любимую Хохландию.

Дом принадлежал всем известному в городе Николаю Димитриевичу Прудентову, бессменному архивариусу местной духовной консистории, служившему в последней со дня открытая в 1828 г. Саратовско-Царицынской епархии и только года три назад скончавшемуся.

Через низенькую калитку вошел Костомаров во двор. Дело было под вечер. Хозяин дома, после обеденного отдыха, благодушествовал за чайком среди широкого двора, поросшего бурьяном и лебедой.

— Не сдадите ли мне ваш домик под постой?— после обычных расспросов обратился к нему Н. И—ч.

Прудентова удивило такое предложение прилично одетого господина “с несколько странными манерами”, по виду, однако, большого барина.

— Вам дом мой, пожалуй, будет мал — всего четыре комнаты,— заметил он ему.— Вы лучше поискали бы в городе?

Костомаров стал объяснять хозяину, зачем ему нужна именно эта квартира вдали от городского шума, чтобы никто не мешал его занятиям.

— А вы где изволите служить? — предложил Прудентов обычный всех саратовских домовладельцев при найме квартиры вопрос.

Н. И—ч удовлетворил его любопытство. Хозяин был человек словоохотливый и любознательный. Слово за слово, дальше, больше, они разговорились. Костомарову было приятно узнать, что Прудентов заведует консисторским архивом, человек бывалый и знает кое-что из прошлого местного края. Впоследствии он оказал Н. И—чу большие услуги при собирании материалов для “Бунта Стеньки Разина”[5].

Кажется, рублей за пять в месяц (в то время квартиры в Саратове, особенно на окраинах, были дешевы) договорились они, и Костомаров на другой же день переселился к Пруденкову.

Жил он у него до самого отъезда из Саратова. Расстались они большими приятелями. На прощании Н. И. подарил любезному хозяину енотовую шинель с своего “писательского плеча”, и Прудентов так был счастлив и доволен этим подаркомъ, что до, самой смерти не расставался с ним. Mнoгиe старожилы саратовские еще живо помнят, как отставной дряхлый архивариус, уже полу ослепший, важно шествовал по городу в своей “костомарке” (как он звал ее), с Владимиром на шее и в фуражке с красным околышем. Знакомые не раз подшучивали над ним:

— Пора бы вам, Николай Димитриевич, завести новую шубу, а эта, чать, скоро развалится.

- Ничего!—успокоительно отвечал старик.—На мой век хватит. Вы только поймите,—уже в более возвышенном тоне продолжал он:—ведь это—подарок знаменитого русского историка!..

Прудентов гордился тем, что у него жил Н.И. Костомарова

Дом его, № 37, перешедший теперь в третьи руки, сохранился еще почти в том же самом виде, в каком он был при Н.И. Костомарове, но уже не тот... Знаменитой тенистой ветлы, под скрип которой в зимние вечера историк создал, может быть, не одну занимательную картину прошлого, нет. Она давно срублена, и прах ее буйный ветер унес в бездны небесного моря. В угловом доме, где жил Н. И., помещается ныне “прачечная Бух”, как указывает надпись; на самом углу дома красуется нарисованный на картоне красный горшок, показывающий, что здесь продается молоко. В том же флигеле, через ворота, где помещался Прудентов, живут бондари, и широкая вывеска их прибита на покосившемся заборе. Нынешний владелец дома, торговец лесом, Иванов, обратил двор в лесной склад. Громадный жерди и бондарные принадлежности, вместо ветлы, возвышаются над домом у задней стены внутреннего забора...

