«Неудачник» из Саратова
Детские годы и юность Алексея Дмитриевича Попова, одного из основоположников советской театральной режиссуры, прошли в Саратове. Имя его хорошо известно поклонникам театра. Один из продолжателей дела Станиславского и Немировича-Данченко, боролся за реалистический метод в театральном искусстве, руководил более 20 лет ЦТСА, педагог и режиссер, оставивший после себя несколько поколений учеников, богатое творческое и теоретическое наследие.
Старая фотография — это целая книга. Как много она может
рассказать, поведать, был бы слушатель. За выцветшим изображением — драмы,
неудачи, успехи, жизнь и судьба. Когда я смотрю на эту почти вековой давности
фотографию, словно специально выстроенную современным режиссером в стиле ретро, мне вспоминается давняя
история. Попробую пересказать ее, если сумею...
Театральный сезон 1906 года в Саратове был особенным. 90 лет назад открылся новый каменный театр (старое деревянное здание сгорело в 1901 году) с витиеватым названием — Общедоступный театр попечительства о народной трезвости (ныне театр драмы). 15 сентября 1906 года здесь шла пьеса Островского "Без вины виноватые". Утром 17 сентября "Саратовский дневник" сообщил: "Новый обширный театр, масса публики, приподнятое настроение, овации по поводу артистов — все это придавало открытию сезона характер настоящего праздника... Г-жа Ар-ци-Светлова прекрасно передала глубокое чувство страдающей матери. Прекрасным партнером был господин Правдин (Незнамов)".
В 1906 году Алексей Попов (он на фотографии — в центре,
в глубине кадра, в картузе) учился в начальной школе. Его старший брат
Александр (на фотографии — в правом углу с гитарой) повел его в первый раз в
жизни в театр. У Дмитрия Васильевича и Прасковьи Ивановны Поповой (на фото она
в пуховом платке) сын Алексей родился третьим ребенком, последышем. Брат
Александр и сестра Клавдия (сидит на земле возле коляски, слева) были много
старше. Почти вся семья работала на машиностроительном и котельном заводе
"Сотрудник" Беринга, который располагался на Астраханской улице. Туда
поступил служить отец Дмитрий Васильевич — табельщиком, старший брат Александр
— чертежником, муж сестры Клавдии Иван (на фотографии — держится за руль
велосипеда) — токарем. Вольная жизнь Алексея продолжалась и в Саратове, куда
семья переехала из Самары. Мать была перегружена домашней работой и заботами о
муже, который вскоре после переезда умер. Главой дома остался Александр. На его
плечи лег груз забот о доме, о матери и брате.
Александр Дмитриевич был человеком необыкновенным,
талантливым, кончив сельскую школу, он упорно занимался самообразованием, чтобы
держать экзамен на аттестат зрелости, много знал и читал, на последние гроши
выписывал "Ниву" с приложениями, любил говорить, как он выведет в
люди Алексея и отправит учиться в университет. Свою работу чертежника презирал,
называл себя вьючной лошадью, но на судьбу не жаловался. Брат любил выпить, а выпив,
становился весел и остроумен, душевно играл на гитаре, "Вальс сумасшедшего".
...В тот вечер Алексей волновался ужасно — брат только
спросил его, почему у него такие красные уши, но ответа не ждал — всё понял.
После спектакля они шли по улицам уснувшего Саратова, оба возбужденные до
предела (младший часто вспоминал потом этот разговор с братом). "Ну как
тебе понравился спектакль?" — спросил старший. — "Очень
понравился!" — "Что же ты понял?" — Вопрос удивил Алексея:
"Чего же здесь еще понимать..." — "Значит, тебе ясно, как могут
быть люди без вины виноватыми?" Алексей впервые задумался: оказывается,
театр не только волшебное, увлекательное зрелище, но заключает в себе еще и
бездну мыслей... И вот они с братом, разговаривая ночью, в одинаковой степени
выбиты из колеи повседневной жизни, и каждый по-своему взволнован и потрясен.
Это событие, перевернувшее его жизнь, Попов впоследствии
назовет своим первым рубиконом. Вторым рубиконом будет поступление застенчивого
долговязого, фанатически влюбленного в театр юноши в знаменитый МХТ.
Московский художественный начала 90-х годов делал ставку
на естественность и правду. На естественность и простоту делал ставку и
Алексей. Для маленьких племянниц Алексея (две девочки на фотографии в центре)
старшая сестра Клавдия выписывала детский журнал "Светлячок". В этом
журнале среди сказочных картинок Алексей присмотрел одну грустную историю о
старом одиноком пне: когда-то он был раскидистым и могучим деревом. Пень, окруженный
молодой порослью, беседовал со зверями и птицами Алексею не раз самому
приходилось читать этот рассказ своим маленьким племянницам, а теперь этот
долговязый чудаковатый провинциал, решивший поступать в МХТ, счел его достойным
также и внимания высокой экзаменационной комиссии.
