Самосюк Г

Самосюк Г.Ф. П.В.Орешин (1887-1938) // Русские писатели в Саратовском Поволжье: [Сб. очерков] / Под ред. Е.И. Покусаева. Саратов, 1964. С. 222-223.

П.В. ОРЕШИН (1887 — 1938)

Из Саратова выдвинулся поэт и прозаик Петр Васильевич Орешин. Он не сразу вошел в большую литературу, не сразу нашел свой поэтический голос. Но уже первые его стихи, опубликованные в 1911 году в «Саратовском листке» и «Саратовском вестнике», отличались искренностью чувств, отчетливым демократическим настроением.

Орешины издавна жили в селе Галахове бывшего Аткарского уезда. Не в силах вести полунищенское крестьянское хозяйство, отец будущего поэта уехал с семьей на заработки в Саратов. Здесь и родился Петр.

В детстве он часто жил у деда в Галахове — отсюда столько нежных интонаций в его стихах, посвященных деревне, отсюда такой богатый деталями и многокрасочный колорит в описании родных мест в его повестях и рассказах.

Не окончив городскую школу, Орешин вынужден был пойти на работу «в люди». В поисках заработка он долгие годы скитался по городам и селам Поволжья и Сибири, видел тяжелую, «несносную жизнь» народа, чутко воспринимал «кручину изб убогих».

Только в 1913 году Орешин поселился в Петербурге и занялся систематической литературной деятельностью — преимущественно это были стихи о деревне, которые он публиковал в журналах «Заветы» и «Вестник Европы».

В годы первой мировой войны Орешин был рядовым солдатом. В стихах этого времени («Письмо с позиций», «Тятька» и др.) поэт осуждает бесчеловечный характер империалистической бойни. Октябрьскую революцию он искренне принял, радостно возвещая о ней в своих взволнованных поэтических «кличах».

В 1919 году Петр Орешин переехал в родной Саратов, установив здесь самые живые и плодотворные связи, с обновляющейся деревней, знакомой ему лишь по впечатлениям далеких уже дореволюционных лет. Несколько лет он сотрудничал в «Саратовских известиях», одновременно принимая активное творческое участие в газетах и журналах Москвы.

В Саратове им были подготовлены и изданы три небольших сборничка стихов — «Дулейка» (1920), «Березка» (1920) и «Мы» (1921).

Орешин не раз выступал перед саратовцами с чтением своих поэтических произведений. В 1921 году, когда отмечалась третья годовщина национализации Волжского флота, он познакомил участников торжества со стихотворением «Степан Разин»[1].

В 1925 году Орешин, живший в это время уже в Москве, был избран членом правления Всероссийского союза писателей.

Почти каждое лето он приезжал в Саратов, посещал родные места, села Саратовской области. В середине 30-х годов, задумав написать поэму о Чапаеве, Орешин предпринял поездку по местам боев чапаевцев.

Творчество Орешина имеет глубокую национальную основу. И об этом очень поэтично сказал Сергей Есенин в рецензии на первый сборник стихов Орешина «Зарево». Он нашел эту книгу «похожей на сельское озеро, где отражаются и месяц, и церковь, и хаты», и был убежден, что все, прочитавшие сборник поэта, будут помнить о нем, «как о черемуховом запахе, долго»[2].

Книга эта имела трогательное посвящение: «престарелому деду моему Егору Алексеевичу Орешину и бабке моей Анне Лаврентьевне Куренковой, проживающим в селе Галахове, Аткарского уезда, Саратовской губернии».

Стихотворения 1913—1917 годов, объединенные в сборнике, отражали не только процесс формирования идейных и эстетических убеждений Орешина, но и свидетельствовали уже об определенности его социальных симпатий. Начав с немного грустного поэтического рассказа о России с «худыми избами», чахлым полем и нищими, о «тоске» и «кручине», разлившейся по стране, Орешин переходит к взволнованной патетике, связанной с пробуждением жизни, с предчувствием каких-то радостных изменений, о которых благовестит деревенский набат.

