Демченко А.А. "Грустный и благородный образ" //
Памятники Отечества: Альманах. М., 1998. № 39 (1/2). С. 78-81: (От редакции -
С. 78).
Адольф Демченко
«ГРУСТНЫЙ И
БЛАГОРОДНЫЙ ОБРАЗ»
От редакции:
В
центре Саратова высится памятник Чернышевскому. Советская эпоха сотворила из
него классика революционной теории, призывавшего народ «к топору». Идеями
Чернышевского было удобно обосновывать эксперимент разрушительной
большевистской революции и жестокий опыт строительства социализма. Но повинен
ли выдающийся русский публицист перед судом истории хотя бы морально? Призывал
ли он народ к кровавым расправам? На эти вопросы, на наш взгляд, не может быть
утвердительного ответа. Существовавший в России государственный порядок
Чернышевский крушил пером, а не топором. Он отчетливо предвидел катаклизм
общественного развития и открыто предупреждал власть о последствиях «ожидаемой
развязки». Судебно-полицейская машина самодержавия растоптала жизнь
Чернышевского, признав его «государственным преступником». Советская власть не
просто канонизировала Чернышевского (он действительно был мучеником), но и
безнравственно использовала мечты писателя-гуманиста о всеобщем счастье для
оправдания своего права на насилие.
Застывший
в задумчивости Чернышевский, как бы ни извращали его убеждения, как бы ни
упрощали его взгляды в угоду политическому экстремизму, всегда будет достоин
своего пьедестала. Он предупреждал Россию и ее властителей о грядущей беде и не
вина публициста, что его не услышали.
Николай
Гаврилович Чернышевский родился 12(24) июля 1828 года и на другой день крещен в
располагавшейся неподалеку от дома его родителей Сергиевской церкви.
Первые
детские впечатления будущего кумира революционно настроенной молодежи
шестидесятых годов — «строгий и строго нравственный образ жизни» родителей и
ближайших родственников Пыпиных; книги отцовской библиотеки, лучшей среди
священников епархии, на языках древних (греческом, латинском,
древнеславянском) и европейских (немецком, французском). Что лее особенно
врезалось в его память? Это семейное чтение религиозных «Великих Четий-Миней» о
жизни святых; юродивый Антонушка, бедный чудак, проповедник идей душевного
спасения и наказания несправедливых, гонимый и находивший сочувствие в бабушке
Пелагее Ивановне Голубевой; впечатляющий рассказ взрослых о судьбе одаренного
врача Яковлева, полюбившего крепостную и покончившего с собой после отказа
помещика отдать ему ее в жены, и — по социальному контрасту — подробности из
жизни любившего повеселиться губернатора А.Д. Панчулидзева, этого «Людовика XIV саратовской истории», или толки о полицейском, долгое
время тайно возглавлявшем местную банду грабителей; полная алогичности картина
преследования несколькими будочниками-замухрышками большой толпы молодых,
крепких мужчин, участников кулачных боев. Впечатления ранней юности позднее
привели Н.Г. Чернышевского к серьезным размышлениям о взаимоотношениях власти и
парода.
И
Волга, синей свежестью охватывающая город и как бы продлевающая степные
саратовские просторы. Она была «роднее всего, кроме своего двора, моему
детству», — утверждал Николай Гаврилович.
В
Саратовской духовной семинарии получил он начальное классическое образование. В
родной город приезжает Чернышевский из столицы по окончании университетского
курса кандидатом словесности и гимназическим учителем с высокими намерениями
сделаться «новым Пигмалионом», содействуя развитию юношей, душа которых, как
писал он литератору М.И. Михайлову, еще не умерла и не окоченела.
