Смирнов В.Б. Г.И. Успенский (1843-1902) // Русские писатели в Саратовском Поволжье: [Сб. очерков] / Под ред. Е.И. Покусаева. Саратов, 1964. С. 120-129.

 

Г.И. УСПЕНСКИЙ (1843—1902)

 

Саратовская страничка — одна из интереснейших в биографии писателя-демократа Глеба Ивановича Успенского.

Впервые он посетил Саратов в 1870 году. Поездка была “не случайной. 1870 год был той “важной минутой”, которая вновь и вновь, как отмечали обозреватели журналов и газет, заставляла миллионы людей задуматься и переменить весь строй своего семейного, домашнего быта. Кончался девятилетний срок, в течение которого — по положению 19 февраля 1861 года — крестьяне были обязаны удерживать в своем пользовании без права отказа отведенную им мирскую землю за установленные повинности в пользу помещиков. И снова вставал перед мужиком вечно острый и вечно злободневный для него вопрос о дальнейших отношениях к земле и помещику. Быть может, эта поездка Успенского, его разъезды по волжским деревням и были вызваны новой “важной минутой”, проверкой нового отношения крестьян к земле.

И еще одно: именно 1870 год народники считали самым благоприятным временем для крестьянских бунтов[1].А где они могли быть наиболее широкими и ожесточенными, как не в Поволжье, пережившем накануне в голод.

В Кроме того, саратовский помещик-народник Прокопий Васильевич Григорьев, с которым Успенского связывала многолетняя дружба[2], задумал устроить у себя в Имении под Саратовом земледельческую колонию, “не В на эксплуататорском начале, а на совсем иных — рабочие приходили и сеяли хлеб и делили затем результаты трудов поровну”[3]. Стремление “жить среди настоящей русской народной жизни”[4], стремление к подлинной “правде жизни” всегда влекло его “к источнику, т. е. к мужику” (IX, 186).. Вполне понятно, что “мужицкая затея” Григорьева не могла не заинтересовать писателя.

Глеб Иванович остановился на хуторе Григорьева в начале июля и “прожил здесь, — по свидетельству жены П.В. Григорьева — Екатерины Максимовны Григорьевой, — около трех месяцев, из коих половину времени. К провел в городе, а другую у нас на хуторе... Муж... все время ездил по деревням и “агитировал” крестьян, а Успенский разъезжал по деревням вместе с ним. Жили они в отдельной избе, куда постоянно для бесед с ними приходило много народу”[5].

Глеб Иванович “любил подолгу говорить с мужи­ками, много работал — писал”[6], — вспоминал Григорьев.

В колонии Григорьева писатель имел возможность наблюдать пропаганду коллективного труда, о чем он неоднократно упоминает позднее.

Известно, что встречался Успенский и с другим саратовским народником — Ф.Е. Гераклитовым, “игравшим некоторую роль в революционном движении саратовского края 70-х годов”[7].

Разъезды по деревням не удалось скрыть от полиции. С 1873 года департаментом полиции была заведена карточка поднадзорного Г.И. Успенского, в которой говорилось: “Заподозрен в политической неблагонадежности ввиду стремления к сближению с крестьянами в Саратовской губернии”[8].

Впечатления от пребывания в саратовском крае отразились в третьей повести, входящей в “Разоренье” — “Наблюдения провинциального (или одного — В. С.) лентяя”[9].

Саратовские впечатления обогатили Успенского, помогли глубже понять крестьянина, его умственный и нравственный мир. Это имело для писателя большое значение, особенно на данном этапе его творчества, когда он выходит за рамки литературных миниатюр с преобладающей городской, мещанской или чиновнической тематикой и создает произведения из крестьянской жизни. Саратовский материал отразился, в частности, в солдатском рассказе об усмирении “непокорства” в Поволжье.

Близкое знакомство с крестьянством в Саратовском крае помогло писателю в третьей повести цикла значительно расширить хронологические рамки повествования, усилило демократические тенденции в его творчестве. “Типичное для Глеба Успенского отрицательное отношение к деятельности правительства, — писал цензор повести, — в рассматриваемом сочинении выступает особенно резко: чиновничья работа бесцельна, вредна для народа; начальство почти сплошь состоит из взяточников и невежд; для него духовные запросы, запросы народа представляются бессмысленной блажью, бунтом...”[10]. Именно в том, что антиправительственная настроенность повести выражена особенно резко, и сказался плодотворный результат сближения писателя с поволжским крестьянством[11].

