Юдин В. Лев Толстой: "Вздумал я... ехать... по
Волге" // Волга: Литературно-художественный и общественно-политический
журнал. Саратов, 1983. № 8. С. 165-167.
Есть в дневнике Л.Н. Толстого загадочная запись.
Она сделана 20 мая 1851 года: «20 апреля я уже не писал дневника и до 20 мая. Я
вспоминаю, однако, день за день этот месяц. Он очень интересен».
Уже четвертый год молодой Лев Николаевич Толстой
вел дневниковые записи. Они не были каждодневными и регулярными. К дневнику он
обращался изредка, чтобы поразмыслить, запечатлеть самые важные события,
встречи, намерения. И записи год от года становились все обширнее,
обстоятельнее. Если в 1850 году Толстой сделал лишь семь записей, то в
следующем, богатом событиями и крутыми переменами его жизни, обращался к
дневнику более или менее регулярно. И длительные перерывы случались весьма редко.
В апреле 1851 года Толстой четырежды брался за
свой дневник. Но девятнадцатого записи оборвались. В этот день Лев Николаевич
отметил: «Приехали Николенька, Валерьян и Маша. Завтра поеду в Тулу, решусь
насчет службы и Воротынку отдам за шестнадцать тысяч ассигнациями».
Тяготясь уделом непреуспевающего помещика и
провинциального чиновника, он искал способ перемены своего существования и
скучной деятельности. Лев Николаевич решил выйти в отставку со службы в
Тульском губернском правлении, где он числился канцелярским служащим Тульского
дворянского депутатского собрания, и покинуть на некоторое время Ясную Поляну.
Испытывая денежные затруднения, Толстой продал доставшуюся ему по разделу
имущества небольшую деревеньку Воротынку, которая находилась неподалеку, в
Богородицком уезде под Тулой.
Деньги понадобились срочно: приехал Николай —
старший брат из своего имения Покровского по пути на Кавказ, где служил
офицером в экспедиционной армии. С его приездом отпали сомнения Льва
Николаевич, которому шел двадцать третий год и который чувствовал себя
непристроенным в жизни. Николеньку Лев Николаевич очень любил и авторитет его
ставил выше всех. Старший брат уговорил его отправиться на Кавказ.
Николай Николаевич легко увлек впечатлительного
брата романтикой и приключениями боевой походной жизни, офицерской вольницей,
дикой кавказской экзотикой. Сборы были недолгими, и 29 апреля Толстые отправились
на перекладных через Москву в Казань, откуда намеревались продолжить путь вдоль
Волги до Астрахани и далее, в тарантасе, через Кизляр до станицы Старогладковской,
к месту службы Николая Николаевича.
Об этой поездке Лев Николаевич сообщил в
дневнике весьма скупо, в той же записи от 20 мая: «Путешествие. В Казани.
Шуваловы. Зыбин, Загоскина, Оголин, Юшковы. В Саратове. Майор. Немцы. Виды.
Шторм. Рыбаки. Немцы». Похоже на план описания путешествия, набросанный наспех
для памяти.
Спустя много лет, в 1904 году, Лев Николаевич
сказал своему врачу, другу и единомышленнику Душану Петровичу Маковицкому, что
о путешествии по Волге «можно было бы написать целую книгу».
Но ни книги, ни даже письма кому-либо из друзей
о своих волжских приключениях Лев Николаевич так и не написал. Правда, вскоре,
уже на Кавказе, он было сел за путевые записки. Озаглавил их «По Волге», но
потом появился другой заголовок: «Еще день». Начинались заметки без всяких
предварительных рассуждений, энергичным и конкретным введением в действие:
«Вздумал я из Саратова ехать до Астрахани по Волге». Однако после двух коротких
абзацев описание волжского путешествия оборвалось. Что-то отвлекло Толстого.
Может быть, заиграла боевая труба, призывая к оружию и походу, и юнкер Толстой,
бросив начатую рукопись в ящик стола, нацепив шашку, кинулся к своему коню. А
может, пришли друзья-однополчане, затеявшие пирушку, и оторвали его от стола.
Как бы то ни было, Лев Николаевич к рукописи уже не возвратился и оставил
тайной свое путешествие по Волге — единственное, но неповторимое,
запечатлевшееся в его памяти на всю жизнь.
Попробуем же приоткрыть эту тайну.
По пути на Кавказ братья Толстые заехали в
Казань, не воспользовавшись прямой дорогой, например, через Курск или Воронеж.
В тридцати верстах от Казани, в селе Панове, находилось имение их тетушки
Пелагеи Ильиничны Юшковой, которая в 1841 году, после смерти отца, стала
опекуншей юных Толстых, оставшихся круглыми сиротами.