И.И. Костомаров был доставлен в Саратов под присмотром жандармского офицера, с учреждением за ним и там “строжайшего надзора”. Вследствие письма графа Орлова[6], губернатор М.Л. Кожевников принял его более, чем “мило­стиво”. “На первых порах,—рассказывает бывший служащий канцелярии саратовского губернатора[7], а впоследствии учитель крестовоздвиженского приходского училища в Саратове, Федор Иванович Безручков (ныне умерший),—судя по аттестату и чину. Н. И—чу дали место заведующего казначейской частью в канцелярии губернатора; но вскоре принуждены были его сменить, так как к канцелярской работе он оказался совершенно не способен. Сидит бывало над разными требовательными ведомостями, считает, считает, все у него выходить не так. Вскочит со стула, выбежит, размахивая руками и качая головой, из комнаты на двор; потом, как помешанный, ударится вдоль по улице, только волоса развеваются, а мальчишки за ним. Остановится он и начнет шутить и играть с ними, иногда одаряя их деньгами и конфетами. Странный был человек! Говорят, это происходило с ним потому, что он сильно тосковал по своей невесте, которую сильно любил, но которая изменила ему, когда его посадили в Петропавловскую крепость, и вышла за другого замуж”[8].

Несмотря на то, что по высочайшему повелению он был отправлен на службу в Саратов с тем, чтобы дать ему там должность, “но никак не по ученой части”, губернское правление, там не менее, неизвестно для какой цели, скорее по обычной канцелярской привычке, вскоре по приезде его туда, сделало запрос попечителю Киевского учебного округа, не имеется ли со стороны последнего препятствий к определению Н.И. Костомарова на службу в Саратовской губернии[9]. Попечитель ответил 25-го ноября 1848 года, за № 6418, “с препровождением послужного списка бывшего адъюнкта университета св. Владимира”. Бумага была получена в Саратове 3-го января; но губернское правление, по каким-то соображениям лишь спустя месяц (14-го февраля, под № 1692), сообщило о том в канцелярию губернатора. Тем временем, М.Л. Кожевникову наскучив ожиданием, сделал “предложение, согласно которому Н.И. Костомаров 14-го же февраля был определен переводчиком губернского правления”[10].

Служебная карьера стала Н. И—чу улыбаться. Губернатору видимо, к нему блоговолил, да и обстоятельства слагались в его пользу. Не прошло и десяти дней после того,—освободилась еще должность. Заболел редактор “Губернских Ведомостей” (он же начальник газетного стола) Жуков. Губернское правление, по требованию губернатора, поручило 23-го февраля исправление ее Н.И. Костомарову. Вскоре Жуков подал в отставку. Тогда (31-го марта, за № 6081) было сделано представление в инспекторский департамент гражданского ведомства об утверждении редактором “Ведомостей” Н. И—ча, не лишая его и должности переводчика. 23-го Июня получился в Саратове об этом назначении высочайший приказ[11].

Но, увы, наш историк не оправдал ожиданий губернского начальства. Не говоря уже о том, что он был плохой служака-канцелярист, ибо еще не приобрел навыка” к делу, а там, как ни как, нужна была особая сноровка, но он оказался и плохим редактором.

Нет сомнения, что мелочная канцелярская работа по должности начальника газетного стола ему была не по нутру. Он тяготился ею, тяготился всеми этими отношениями и предложениями “от такого-то числа”, “за таким-то нумером” и разными сыскными статьями, печатавшимися и рассылавшимися в громадном количестве при “Губернских Ведомостях”, хотя их никто не читал даже из самых заядлых канцеляристов, ибо в статьях этих ни на грош не было толка. Оне только забивали голову начальнику газетного сдала и отнимали у него массу времени, которое он мог бы с большей пользой употребить на другое более интересное и живое дело. Не удивительно поэтому, если Н.И. Костомаров, насколько возможно, под разными предлогами уклонялся от исполнения этих обязанностей. Но странным является то, что он, публициста, историк и собиратель старины, также халатно относился и к обязанностям редактора “неофициальной части” “Ведомостей”, дела все-таки более или менее живого, освежающего, дающего толчок к умственному развитию народа. Он не заботился ни о развитии их, ни о внешности, мало думал и о внутреннем содержании; сам ничего не писал[12] и не старался привлечь к участию в них местные литературный силы, отчего за время ого редакторства “Ведомости” не отличались обилием материала, интересностью и новизной, хотя, нельзя не сказать при этом, недостатка, как в дельных сотрудниках, так и в материалах для “Ведомостей” в то время не было. А препятствовать ому в усовершенствовании губернского органа, или стеснять его издательскую работу—вряд ли кто мог, судя но Tомy широкому праву, которое было предоставлено тем же губернатором М.Л. Кожевниковым за год перед ним покинувшему должность редактора А.Ф. Леопольдову[13], старавшемуся привлечь в число сотрудников сельских священников, учителей и других корреспондентов из губернии и получившему за редактирование “Ведомостей” высочайшую награду.