Вторично Глеб Успенский посетил Саратов в следующем, 1871 году. Писатель любил совершать прогулки по Волге, и именно потому, что “тоска, которую испытываешь на ней, — глубокая” (IX, 214).

Прибыл Глеб Успенский в Саратов 25 мая[12]. Лето этого года выдалось удивительно жарким. Уже в начале апреля улицы покрылись таким слоем пыли, которая густыми массами носилась в воздухе, что саратовские газеты обеспокоенно спрашивали: что же будет “в остальной половине апреля и там дальше — в мае, июне и вообще летом”[13]. Город, пыльный и грязный, не понравился ему. “Поганей Саратова я не видывал ничего. Ни зелени, ни садика — ничего нет, есть какая-то зеленоватая сволочь около собора, но та вся потоплена пылью непроходимою, — мне кажется, от одной этой пыли ни минуты нельзя оставаться в Саратове”,— сетовал он в одном из писем (IX, 216)[14]. И несмотря на то, что у писателя было “смертельное желание спуститься до Саратова” (IX, 214), он готов “завтра же тронуться вверх по Волге...” (IX, 216). Уже на вторые сутки (26 мая) Успенский просит: “Пишите мне теперь в Нижний до востребования” (IX, 218).

Сначала Успенский остановился в номерах на Верхнем базаре, против Петербургской гостиницы, но там оказалось “такое разорение”, что “едва мог передышать ночь”, и переехал в другую гостиницу, на самом берегу Волги. Здесь он работал над повестью “Наблюдения провинциального лентяя” и готовился, как многие народники 70-х годов, к экзамену на учителя, изучал лекции по русской истории.

Впечатления, вынесенные Успенским из второй его поездки по Волге до Саратова, по всей вероятности, отразились в опубликованной в 1874 году в “Отечественных записках” (№ 2, 5) повести “Очень маленький человек (Страницы из одних записок)”.

Эта повесть идейно-тематически и даже композиционно близка ко второй (“Тише воды —ниже травы”) и еще более к третьей повести “Разоренья” — “Наблюдения провинциального лентяя”. Причем прототипом ее героя послужил саратовский помещик народник П.В. Григорьев[15]. Интересно и то, что герой повести, любуясь ночной Волгой, восхищается тем же, чем в одном из писем с дороги (1871 г.) к А.В. Успенской восхищается сам Глеб Успенский[16].

Образ Феди, который хочет делать пользу простому народу, также навеян событиями 1871 года — смертью Ф.М. Решетникова. Незадолго до поездки по Волге в апрельском номере “Отечественных записок” Успенский помещает некролог Решетникова, сосредоточив свое внимание на том, как у него зарождается “искренняя потребность приносить пользу”[17]. Мысль о Решетникове не покидает писателя и во время путешествия по Волге.

Все это свидетельствует о том, что в повести отразились впечатления от поездки Успенского по Волге в 1871 году[18].

Герой повести “Очень маленький человек” — автор записок, интеллигент-дворянин, точно такой же искатель “души” и “искренности” в жизни, что и в “Наблюдениях провинциального лентяя”. Участие в куприяновском деле, вскрывающем ничтожество либеральной интеллигенции, убожество и гнилость российского “порядка”, приводит его к пересмотру всей своей прошлой жизни и общества, “весьма понравившегося ему при первом знакомстве” (II, 463). Под влиянием процесса герою пришлось задуматься не только о себе, о своей личной судьбе, но и “о других, таких же маленьких, как и он, людях, у которых, — как доказали проделки процесса, — есть и сила, и ум, и воля”, но “которые почему-то проявляются покуда только в области самого мелкого эгоизма, делающего жизнь скучною и мертвою...” (II, 461).

Пересмотр прошлой жизни сопровождается резким обличением либеральной интеллигенции — “очень маленьких людей”, отвиливающих от идей и от дел, жизнь которых — сплошное приспособление и ложь, ложь, ложь.

Повесть продолжает начатое Успенским обличение маленького человека в “Наблюдениях одного лентяя”. И если третья повесть “Разоренья” оканчивается вопросом автора: “Не знаю я—хороши ли такие люди...” (II, 326), то повесть “Очень маленький человек” дает ясный отрицательный ответ.