С Казанью издавна связан род Толстых. Дедушка
Илья Андреевич Толстой был казанским губернатором. Одна из его дочерей, Пелагея
Ильинична, вышла замуж за богатого и влиятельного казанского помещика Владимира
Ивановича Юшкова, отставного гусарского полковника. В ее семье и воспитывался
Лев Николаевич, лишившийся матери еще на втором году жизни. В доме Юшковых
много лет жили все братья Толстые, их сестра Мария.
Три года Лев Николаевич был студентом Казанского
университета. Однако, разочаровавшись в университетских науках, оставил
занятия. В Петербурге, где он пытался продолжить образование, у него и
зародилась впервые мысль о поступлении на военную службу. Первого мая 1849 года
он писал брату Сергею: «В Петербурге мне открывались две дороги, я мог
поступить в армию, чтобы принять участие в венгерском походе, и мог закончить
мои университетские занятия, чтобы получить себе потом место чиновника. Но моя
жажда знаний победила мое честолюбие, и я снова принялся за занятия».
Но в конечном счете, мечта о военных
приключениях, стремление испытать себя тяготами походной жизни и постоянными
опасностями одержали верх — Лев Николаевич отправился на Кавказ на военную
службу, которую предстояло ему начать с низшего, юнкерского чина.
Братья Толстые в Казани гостили две недели.
Время провели весело: бывали на балах и вечерах, совершали прогулки на яхтах по
Волге, в знаменитый старинный Зилантьев монастырь, расположенный на высоком
волжском берегу. На одном пикнике, которые часто устраивала начальница женского
Родионовского института Екатерина Дмитриевна Загоскина, Мария Николаевна, учившаяся
в институте, познакомила брата со своею подругой Зинаидой Модестовной
Молоствовой, прелестной племянницей попечителя Казанского учебного округа.
Романтически настроенная девушка увлекла Льва Николаевича и возбудила у него,
как он выразился потом, «поэтическое чувство влюбления», до того ему совершенно
неведомое.
Из Казани Толстые отправились по правому берегу
Волги на почтовых лошадях, но в собственном тарантасе. Приторочив дорожные
сундуки и баулы к задку, они расположились на мягком заднем сиденье, а своим
слугам оставили переднюю скамью. Ямщик лихо гнал резвых коней, и экипаж быстро
катился по набитому тракту, обгоняя крестьянские обозы, развозившие с ближайших
волжских пристаней разные товары. На Волге только что открылась навигация, по
реке плыли тяжелогруженые суда, под парусами и на веслах, — вниз, а навстречу
течению глубоко осевшие баржи бичевой тянули артели бурлаков. Изредка посредине
реки, шумно шлепая плицами огромных колес, проплывал неуклюжий, низко сидящий в
воде и похожий на черепаху пароход, расстилая по Волге густые шлейфы дыма из черных
высоких труб.
Ехали без остановок, лишь с короткими ночевками
на почтовых станциях, и спустя четыре дня достигли Саратова. Тряская езда в
тарантасе по Пыльной дороге, тогда как в версте от тракта, а то и ближе,
спокойно несла свои могучие воды Волга, скоро утомила и наскучила. Толстые,
сделав основательную остановку в Саратове, решили дальше до Астрахани, плыть в
лодке. Поиски подходящего судна и сборы в длительное плавание, обещавшее массу
приключений, заняли два дня. О саратовских хлопотах и впечатлениях у Льва
Николаевича нет ни строчки ни в дневнике, ни в письмах. Однако пребывание в
Саратове оставило в его памяти немало событий и интересных встреч. Потом,
спустя много лет, он описал в одной повести Саратов так обстоятельно и в таких
деталях, словно прожил в нем не два дня, а две недели.
Саратов тогда был самым большим городом на
Волге. В нем насчитывалось более семидесяти пяти тысяч жителей. Саратовские
пристани тянулись на две или три версты, и вдоль всего берега стояли лабазы,
амбары, магазины. Лишь хлебных амбаров насчитывалось более трехсот пятидесяти.
Нескончаемо длинным рядом простирались по берегу соляные склады. Торговля
эльтонской солью давала казне немалый доход — полтора рубля на один вложенный.
Чего только не грузили в Саратове на легкие и
вместительные дощаники и неуклюжие емкие баржи! Каспий поставлял верховым
городам персидские шелка, чернильные орешки, изюм и урюк, черную икру и балык,
тюлений жир, нефтепродукты. С ними суда шли по Волге и Оке до Москвы и по Мариинской
системе каналов и шлюзов — в Петербург, а по Каме и Чусовой — в уральские
заводы. А оттуда спускали вниз по воде кузнечное железо и чугунное литье,
металлическую и деревянную посуду, меха, древесину, льняные и шерстяные ткани,
промышленные изделия, вина, хлеб. Все это шло через Саратов, тут многие товары
оседали, перегружались. И по всему берегу с утра до ночи крутился шумный
человеческий водоворот. По сходням бегали грузчики с тяжелыми ношами на спинах,
покрикивали приказчики, стучали плотники, ржали лошади, бранились извозчики...