За темным лесом пышет зарево,

Хохочет радостный набат.

Ах, не дворцы ли государевы

Под небом северным горят?

Всем оскорбленным и униженным

Поет о радостях набат.

(«В полях»)

В стихотворениях Орешина последних предреволюционных лет появляется величавый образ русского богатыря Микулы, олицетворяющий собой поднявшиеся на борьбу народные массы («Микула», «Микулин ход»).

Октябрьская революция рождает в нем на первых порах почти блоковское ощущение стихийности, необузданной силы, «прекрасной жестокости».

В стихотворении «Октябрь» Орешин рассказывает о революционных днях в Саратове:

Выстрел — и над Волгой кипень облаков,

Выстроил Саратов тысячу штыков.

Пушки — на верхушки Соколовых гор.

Звякнули винтовки — ставни на запор.

В руках ножи — в глазах мечта,

В руках штыки — в глазах мечта,

На белых пальцах стынет кровь,

В груди — кинжал, в глазах — любовь![3]

Поэту не все было ясно в бурных Октябрьских событиях. Об этом свидетельствует его стихотворение «Без царя», снабженное характерным эпиграфом из Тютчева: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить...». Но главное воспринималось отчетливо: приходит свобода, обретаются равенство и братство.

Ощущение весны, счастья, молодости являются главными эмоциональными красками в поэзии Орешина первых революционных лет. Это настроение пронизывает его сказку «Снегурочка», написанную и изданную в Саратове в 1919 году. Снегурочка — это не только «жизни прожитой весна, детства светлого цветы, детства красного мечты», но и радость бытия.

В грозные годы революции и гражданской войны Орешин обращается к легендарным народным героям — Степану Разину и Емельяну Пугачеву, о которых в Саратовском Поволжье сложили немало песен.

В грозном шуме валов Как негаданно встал

Слышу звоны ножей, Из крутых берегов

Песни вольных гребцов, Воевода-капрал

Гулкий стон Жигулей. Емельян Пугачев.

В ночь седая волна Свистнул ветер-степняк,

Мне поет о былом, Оглушил Жигули.

Как жила старина Стенька, вольный казак,

На приволье родном. Отозвался вдали.

(«Степан Разин»)

Большой поэтический и политический интерес представляют стихи Орешина, опубликованные в «Саратовских известиях» в 1919—1922 годах. Поэта по-прежнему привлекают большие темы революции, гражданской войны, истории борьбы за советскую власть, формирования чувства спаянности и классового единства[4]. Хорошо, свежо, совсем не «по заказу» звучали стихотворения, посвященные международным пролетарским и советским праздникам[5].

Некоторые стихи Орешина саратовского периода (например, «На битву с холерой») имели плакатно-агитационный характер, но они больше, чем другие, были рождены временем.

Пожалуй, наибольшей его удачей была поэма «Голод», впитавшая в себя всю боль авторских переживаний, весь трагизм человеческих страданий.

Высохли курганы. Как лица,

Заморщинились пашни от боли.

Только ворон, проклятая птица,

Каркает над пустынным полем.

А вдали высыхает Кама!

Ой, как полдни сухмяные долги!

Месяц кинулся с неба прямо

В темноту зарыдавшую Волги[6].

Саратовская критика единодушно признавала, что Петр Орешин имеет свой «внутренний поэтический лик».

Однако некоторыми, с трудом привыкавшими к новой поэзии, саратовский период его творчества рассматривался, лишь как «школа современности», не больше. Бывший сотрудник старого «Саратовского вестника» С. Полтавский, например, в статье «Саратовский парнас» безапелляционно заявлял, что произведения Орешина — «отнюдь не поэзия», — и при этом ссылался на сборники стихов «Березка», «Дулейка» и «Мы», в которых якобы поэт «сказал не самое лучшее из того, что он знает и о чем умеет сказать: революционная фраза, революционная поза в его стихах безуспешно пытаются стать искусством».[7]

Выступление Полтавского не было оставлено без внимания. 3.Чаган, полемически назвавший свою заметку «Старый «Парнас», «подчеркнул политическую сущность подобных литературных выпадов. Суть статьи Полтавского,— резюмировал автор,—сводится к настойчивому утверждению, что «дух революции, царящий в орешинских «Мы», «Дулейка» и пр., убил искусство поэзии»[8].