Интересна фигура крестьянского подростка Феди, противостоящего лживой и никчемной либеральной интеллигенции, решившего жить только “на пользу другим” (II, 488). Это не тот бессловесный, не могущий выразить своих мыслей Демьян, который наталкивает героев повести “Наблюдения одного лентяя” на идею “хождения в народ”. Это представитель “массы сильных натур, могучих характеров”, который задумывается уже над такими вопросами: “Бедный работает, но богатый только получает, почему? Этого невозможно. Разве бедный тоже не человек? Скажите, пожалуйста! Кто это вам сказал? Нет, бедный тоже человек” (II, 489). И он приходит к выводу, что “которые есть не полезные люди, тех надобно искоренять” (II, 489).

Управляющий Министерством внутренних дел в записке от 1 мая 1874 года писал по поводу последних глав, повести: “В статье заключается в самой беззастенчивой форме проповедь социализма вообще и в частности пропаганда вражды между имущими и неимущими классами”[19].

Показательна в повести и сатира Успенского в изображении судебных дел, что также тематически связано с “Наблюдениями одного лентяя”, выражающаяся, например, в по-щедрински метких наименованиях судебных дел: дело “о сдернутии меня с кресла за ногу в бенефис-госпожи Ленской в оперетте “Прекрасная Елена”, дел” “о зашвырнутии моей калоши из швейцарского благо­родного собрания в дегтярный клуб дворянином Еоусла-новым, съевшим три прокламации” и т. д. (II, 475)[20].

Близость двух повестей, отразивших саратовские впечатления Успенского, заметна даже в композиции и форме, в частности их мемуарности.

К началу 70-х годов следует отнести и любопытный-эпизод из жизни Глеба Успенского, показывающий связи писателя с революционным саратовским народничеством и названный некоторыми исследователями “Политической авантюрой Глеба Успенского”[21].

Корни этого эпизода кроются в жизни царской России, в крайне невежественном положении народа и в мысли части революционеров-интеллигентов, что русского мужика даже в бунт можно вовлечь не иначе, как пользуясь его преданностью высшей власти, царскому роду. На преданности царскому роду строили свой заговор Стефанович и Дейч (“Чигиринское дело”, 1876 год). Вера в “золотую грамоту”, в какого-то царя-спасителя распространяется в начале 70-х годов среди неграмотных масс в ряде губерний, в частности в Саратовской (возможно, “путешествие” писателя предварительно готовилось в саратовском крае)[22].

“В саратовских кружках молодежи этот взгляд не встречал сочувствия”[23], однако Григорьев[24] исходил из предположения, что “при крестьянском невежестве достаточно имени мифического “Константина”, чтобы организовать бунт”[25]. Свою теорию о “самозванце” он и поведал Глебу Успенскому.

“Отсутствие у Глеба Ивановича предвзятых взглядов на явления русской жизни, где самому ему приходилось встречать немало “загадок” и несообразностей, всегда располагало его к наблюдению, к проверке. Надо еще заметить, что в те годы в его характере сказывался временами какой-то игривый задор, толкавший его в сторону поступков, казавшихся в другое время немыслимыми в связи с его обычной сдержанностью... И вот в. голове Успенского мелькнула мысль: “А если попробовать Константина?”[26].

Дело происходило в Тульской губернии зимой. Григорьев нарядил Успенского в тулуп, крытый черным сукном. Раздобыли дрянную лошаденку "с дровнями и тронулись в путь. Успенский в санях, Григорьев — на облучке.

Приехали в первую деревню, Григорьев сразу в кабак и оттуда в сопровождении нескольких мужиков несет бутылку водки и стаканчик.

“Снял шапку... Отведайте, говорит, ваше высочество. Меня так и обдало жаром...[27]. Ведь не скоро привыкнешь к такому титулу! Я взял стакан, стараясь но возможности скрыть свое царское обличье... А мамкин сын, вижу, подмигивает мужикам; поднял руку и произнес загадочно: “Будет — что будет! Недолго уж ждать!”[28].

Так проехали несколько деревень, а наутро, когда Успенский уже решил “разжаловаться в простые смертные”, в одном из сел “царя Константина” с хлебом-солью встречала целая толпа, поснимавшая шапки, опустившаяся на колени. Писатель вновь убедился, как даже любая “несусветная чепуха зажигает в простых сердцах надежду”[29] и что “все эти люди с необыкновенно прочными верованиями веруют все-таки же в самую подлинную чепуху и, кроме непроходимого невежества, ничем в сущности не могут порадовать внимательный глаз наблюдателя” (II, 497)[30].