Как указывают архивные документы[14], Н.И. Костомаров “не редко не являлся в губернское правление для занятий, отзываясь болезнью, отчего делопроизводство газетного стола, по предмету своему не терпящее ни малейшего промедления, отправлялось не с надлежащею быстротой”. Вследствие этого, постановлением правления 20-го октября 1849-года “производство по должности начальника газетного стола для успешного исполнения” было поручено помощнику старшого секретаря губернского правления Эрихову, а Н.И. Костомаров “оставлен при исправлении должности редактора “Губернских Ведомостей”, что и было им обоим своевременно объявлено с тем, чтобы первый сдал последнему на законном основании по описи все дела и книги газетного стола”. “Но Костомаров (говорится в журнале губернского правления 31-го марта 1850 года, № 2422) сдачи сей до сих пор не произвел. Между тем у него и за сим составление “Ведомостей”, а у Эрихова производство дел газетного стола, идет неуспешно, у первого по тем же причинам, что он редко является в правление, а у последнего потому, что он имеет и без того, по прямой своей обязанности, многосложное производство по ревизионному столу”, почему губернское правление признало необходимым передать обязанности этих чиновников другому лицу.

Как раз, в начале 1850 года, бывший редактор “Ведомостей” Леопольдов покинул должность управляющего дубовской конной дороги, где у него вышли неприятности с акционерами общества и служащими, и вернулся в Саратов. 28-го марта он подал прошение об определении его вновь редактором “Губернских Ведомостей”. Так как прежняя служба его была хорошо известна, то губернское начальство, не задумываясь, на трети же день постановило “передать ему” эту должность[15], оставив Н.И. Костомарова “при его занятиях по должности переводчика, подтвердив ему о каждодневной явке в правление”[16].

Этим дело, однако, не кончилось. Прошло не больше года; Леопольдов перевелся[17] во вновь учрежденную Самарскую губернии младшим чиновником особых поручений при губернаторе Волховском. На освободившуюся после него должность был назначен губернский секретарь Подяпольский. Но последний вскоре тоже получил новое назначение, так что губернскому правлению пришлось снова распределять обязанности по изданию “Ведомостей” между Эриховым и Костомаровыми На этот раз Н. И. заведовал “неофициальной частью” не больше двух месяцев: 6-го Июля явился новый претендента, бывший столоначальник Саратовской палаты гражданского суда, губернский секретарь Палимсестов, семинарист, ничем не проявивший своей служебной и литературной деятельности. Тем не менее губернское правление решило вверить ему исправление обеих должностей[18], которые он исполнял (неизвестно только, насколько успешно) до своей отставки 7-го июля 1856 года[19], когда редакторское кресло, наконец, было передано появившемуся на саратовском горизонте человеку с литературным именем, Д.Л. Мордовцеву, занимавшему одновременно и должность секретаря местного губернского статистического комитета[20], и “Губернские Ведомости” снова стали подниматься и привлекать к себе публику, так как Даниил Лукич немало помещал в них своих статей не только по истории и этнографии местного края, но и публицистического содержания.

При Костомарове неуспех “Ведомостей” можно объяснить, пожалуй, еще его несколько эгоистическими побуждениями, неумением привлекать к себе людей и той странностью в его поступках и движениях, которая часто проявлялась у него, помимо его воли.