И вот в 1912 году Алексей Попов уже в белокаменной и
записывается на приемный экзамен в знаменитый театр. На предварительном
прослушивании кандидатов в артистической уборной Алексей проникновенно поведал
актрисе МХТ М. Германовой о злосчастной доле пня. Германова долго молчала,
затем попросила читать программу дальше. Узнав, что больше ничего нет,
огорчилась и задумчиво проговорила: "Очень жаль". Уже на улице, после
прослушивания, краснея и бормоча извинения, подойдя к Германовой, Попов
объяснил: он приезжий, денег у него нет, и он должен либо бежать на вокзал
(если не допущен) или уж держаться любым способом. Бедственное материальное
положение юного провинциала тронуло сердце знаменитой артистки, и она сообщила
(чуть замедлив шаг), что он допущен в виде исключения, и попросила его читать
на экзамене так же просто и выразительно, как он читал ей. Ночь накануне решающего
экзамена Попов провел на улице — не было денег на номер в гостинице.
И вот наступил день экзамена. Конкурс уже подходил к
концу, комиссия устала, но когда Попов начал читать, все присутствующие замерли
и неподвижно слушали его. Немирович-Данченко, зорко глядя на абитуриента,
подробно расспросил его, откуда он, где учился, играл ли на сцене, и если
останется в Москве, то на какие деньги будет существовать. Попов был принят, на
следующий день газета "Русское слово" поместила заметку о наборе в
МХТ. Всего четыре фамилии, и среди них Алексей Попов. В Саратове ликовали.
Второй рубикон был преодолен.
И еще один эпизод, который вспоминается, когда
разглядываю старую фотографию. Старший брат Александр, взяв отпуск, на
несколько дней впервые приехал в Москву, чтобы навестить Алексея и побывать в
Художественном театре. Алексей устроил его на "Вишневый сад" (это был
первый спектакль, который он сам смотрел, после, сидя на ступеньках бельэтажа,
вдруг разрыдался — впервые заплакал в театре и испугался, что заметят
окружающие, но никто не видел, многие тоже плакали, по лицам зрителей текли
слезы, они не замечали и не вытирали их). На спектакле Александр сидел как
зачарованный, в антракте был сосредоточен и молчалив, а до трех ночи бродил по
московским улицам, переживая впечатление от "Вишневого сада". На
другой день он сказал Алексею, что больше не может смотреть в Саратове
чеховские пьесы.
Шли годы, и все меньше оставалось у Александра надежд
устроить свою собственную жизнь, и все больше чаяний было в младшем брате.
Считая себя неудачником и полагая, что долг перед
младшим полностью выполнен, старший брат все мрачнее смотрел на себя самого (он
увлекался в ту пору толстовством, купил пасеку и надеялся, что, занявшись
здоровым трудом, вновь обретет себя, но и в деревне постигло его разочарование,
здесь нашел он ту же маяту, стяжательство и власть тьмы). На рассвете 16 июля
1914 года Александр Дмитриевич Попов, тридцати двух лет от роду, кончил жизнь
самоубийством, отравившись морфием. "Если бы дожил до войны, остался бы
жить", — говорил Алексей Дмитриевич, имея в виду, что натура Саши, самоотверженная
и чуждая эгоизма, не смогла бы так замкнуться в собственном отчаянии на виду
всеобщих страданий.
Любопытно, что накануне Великой Отечественной войны
Попов-младший тоже переживал глубокий кризис. "Сон в летнюю ночь"
Шекспира, поставленный им в ЦТСА, едва ли не одним из самых легких, веселых,
поэтических его творений. 10 мая 1941 года сыграли премьеру, начинали поступать
первые доброжелательные рецензии, спектакль набирал силу, и никто не знал, что
Попов тяжко мучается, пишет заявление об уходе из театра, говорит о глубокой неудовлетворенности,
о творческом кризисе. Война переломила настроение, исчезла тяжкая его
неприкаянность, ушли уныние и подавленность он исполнился веры и многое
передумал, Видимо, он преодолел свой очередной рубикон, и воспоминание о брате,
словно его собственная тень, в очередной раз оказалось рядом с ним...
Попов всегда называл себя саратовским, вырос на Малой Царицынской, связь
с родным городом никогда не прерывал. Во время войны, когда МХАТ в эвакуации
работал в Саратове, Попов приезжал сюда из Свердловска к Немировичу-Данченко.
Давно уже не было в живых его матери. Прасковья Ивановна умерла а 1933 году,
была похоронена рядом с сыном. Но сестра Клавдия, ее семья, дети, внуки, родня,
которой Попов не переставал помогать, ждали его приезда как праздника. На этом
можно было бы поставить точку, но мне хочется остановить внимание читателя на
одном любопытном моменте: удивительно, но этот странный человек,
"чеховский тип", как называли Попова хорошо знавшие его люди,
поставивший много прекрасных спектаклей, занимавший высокие посты,
удостоившийся различных наград, к концу жизни все же считал себя неудачником —
слишком многое не удалось осуществить так, как бы хотелось, — и в то же время
счастливым человеком — в победах и поражениях он оставался верен себе до конца.