Сам по себе этот эпизод нисколько не говорит о каком-то единственном активном выступлении Успенского, как пытались рассматривать его Вл. Кранихфельд и Чешихин-Ветринокий[31]. Он лишь наглядно свидетельствует о невежестве народных масс в царской России. Именно для иллюстрации этого и привлекал В.Г. Короленко в одной из статей историю с “самозванством” Глеба Успенского[32].

И, быть может, эта романтическая история дала возможность Успенскому позднее прямо и недвусмысленно заявить о консерватизме и монархизме крестьянства, о непрактичности народнических программ, рассчитанных на вовлечение мужика в бунт; убедила его в том, что все надежды, на освобождение мужик возлагает на царя[33].

Вновь побывал Успенский в Саратове в конце 70-х годов. В этот период он жил в селе Сколково Самарской губернии (1878—1879 гг.). Как вспоминала А. Степанова, помощница жены писателя по школе, он часто уезжал, чтобы “освежиться”, в Самару, Петербург[34]. Был и в Саратове. Саратовский журналист И.П. Горизонтов писал: “По миновании нескольких лет, когда судьба, разбросав нас по матушке-России, снова привела в родной Саратов, я опять увиделся с Глебом Ивановичем, который, путешествуя по Волге, останавливался здесь, в городе. Жил он в номерах... на Немецкой улице-(проспект Кирова, 24— В. С,), и я посетил его, рассказывая ему про Волгу и Саратов и едва удовлетворяя его любопытство”[35].

Эта, последняя, поездка писателя была, по всей вероятности, в 1878 году. Весной 1879 года Глеб Успенский выехал из Сколкова[36].

В июле 1880 года в одном из писем к М.И. Петрункевичу Глеб Иванович сообщал о своем намерении “съездить... в Царицын и Ростов” (IX, 303) для ознакомления с существующим там особым видом эксплуатации (“работники, продаваемые сельскими обществами за недоимки”, IX, 302). Эта поездка и осуществилась в 1887 году. “Отделавшись от срочной работы, он приехал на пароходе в Нижний Новгород и на следующий день собирался ехать дальше, вниз по Волге. В план его поездки входили: Казань, Симбирск, Саратов, Царицын”[37].

Однако на этот раз Успенский лишь проехал мимо Саратова, города, с которым связано много интересных страниц его жизни.

 


[1] См.: Козьмин Б. С.Г. Нечаев и его противники в 1868—1869 гг. // Революционное движение 1860 годов. М., 1932.

[2] Успенский познакомился с Григорьевым в первой половине-60-х годов, когда последний был студентом Московского университета. В 1876 г. П.В. Григорьев эмигрировал за границу. (См.: Алексеев И. Близкий знакомец Г.И. Успенского // Русская литература. 1963. № 3).

[3] Чешихин-Ветринский В.Е. Молодость Глеба Успенского // Русская мысль. 1911. № 6. Отд. II. С. 71.

[4] Успенский Г.И. Собр. соч.: В 9 т. М., 1957. Т. 9. С. 264. Все ссылки в тексте даются по этому изданию с указанием тома и страницы.

[5] Буш В. Литературная деятельность Г. Успенского. Балаково, 1927. С. 40. (Труды Пушкинского дома АН СССР).

[6] Мошин А. Из воспоминаний о Г.И. Успенском // Новая Русь. 1910. 5 января (№ 4).

[7] Буш В. Указ. раб. С. 40.

[8] Глеб Успенский в жизни. М.; Л., 1935. С. 414.

[9] Ошибочно утверждение, что “Наблюдения провинциального лентяя” написаны только на саратовском материале. Именно это доказывают в уже названной работе В. Буш и Г. Малинин. (Литературный Саратов. 1950. Кн. 12. С. 190—192.)

[10] Успенский Г.И. Полн. собр. соч. М.: Изд-во АН СССР, 1941. Т. 3. С. 715.

[11] Некоторые исследователи ошибочно полагали, что с поездкой Успенского в Саратов в 1870 г. связаны “Путевые заметки” 1871 г. (Буш В. Указ. соч. С. 41). Но они написаны в результате поездки писателя в мае — июне 1871 г. по Оке и Волге, и посещения им известного центра кустарной промышленности в Поволжье — села Павлове.