Один из современников Н. И—ча, бывший директор саратовской мужской гимназии, статский советник Михаил Алексеевич Лакомте[21], так рисует его характер (в письме ко мне, от 6-го декабря 1904 года, из Мурома, где он живет в отставке): “Николая Ивановича застал я уже в Саратове[22], куда он был сослан за свои сепаратистские стремления. Весьма тяжелые обстоятельства, надо думать, отразились нервностью на его лице, которое постоянно подергивалось. Любезностью, готовностью помочь, например, молодому педагогу, начинающему учителю, советом, какою-нибудь книгою, наш историк не отличался. Напротив, тогда еще мало знающий, мало начитанный, я не встретил в Н. И — че готовности поделиться со мною своими знаниями, дать мне указания по части преподавания истории[23], какой-либо полезный советь. Он отказал мне даже в прочтении дотоле мне неизвестной “Истории XVIII столетия” Шлоссера. А между тем сам готов был делать мне упреки за незнание даже некоторых специальностей по истории”.

Идеально настроенный, с высокими стремлениями, но нервный, он сторонился окружающей его среды сослуживцев так же, видимо, как и его предместник Леопольдов, ибо чиновники того времени были завзятыми крючкотворами и взяточниками с низким умственным и нравственным развитием, мало чем интересовавшиеся, кроме службы и выпивки. Они в свою очередь платили ему тем же призрением и избегали с ним знакомства вследствие его странностей. “Все его считали сумасшедшим”,— говорит учитель Безручков.

Должно быть, Н.И. и действительно обретался несколько не в нормальном состоянии и требовал серьезного лечения. В начале 1852 года он стал хлопотать о разрешении ему отпуска для поправления здоровья, и, благодаря еще не утратившемуся к нему благоволению со стороны губернатора Кожевникова, хлопоты его увенчались успехом. “Согласно последовавшего соизволения его императорского высочества государя наследника цесаревича, изъявленного в предложении начальника губернии 11-го Июня за № 892, и по неимению со стороны губернского правления препятствий”, переводчика Костомаров уволен “на три месяца в город Ялту Таврической губернии, для пользования морскими водами”, в чем выдан “ему надлежащий паспорт 12-го Июня 1852 года”[24].

Отпуск этот, видимо, разрешили ему без сохранения содержания, потому что в апреле 1856 года он возбуждал ходатайство о выдаче ему жалованья за июнь 1862 года (так как не полностью воспользовался этим месяцем), и хотя переписка с казенной палатой тянулась почти полгода, но все-таки (12-го октября) было сделано распоряжение об удовлетворении его просьбы[25].

В августе 1865 года он вновь просится в 28-ми-дневный отпуск, но прошение его было “оставлено без последствий”[26]. Только по вторичной просьбе, поданной 17-го ноября, губернское правление разрешило ему двухмесячную поездку (очевидно, в Петербург), выдав 28-го числа паспорт за № 20029[27].

Отдохнувши, освежившись, набравшись сил, Н. И. несколько аккуратнее стал исполнять свои служебный обязанности, так что губернатор А.Д. Игнатьев[28] решился поручить ему исправление должности помощника старшего секретаря губернского правления[29], помимо должности переводчика. Обязанности эти нес он до 20-го мая 1867 года, когда по “предложению начальника губернии” ему разрешили четырехмесячный отпуск для поездки за границу. На время его отсутствия исполнение обязанности помощника секретаря было возложено на титулярного советника Кудрявцева. Но когда 6-го ноября Н.И. возвратился в Саратов, его оставили только переводчиком[30].

Г. Мякотин в словаре Брокгауза (полут. 31, стр. 403) уверяет, однако, что после этой поездки Н. И. “принимал участие в качестве делопроизводителя губернского комитета по улучшению быта крестьян, в подготовке крестьянской реформы”. В действительности же этого не могло быть потому, что в то время он был занять хлопотами “о допущении его к преподаванию русских древностей” в Казанском университете, подавши о том 6-го декабря 1867 года прошение[31], для чего в мае следующего года взял из губернского правления копию с формулярного списка[32], а в июне уехал на два месяца в Петербург[33].