Когда шли эти споры вокруг Орешина, а по сути дела вокруг принципиальной и новой для тех лет проблемы искусства и революции, поэта уже не было в Саратове.

В середине 20-х годов вышли три тома стихотворений Петра Орешина[9]. Его творческий облик к этому времени уже полностью определился. Он глубоко и верно осмыслял общественно-политические процессы, совершающиеся в нашей жизни, тонко рассказывал о красоте и неповторимом своеобразии родных просторов, с глубоким лиризмом, переходящим иногда в элегическую настроенность, говорил о родине, о трудностях ее обновления[10]. В поэтические сборники «Ржаное солнце», «Соломенная плаха» и «Родник» Орешин включил часть из того, что создавалось недавно в Саратове.

Многие его стихотворения имеют автобиографический характер, но воспринимаются, как поэтическая исповедь целого поколения рубежа двух эпох. О своем (и не своем) безрадостном детстве в Саратове поэт пишет:

Я вырос, как репейник хмурый

На дне оврага, и ручей

Блестел густой и мутной шкурой

В душе заброшенной моей.

Мой дом — лохмотья и заплаты,

Косая дверь, окно — как щель.

И сыплется лоскутной ватой

В углу из ящиков постель.

И целый день одно и то же:

Вино, да брань, да топот ног.

И диво, как я детство прожил

И душу в теле уберет!

(«Детство», 1922)[11].

Труден был процесс высвобождения юноши из-под влияния темной, религиозной семьи.

Я вышел с боем из закута

Избы родителей моих,

Откуда вековое люто

Звериный извергало дых,

Где мысль в коряжинах иконных

Ломала свой павлиний хвост,

Откуда с колокольным звоном

Ее тащили на погост!

(«Мой выход», 1933)[12].

Революционная буря, широкой волной захватившая и Саратов, оказалась той силой, которая круто изменила судьбу паренька. Об этом торжествующе и немного грустно Орешин писал в любимом стихотворении «Задушевное» (1922), очень богатом есенинскими интонациями.

Вы меня не таким загадали

И напрасно связали с избой.

Ураганы железа и стали

Пронеслись над моей головой!

И когда вся Россия согнулась

Под ярмом нищеты и борьбы,

Я ушел от соснового гула

И от лунной ушел ворожбы[13].

Многие стихотворения и поэмы Петра Орешина являются поэтическим рассказом, не всегда, правда, удачным в художественном отношении, о борьбе саратовского пролетариата в 1905 году, о последних предоктябрьских днях. Орешин писал о восставших рабочих, которых вдохновляли традиции понизовой вольницы, добрая слава Емельяна Пугачева и Степана Разина. Поэма «Окровавленный май» (1927) знакомила с революционными событиями пятого года.

Как Саратов под горой стоит,

Куполами да зарей горит.

Зелен остров — плот

Будто вверх плывет,

Как собрался тут

Весь рабочий люд.

Тыщи три с лишком

Собралось тайком.

В ритме популярной частушки звучал бодрый клич:

Гей, товарищ, крой,

Царский кнут долой!

Богачей — в дугу,

Не спускать врагу![14].

Орешин приветствовал смелые выступления саратовского пролетариата накануне решающих дней Октября и считал, что

Было все готово, чтобы Ленин

Пришел на Волгу к смелым поколениям,

Свершившим первый предоктябрьский шаг!

(«Матрос Иван», 1924)[15].

Петр Орешин менее известен как прозаик, однако им создано немало повестей и рассказов, многие из них основаны на саратовских мотивах.

