Гардин В.Р. [Работа В.Р. Гардина в Саратове] // Гардин В.Р. Жизнь и труд артиста. М., 1960. С. 97, 106.

<…>

Отсутствие хорошего режиссера в Саратове привело меня к необходимости ставить самому те спектакли, в которых я играл ведущие роли. Первой моей постановкой была «Свадьба Кречинского». Потом я сыграл чеховского Иванова, Швертав «Счастливой женщине» Щепкиной-Куперник и ряд мало интересных ролей.

С большой тщательностью поставил я «Эльгу», где играл уже графа Старшенского. Для Огинского, этого юного любовника, я считал себя старым. Мне было тогда тридцать четыре года, но, нелегко прожитые, они наложили на лицо отпечаток. А я хорошо помнил слова Самарина, ответившего на уговоры поклонников не оставлять роль Чацкого:

— Нет, друзья мои, этого делать нельзя. Публике интересен Чацкий Грибоедова, а не Чацкий Самарина. Чацкий может быть каким угодно, но только не оплывшим жиром.

Правда, я продолжал отличаться скорее излишней худобой, чем жиром, но складки на лице — следы пережитого — нельзя было скрыть гримом, а прибегать без нужды к наклейкам усов, бороды я не любил, потому что они мешали выразительности лица. Там, где по роли они были необходимы, я пользовался тресом (волосами, наносимыми прямо на кожу или приклеенными на совершенно прозрачную основу), не скрывавшим мимики лица.

<…>

Я очень глубоко заражался настроениями Протасова. Меня всегда захватывали своей сумеречной широкой тоской грустные цыганские песни. Вспоминалось, как их пела Оля — милая женщина, когда-то пригревшая меня, еще мальчишку, своей лаской. Я выплакивался настоящими слезами, благо сцена в трактире не все время требовала от меня актерской техники. А уходя разбитым в свою уборную, вспоминал Давыдова и представлял, как он бранил бы меня за «распущенность». Но отказать себе в наслаждении затонуть в настроении «Невечерней» я не мог.

Конечно, и в этой сцене, так же как во всех других, у меня до мельчайших движений, интонаций, мимики была сделана вся роль, и я бесконтрольно предавался настроениям слушателя только во время бездействия Протасова; и возвращался к необходимой актеру выдержке, как только мой герой пробуждался от своего внешнего оцепенения.

С величайшим наслаждением и увлечением проводил сцены с Обрезковым и следователем, потому что мысли, высказываемые в них Протасовым, были созвучны моим.

С этим спектаклем, очень лестно для меня отмеченным саратовской прессой, наш театр поехал на гастроли в Москву. Выступали мы в помещении театра Корш. И я хочу поместить здесь рецензию из газеты «Русское слово» от 28 марта 1912 года — «У рампы».