Он
заговорил с учениками на «вы» — невиданное по тем временам внимание к
человеческому достоинству. На его уроках зазвучали страницы из произведений
Гоголя, Салтыкова, Гончарова, Тургенева, Некрасова. Делались смелые комментарии
к статьям «неистового Виссариона» и что особенно встревожило гимназического
директора, к строкам запретного письма Белинского к Гоголю — манифеста
антикрепостнической России, клеймившего рабство и призывавшего введение по
возможности строгого исполнения «хотя тех законов, которые уже есть». В
дружеском окружении Николая Гавриловича тогда были историк Н.И. Костомаров, коллега
по гимназии Е.А. Белов, поэтесса и собирательница фольклора А.Н. Пасхалова. В
провинциальном Саратове пятидесятых годов они составляли кружок
высокообразованных людей, увлеченных исторической и поэтической сторонами жизни
народа, искренно работавших для просвещения и социальных улучшений.
В
ту пору Николай Гаврилович женился на Ольге Сократовне, дочери местного врача.
Он готовится к магистерским экзаменам для получения ученой степени и в
последующем университетской кафедры. Ему не терпится также попробовать себя на
поприще писателя-публициста.
Уезжая
из Саратова в Петербург, Чернышевский еще не знал, какое бурное десятилетие
ожидает его впереди. Пройдет совсем мало времени, и его как талантливого
публициста, авторитетного литературного критика, философа и социолога,
глубокого экономиста, узнает вся Россия, и он станет идейным руководителем
целого поколения людей, вошедших в историю общественной мысли под именем
«шестидесятников».
Из
Петербурга Чернышевский часто шлет письма в Саратов. В одном из них читаем:
«...Как и всегда, как и каждый час, я буду мыслями в Саратове, которого, можно
сказать, никогда не оставляли они — разве только в минуты сна без сновидений».
Живя в столице, Чернышевский дважды побывал на родине — в летние месяцы 1859 и
1861 годах, навещая отца, который умер на восемь лет позже матери Николая
Гавриловича.
Статьями
Чернышевского зачитывается молодежь. «Репутация его растет не по дням, а по
часам — ход ее напоминает Белинского, только в больших размерах», — писал
Некрасов Добролюбову в 1861 году. С непримиримой решительностью Чернышевский
обрушился на половинчатость проводимых правительством Александра II реформ.
Особенно
резко он выступил с критикой действий правительства в «Письмах без адреса»,
запрещенных цензурой в 1862 году. Содержание крепостного вопроса Чернышевский
поставил в связь с общими принципами, составлявшими сущность самодержавного
государственного устройства в России. Без вовлечения народа в реформы, по
мнению публициста, не могло быть и речи о прогрессивных преобразованиях.
Чернышевский
объяснял основные причины неудачи реформы тем, что Александр II отменил крепостное право «силою старого порядка», при
помощи старой бюрократии, не заинтересованной в общественной пользе.
Подогреваемые
демократической журналистикой забурлили политические страсти. Резкая критика
действий правительства и царя сделала имя Чернышевского символом надвигавшейся
революции. Захваченная полицией анонимная прокламация «Барским крестьянам от их
доброжелателей поклон», где содержались призывы собирать силы для будущих
выступлений, послужили поводом для ареста публициста. В июле 1862 года
Чернышевский оказался в Петропавловской крепости.
В
ожидании суда Николай Гаврилович вспоминал и делал записи о своем детстве, о
родном городе: «Горы огибают Волгу полукругом. Саратов лежит в этом амфитеатре
на предгорьи северной стороны; местность живописна. Соколова гора, — так
называется та часть стены амфитеатра, к которой прилегает Саратов, — видна со
всех улиц города. Она подходит полною своею высотою к самому берегу реки, —
отвесным обрывом... Противоположный конец амфитеатра синеет далеко мысом,
врезывающимся в Волгу... Амфитеатр гор прекрасен... Множество лощин, буераков,
— и диких, и светлых, веселых, — иные из них прелестны... В очень многих
лощинах и ущельях гор — сады; и по предгорью внутри амфитеатра много садов...