Почти одновременно с работой над первыми стихами молодой Орешин пробует свои силы и в области прозы. Его ранний этюд «Башмаки» (1914)—это печальный рассказ о жизни семьи саратовского почтового служащего. В произведениях первых революционных лет Орешина занимает проблема драматического столкновения старого и нового в идейно-нравственной жизни, в создании людей. На глубоких расхождениях принципиального характера основаны, например, отношения отца — в прошлом богатого саратовского купца, нажившего состояние нечестными путями, и сына — красноармейца, ушедшего из старой жизни в новую и погибшего в борьбе за революцию («Месть», 1918). О ломке сознания белогвардейца, попавшего в плен к защитникам молодой республики, читаем в рассказе «Белогвардеец» (1919). О старой, цепкой власти денег, убивающей в человеке человека, узнаем из рассказов «Деньги» (1919) и «Время — золото» (1924).

Писатель с большой теплотой отзывается о мужиках-крестьянах, о тех «полевых», «степных, лесных, болотных» людях, которые «составляют наши корни», из которых вырастает новая Россия. «Это, — любовно говорит о них писатель, — наши сермяжные богатыри русские, и их, кондовых и железных, право же, недаром воспевали старые бандуристы и песенники»[16]. Много еще в мужике, пишет автор, темного и косного, но сознание его заметно пробуждается, хотя и не всегда легко освобождается от религиозных предрассудков и безразличия[17].

Самое значительное произведение Орешина из жизни дореволюционного Саратова, над которым он работал не сколько лет, — повесть «Злая жизнь». В 1926 году был создан первый ее вариант под названием «Ничего не было». Критика довольно сдержанно отнеслась к этому новому произведению писателя, отметив прежде всего его композиционную нестройность. Однако тонко было определено основное качество книги — «нежность поэтической ткани повествования»[18]. Через два года читатели познакомились с повестью «Жизнь учит» — продолжением первой повести.

Переработав позже отдельные главы и эпизоды, Орешин издал повести под объединяющим названием «Злая жизнь» (1930).

Почти все события произведения развертываются в Саратове и селах Аткарского уезда. Повесть очень богата автобиографическими материалами, тесно переплетенными с историческими эпизодами из жизни города, с фактами первых революционных выступлений рабочих.

В центре авторского внимания — история формирования характера сына приказчика Володьки. Детство его прошло в самой грязной и нищей части города — в Глебучевом овраге, где «женщины редко улыбаются, а мужчины редко бывают трезвы».

«Глебучев овраг, — вспоминает автор, — через весь Саратов тянется: от Волги до вокзала, и живет в овраге сплошная нищета. Розовые, голубые, синие домишки друг на друге, как грибы поганые, лепятся на круто-склонах, того и гляди, верхний домишка на своего нижнего соседа загремит. В летнюю пору банная вода посередине оврага течет, растет колючий репей, свиньи в тине лежат, ребята на свиньях верхом катаются. Весенняя вода в овраге разливалась саженей на пять, бурлила, клокотала, гудела и несла через весь город дохлых собак, кошек, бревна, поленья, щепу. Овражные жители охотились за щепой и поленьями. Народишко бедный, домишки рваные, заборишки худые, — жили, как птицы... Засаленные карты, игра копеечная ходили по дворам... Тьма — единственное слово, точно определяющее всю сущность полузвериного существования»[19].

«Овражные люди», — рассказывает Орешин, — почитали себя «неразбитым войском Стеньки Разина» и по воскресеньям выходили к Привалову мосту драться — «под наблюдением городовых, и дрались без злобы, после хлестали водку, обнимались и спали вместе»[20].

Но мальчику этот же мир рисовался иначе; детское воображение романтизировало и героизировало даже драки и безобразные попойки.

Большое облагораживающее влияние на душу Володьки оказывали его дед и бабушка, жившие в селе Галахове, куда часто приезжал внук.