Самая изысканная публика собиралась у
пассажирской пристани, между Бабушкиным и Полицейским взвозами, которые были
аккуратно вымощены гладким булыжником. Здесь мягко катили рессорные пролетки на
резиновых шинах. Извозчиков было много, и брали они недорого. Конечно, и братья
Толстые, оставив свой тарантас под присмотром сторожа на почтовой станции, не
раз пользовались услугами саратовских лихачей.
Ночь или две Толстые провели в Саратове.
Гостиниц в городе хватало, и славились они удобствами и роскошью. Лучшей
считалась гостиница под вывеской «Вокзал и общий стол» на Театральной площади.
В ней останавливались деловые люди. Знатные же гости предпочитали номера
Барсукова на Немецкой улице или Брыкича — на Верхнем базаре. У Барсукова за
ночлег брали от полтинника до двух рублей — дороже в городе не было.
Надо полагать, Толстые, не скупясь, заняли
двухрублевый номер в гостинице Барсукова, ведь она находилась в самом центре
города. Рядом, на Немецкой же улице — привлекательный магазин колониальных
товаров и иноземных вин Тихомирова. Неподалеку, на Московской улице — магазин
Ниденталя, получавший товары из самого Парижа и славившийся их весьма широким
выбором. Тут можно было купить одежду, часы, золотые изделия, ружье или
револьвер, посуду, духи. Братья, вероятно, не прошли мимо известной на весь
город книжной лавки и пополнили свою дорожную библиотеку, подобранную еще в Москве.
Вечером Толстые не могли не засвидетельствовать
своего почтения местным именитостям. Здешний губернатор Матвей Львович
Кожевников, общительный и начитанный, отличался большим радушием и
хлебосольством, доброжелательно поддерживал культурные увлечения местной
интеллигенции. Наверняка Толстые побывали в гостях и в губернаторском доме, так
как впоследствии Лев Николаевич воспроизвел весьма точный портрет саратовского
губернатора.
На следующее утро братья занялись поисками
подходящего судна для дальнейшего путешествия до Астрахани. Описанием этих
поисков и начал Лев Николаевич свой незавершенный рассказ, за который он взялся
в станице Старогладковской на Северном Кавказе: «Вздумал к из Саратова ехать до
Астрахани по Волге. Во-первых, думал я, лучше же, если время будет
неблагоприятное, проехать долже, но не трястись еще 700 верст, притом
живописные берега Волги, мечтания, опасность, все это приятно и полезно может
подействовать, воображал я себя поэтом, припоминал людей и героев, которые мне
нравились, и ставил себя на их место...
...Подошел я к Московскому перевозу и стал
похаживать около лодок и дощаников. "Что, заняты эти лодки? Есть ли
свободная?.." — спросил я совокупности бурлаков, которые стояли у берега.
"А вашей милости чего требуется?" — спросил у меня старик с длинной
бородой в сером зипуне и поярчатой шапке. "До Астрахани лодку".
"Что ж, можно-с!"».
Каким же способом братья отправились из Саратова
в Астрахань, располагая лишь тарантасом без лошадей? Спустя полвека, в 1904
году, в заметках для Павла Ивановича Бирюкова, одного из основателей
издательства «Посредник», собиравшего сведения для биографии Толстого, Лев
Николаевич писал, что они с братом Николаем Николаевичем «в Саратове взяли
косовушку, установили в нее тарантас и с помощью лоцмана и двух гребцов
поехали, где парусом, где на веслах, вниз по течению реки».
Саратовские картины и встречи Лев Николаевич использовал
в одном из последних рассказов «За что?». В нем Лев Николаевич, описывая
перипетии путешествия его героини, воспроизвел собственные впечатления от
поездки по Волге. Сюжет рассказа не требовал «привязки» к путешествию на лодке
от Саратова до Астрахани. Но в последние годы Толстой все чаще обращался к своему
прошлому, оно его постоянно занимало, волновало, владело его думами и
настойчиво проникало в его творчество, которое в большой степени питалось
памятью о наиболее ярких событиях прожитого. Он старался ставить своих героев в
условия и обстановку, в каких когда-то оказывался сам, и как бы заново
переживал вместе с ними то, что выпадало ему в давние годы. «Чем старше я
становлюсь, тем воспоминания мои становятся живее. И удивительно, вспоминаю только
радостное, доброе, и наслаждаюсь воспоминанием не меньше, иногда больше, чем
наслаждался действительностью», — писал он в дневнике.
Путешествие братьев Толстых удалось на славу.
Правда, с каким майором, упомянутым в дневнике, встречались они в Саратове или
по пути в Астрахань — неизвестно.