Верстах в 3-4 от берега Соколова гора спускается в глубину амфитеатра довольно
отлого, весенняя вода с северного края амфитеатра, нашедши небольшой перегиб в
отлогости спуска, обратила его в глубокий овраг... Вдоль оврага подъем от
берега в глубину амфитеатра ровный, пологий; но дальше к югу предгорье падает к
берегу террасою; между террасою и берегом весенней воды идет полоса с полверсты
шириною.
Эта
прибрежная полоса, крутой спуск террасы, вся терраса заняты городом; еще дальше
вниз по Волге, к югу, терраса опять незаметно переходит в дно амфитеатра, —
зато само дно поднимается довольно высоким берегом, — и это все застроено,
отчасти уж на моих глазах; еще дальше начинаются поемные луга, с небольшими озерами
или большими плоскими блюдечками воды, остающимися от разлива». Эти описания до
сих пор остаются одними из самых поэтичных.
В
тюремной камере Чернышевский написал выдающийся роман «Что делать?», где создал
идеал социалистического устройства общества, нарисовал привлекательные образы
«новых людей», противостоящих пошлости и отсталости современной жизни. Роман
этот просочился на волю, взбудоражив все слои общества и принеся автору
литературную славу.
Попытки
властей связать имя Чернышевского с анонимной прокламацией и тем самым придать
следствию и суду над ним вид законности оказались несостоятельными.
Фальсификация и подтасовки в его деле были известны уже современникам, а ныне
доказаны документально. Тем не менее в 1864 году Чернышевский был осужден на
бессрочную ссылку с лишением всех прав и имущества, затем подвергнут публичному
оскорблению — «гражданской казни».
Призывал
ли писатель народ «к топору» на самом деле? Привычно отвечать на этот вопрос
утвердительно. Действительно, Николай Гаврилович в «Письмах без адреса» открыто
предупреждал Александра II об «ожидаемой
развязке» — революции. Но при этом говорил: «Не вы один, а также и мы желали бы
избежать ее». Чернышевский предвидел, что справедливо негодующий народ, не
удовлетворенный начавшейся крестьянской реформой, в своей слепой ненависти «не
пощадит и нашей науки, нашей поэзии, наших искусств; он станет уничтожать всю
нашу цивилизацию». Убежденный демократ и социалист не мог призывать к кровавой
анархии, а лишь прозорливо предвидел такую развязку...
Почти
двадцать лет провел Николай Гаврилович в сибирской ссылке. Письма от него к
родным поступали нечасто. Они были адресованы жене, сыновьям Саше и Мише,
двоюродному брату Александру Пыпину. В этих длинных, наполненных сибирским
одиночеством письмах, содержится множество неспешных строк-воспоминаний о
родном городе и дорогих его памяти людях.
Только
в августе 1883 года Чернышевскому разрешили переехать в Европейскую Россию —
поначалу в Астрахань. Спустя шесть лет ему разрешили вернуться в Саратов. Этот
последний период жизни писателя оказался самым кратким — четыре месяца.
Основной работой, дававшей средства к жизни воссоединившейся семьи, стал
перевод с немецкого двенадцати книг многотомной «Всеобщей истории» Г. Вебера.
Николай Гаврилович успел подготовить к печати объемистый том «Материалов для
биографии Н.А. Добролюбова», которые увидели свет уже после смерти автора, в
1890 году. Чернышевский намеревался написать биографическую монографию о
Добролюбове, издать свое собрание сочинений, подготовить издание сочинений А.Я.
Панаевой, составить обзор литературного движения 1870-х годов, но не успел. В
октябре 1889 года его не стало.
Жене
Чернышевского писали в скорбные дни: «Вы похоронили то, что было смертного в
Николае Гавриловиче, но слава его не умрет, пока живы в русском обществе любовь
к народу и стремление к справедливости, пока не угасла в нем вера в лучшие
идеалы человечества».
«Нравственное
качество его души было испытано великим испытанием и оказалось полновесным, —
отозвался о Чернышевском далекий от его воззрений религиозный мыслитель и поэт
Владимир Соловьев. — Над развалинами беспощадно разбитого существования встает
тихий, грустный и благородный образ мудрого и справедливого человека».