Мальчик хорошо учился и рано начал постигать смысл существующего. Он, например, после долгих размышлений пришел к мысли, что купец, пол и другие важные господа — все «мыльные пузыри» и что Саратов — тоже «большой мыльный пузырь, который можс.г в одно прекрасное время лопнуть, и от него ничего не останется»[21]. Весь закон божий, кроме истории с яблоком, казался Володьке «мрачным, как Глебучев овраг и Кирпичная улица»[22].

Володька обладал тонкой поэтической душой, любил поэзию и сам хорошо читал. В столетнюю годовщину со дня рождения Пушкина он принял участие в городских торжествах на Театральной площади.

Но Володька вынужден был рано начать работать. Суровая трудовая школа жизни довершила воспитание и окончательно определила судьбу юноши.

Накаленная политическая атмосфера в городе накануне 1905 года заставила Володьку пристальнее следить за революционными событиями, присматриваться к людям, выделять среди них руководителей масс. Повесть завершается знакомством Володьки с большевиком Михаилом Михайловичем Шнейдером, занявшимся его политическим воспитанием.

С большим интересом читаются те главы книги; которые рассказывают о жизни старого купеческого Саратова и его хозяев. Самым значительным лицом в городе, от которого зависело существование большинства жителей, был богатый купец Константин Андреевич Андреев, владелец многих человеческих "душ и каменного Гостиного двора около Пешего базара, «...вся Саратовская губерния толкается тут с утра до темноты».

Когда над городом опускается светлая ночь, по улицам «стукают ночные караульщики, дымят бестолково керосиновые фонари, спят черные огромные замки на гостинодворских дверях, как собаки на сене»[23]. Ни один вечер не обходится без «пьяных мордобитий» и криков «караул!».

Живет своей незасыпающей жизнью Приволжский вокзал, украшенный разноцветными флажками; «синие, красные и зеленые фонарики плывут по воздуху. По темному берегу тоже огни: конторки пароходные, баржи, товарные склады, костры босяцкие»[24]. А в речном ресторане веселятся именитые купцы.

Революционные события кровавого пятого года взбудоражили жизнь купеческого города, выбили ее из привычной колеи. «Магазины в Гостином дворе закрыты. Тяжелый замок на каждой двери спал крепким чугунным сном. Приказчики в котелках и шляпах толпились по тротуарам... из-за угла» появились «рабочие железнодорожных мастерских... винтовки из-за спины, револьверы за поясами:

Отречемся от ста-ро-го ми-р-ра,

Отряхнем е-го прах с на-ших ног!

Приказчики с Никольской (Радищевской — Г. С.) улицы тяжелой пестрой массой гудят навстречу железнодорожным рабочим, красный флаг из-за пазухи — на высокий, шест...» События развертывались быстро. «Загудела Никольская улица, заиграли серебряные трубы, загрохотали барабанные палки, разыгралось солнце над городом — вся Московская (Ленинский пр. — Г.С.) улица от вокзала до Волги пожаром горит»[25].

Как и повсюду в стране, демонстрация в Саратове была разогнана. «На углу Московской и Александровской (Горьковской — Г. С.) улиц рабочих окружила конная полиция и после коротких переговоров открыла огонь. Безоружные рабочие бросились врассыпную, оставив на месте восемь человек убитыми»[26].

Эти последние страницы повести приобретают ярко выраженный очерковый характер и насыщаются автором острой публицистикой.

Для прозаических произведений Орешин находит свои темы, образы, сюжеты, но в восприятии движущейся жизни, в идейно-эмоциональной оценке ее, в общей лирической тональности он одинаков и как поэт, и как прозаик.

В 1935 году Орешин закончил поэму «Чапаев». В письме к А.М. Горькому он просил разрешения лично прочесть ему «самое лучшее», по мнению автора, «из всего», что ему удалось создать когда-либо[27]. Некоторые страницы поэмы воскрешают саратовские эпизоды из жизни сначала мальчика Васятки, работавшего в лавке балаковского купца, потом солдата, тяжело раненного во время империалистической войны и привезенного в Саратов, наконец, легендарного героя гражданской войны Чапаева, командовавшего дивизией в Саратовском Заволжье.