[12] См. письмо Г.И. Успенского к А.В. Успенской (Бараевой) из Саратова от 26 мая 1871 г. “Вторыесутки живу в Саратове” (IХ,216).

[13] Саратовский справочный листок. 1871. № 76. 15 апреля.

[14] Ср. это с впечатлениями Я.К. Грота, известного исследователя русской литературы, посетившего Саратов в 1862 г. “Пространство Маратов занимает огромное, особливо в длину по Волге, построен правильно, но большая часть домов деревянные, низенькие, соединенные длинными заборами; садов нет, улицы немощеные, пыль страшная” (Переписка Я.К. Грота с П.А. Плетневым. Спб., 1866. С. 672—673).

[15] Письмо А.В. Каменского к В.Г. Короленко от 27 января 1910 г. Цит. по: Успенский Г.И. Полн. собр. соч. М., 1949. Т. 4. С. 705.

[16] См. письмо Успенского от 16 мая 1871 г. // Успенский Г.И. Собр. соч.: В 9 т. М., 1957. Т. 9. С. 215.

[17] Успенский Г.И. Полн. собр. соч. М., 1949. Т. 4. С. 565. Ср. следующий отрывок. Федя говорит: “— Хочу делать пользу.— Кому? — спросил я.— Конечно, всем, — с прежней искренней и юношеской серьезностью произнес Вася...” (путаница имен у Успенского—В. С.). Там же. С. 589.

[18] Отражены здесь и некоторые моменты первого посещения нашего края. См., в частности, упоминание о кратковременно существовавшей “года четыре тому назад” (II, 484) школе, то есть в 1870 г. Не случаен и выбор прототипа

[19] Успенский Г.И. Полн. собр. соч. М., 1949. Т.4. С. 706.

[20] Не исключена возможность, что подобные сатирические формулировки были подсказаны писателю практикой саратовского судейства. В саратовском судейском архиве сохранился ряд дел, относящихся к концу 60-х и началу 70-х годов, которые очень напоминают сформулированные Успенским. Например, дело о “чихании в ухо” или чрезвычайно замечательное по своему убожеству дело “о заряжении Шигорницей пушки по стрелянии ею в город турецкий Плевну”. См.: Саратовский справочный листок. 1879. 23 апреля.

[21] См.: Кранихфельд Вл. Политическая авантюра Глеба Успенского // Современный мир. 1907. № 12.

[22] См.: Салов И.А. Воспоминания // Исторический вестник. 1906. № 11.

[23] Иванчин-Писарев А.И. Глеб Успенский и революционеры 70-х годов // Былое. 1907. № 10. С. 56.

[24] На П.В. Григорьева указывает биограф Успенского Чешихин-Ветринский. См.: Русская мысль. 1913. № 7. Отд. II. C. 29.

[25] Былое. 1907. № 10. С. 56.

[26] Там же. С. 57.

[27] А.И. Иванчин-Писарев приводит рассказ самого Глеба Успенского.

[28] Былое. 1907. № 10. С. 57.

[29] Там же. С. 58.

[30] Это тождественное со словами Успенского высказывание, вложенное в уста героя повести “Очень маленький человек” (1874) еще раз убеждает, что эпизод этот был в самом начале 70-х годов.

[31] См.: Кранихфельд Вл. Литературные отклики // Современный мир. 1907. № 12. С. 126; Чешихин-Ветринский Е.В. Молодость Успенского // Русская мысль. 1913. № 7. Отд. II. С. 29.

[32] Короленко В. Собр. соч. Т. 16. Киев, 1927. С. 11.

[33] А.С. Пругавин вспоминал, что Г. Успенский одобрял помещение в “Северном вестнике” извлечения в духе “цезаризма” из статьи одного крестьянина, говоря, “к чему скрывать и прятать те надежда, которые мужик возлагает лично на царя”. См.: Русская мысль. 1913. № 9. С. 34.

[34] Русская мысль. 1913. № 8. Отд. II. С. 111—112.

[35] Каменный Гость (И.П. Горизонтов). Мое знакомство с Успенским // Саратовский листок. 1902. 27 марта (№ 69).

[36] См. письмо Успенского к Г.А. де Воллану от 10 апреля 1879 г. Успенский Г.И. Полн. собр. соч. Т.13. С. 219.

[37] Короленко В. Собр. соч. Киев, 1927. Т. 16. С. 159.