По возвращении 1-го сентября в Саратов, Н. И. прожил там лишь одну зиму, а весной, 25-го апреля, вышел в отставку[34].

На некоторое время съездил в Петербург, вернулся оттуда и в сентябре окончательно покинул ненавистный ему Саратов, куда больше никогда не заглядывал.

Жизнь и служба его там не дали ему ничего, кроме огорчений. Как прибыл он туда в чине коллежского ассесора, так и уехал оттуда, по прослужении десяти лет, с тем же чином, не получивший никаких наград и отличий.

 


[1] В “Историческом Вестнике” 1903. Т. 11. С. 562—564.

[2] Дело Сарат. губернск. правления “О санитарном осмотре г. Саратова”, 1880. № 56.

[3] Саратовское наместничество открыто 12 декабря 1780 г.

[4] Теперь эта местность является центральной в Саратове, с большим оживлением; по обеим улицам ходит трамвай конножелезной дороги.

[5] Для Саратова Прудентов был такою своего рода исторической личностью, что после его смерти местные газеты посвятили ему пространные некрологи. В.А. Никольский рассказывал мне следующее. После 50 лет службы, за слабостью зрения, его уволили из консистории в отставку. Как-то вскоре после того приехал в Саратов обер-прокурор святейшего синода, К.П. Победоносцев. Прудентов отправился к нему и долго с ним беседовал. Обер-прокурор удивился его свежей памяти. Он знал и мог найти в архиве любую переписку скорее, чем зрячий архивариус. К И—ч приказал секретарю: “Не смейте увольнять до конца жизни этого старца. Найдите источники на его жалованье, и пусть он служить в консистории сверх штата. Такими! людьми! надо дорожить!”.

[6] См. “Исторический Вестник” 1903. Т. 11. С. 563.

[7] За достоверность этих сведений не ручаюсь, так как подтверждения указанному назначение я не нашел в архивных делах, хотя, по ниже приводимым данным, можно предполагать, что Н.И. Костомаров первое время действительно занимал какую-то должность в канцелярии губернатора.

[8] Очевидно, дело идет об Ал.Л. Крагельской, вышедшей замуж за Киселя, на которой, когда она овдовела, Н. И. женился в 1876 году 58 лет от роду.

[9] Из дела Саратовского губернского архива за 1849 год, № 33, пропавшего бесследно.

[10] Там же.

[11] Из уничтоженного дела губернского архива за 1849 год, № 343.

[12] В словаре Брокгауза (полут. 31, стр. 403) указывается, что “запрещение печатать его сочинения было отменено в 1860 году”. Неизвестно, о каком запрещении идет речь. Раз он был допущен к должности редактора “Губернских Ведомостей”, то уже тем самым снимался с него запрет, ибо, как редактор, он но мог не писать до обязанности своей для издания.

[13] Пользуюсь случаем добавить и исправить некоторый неточности и в прежним, биографических статьях о Леопольдове, на основании вновь отысканных, в деле Саратовского губернского архива за 1860 год, № 342, данных. До сих пор год рождения А. Ф. считался 1800-й. В аттестате же, выданном ему из губернского правления 3-го августа 1848 года, показано ему 46 лет. Значит, он родился в 1802 году; в Московский университет по отделению словесных наук поступил 3-го сентября 1823 года; за отличные успехи, при поведении примерном, по определению университетского совета удостоен степени кандидата словесных наук 3-го Июля 1826 года; поступил на службу в штат саратовской городской полиции 16-го января 1831 года, переведен к исправлению должности столоначальника камерных дел в отделение питейного сбора саратовской казенной палаты 3-го марта того же года; с 28-го марта 1845 года состоял редактором “Саратовских Губернских Ведомостей”, уволен от этой должности 24-го апреля 1847 года, а 15-го февраля 1848 года уволен от службы с чином титулярного советника. За отличную службу по должности редактора и члена-корреспондента статистического отдела министерства внутренних дел 21-го декабря 1816 года пожаловал 200 рубл.

[14] Дело Саратовского губернского архива за 1850 год, № 342.

[15] Утвержден предписанием министра внутренних дел 6-го мая 1850 года, за № 1691, подтвержденным, высочайшим приказом 6-го ноября.

[16] Впоследствии (3-го сентября этого же года за № 3620) саратовская казенная палата запрашивала губернское правление: “выбыл ли предместник г. Леопольдова, бывший редактор Костомаров, или состоит на службе в губернском правлении” По исходящему журналу 19-го октября, № 21431, видно, что правление “уведомило” палату, но, в чем состояло это уведомление, за уничтожешем дела № 1083 узнать невозможно.

[17] По предписанию министра внутренних дел 15-го апреля 1851 года.

[18] Дело Саратовского губернского архива, 1851 г., № 526.

[19] Там же. 1866 г., № 320.

[20] Записки Лакомте в “Трудах Саратовской ученой архивной комиссии” 1903. Вып. 23. С. 2.

[21] Г. Лакомте — воспитанник С.-Петербургского главного педагогического института, человек просвещенный и сам писатель. О его служебной и литературной деятельности я надеюсь рассказать впоследствии при описании Саратовской гимназии.

[22] По прибытии в Саратов в августе 1856 года на должность старшого учителя истории.

[23] В своих воспоминаниях, хранящихся в Саратовской ученой архивной комиссии, г. Лакомте, например, рассказывает: “В гимназии я преподавал (в П865 г.) всеобщую историю по учебнику Зуева (изложение исключительно фактическое, сухое, факты мало связаны между собою) и русскую историю по учебнику Устрялова (изложение цветистое, но мало знакомящее даже с самыми фактами и совсем их не уясняющее”.

[24] Уничтоженное дело 1852 г., .№ 489. Как об отпуске этом, так и о предыдущих служебных недоразумениях Костомаров ни единым словом не обмолвился в своей автобиографии. В словаре Брокгауза (полут. 31, стр. 403) отмечается, что в П856 г. снят с него надзор. Профессор В. Бобров в статье “Эпизод из жизни Костомарова” (Русская Старина. 1901. Т. 3. С. 612) идет в этом случае еще дальше и описывает, будто саратовский полицеймейстер потребовал (в 1855 г.) к себе Костомарова на смотр, как поднадзорного, и наделал ему дерзостей, а губернатор Игнатьев просил у Н. И—ча за полицеймейстера извинения, предложив ему принять на себя (sic) должность делопроизводителя (?) статистического комитета. Во-первых, согласно указанному соизволению, с Костомарова должен был быть снят надзор, во-вторых и, как чиновник губернского правления, он не подлежал явке в полицию на смотр, и, в-третьих, делопроизводителем статистического комитета он никогда не состоял, да такой должности и не существовало, а был секретарь комитета.

[25] Уничтоженное дело 1856 г., № 179.

[26] Там же. № 394.

[27] Там же. № 536.

[28] Тайн. сов. Игнатьев (1864—1861) сменил Кожевникова, пробывшего саратовеким губернатором с 1846 по 1854 год.

[29] Один из старожилов саратовских В.А. Никольский уверяет, что Н. И. выдвинулся при производстве в 1863 г. следствия сенатором Дурново об истязании православного ребенка евреями в качестве эксперта, доказавши исторически отсутствие ритуального убийства у евреев, что будто бы и подняло его в глазах губернского начальства.

[30] Уничтоженное дело губернского архива. 1857 г. № 1007.

[31] Русская Старина. 1908. Т. 3. С. 604.

[32] Выдано 23-го мая за № 11150 (уничтоженное дело 1858 г., № 312).

[33] Уничтоженное дело 1858 г., № 410. Отпускной паспорт выдан 30-го Июня.

[34] Уничтоженное дело 1869 г., № 162. Прошение об отставке подано 22-го апреля, 25-го числа об увольнении его “припечатано” в “Губернских Ведомостях, а 27-го ему выдан аттестат за № 6364.