Философов В. Саратовские встречи поэта: (К 80-летию со дня рождения В. Маяковского) // Волга: Литературно-художественный и общественно-политический журнал. Саратов, 1973. № 7. С. 172-177.

В. ФИЛОСОФОВ

Саратовские встречи поэта

(К 80-летию со дня рождения В. Маяковского)

Размышляя о природе творчества Владимира Маяковского, о силе его поэтического обаяния, почти невозможно обойтись без «масштабных» сравнений, без гипербол даже, которые в применении к нему вовсе не кажутся преувеличениями. Маяковский — великий поэт революции, трибун целой эпохи, выразитель мыслей и чувств миллионов трудящихся — к этим миллионам непосредственно и обращался. Аудиторией его была вся наша необъятная Родина. В общении с народом черпал он новые темы и образы, проверял политическую и художественную действенность своих произведений.

Многочисленные поездки Маяковского по стране, лекции, доклады и поэтические вечера были неотъемлемой частью его огромной напряженной работы. Еще в самом начале своего творческого пути, только еще нащупывая собственную дорогу в литературе, совершил он вместе со своими друзьями-футуристами большое путешествие по России. Через тринадцать лет, уже зрелым мастером, Владимир Маяковский повторил свою поездку. Неоднократно бывал в Поволжье и оставил о себе неизгладимую память. Казань, Нижний Новгород, Самара, Саратов — места остановок и выступлений поэта.

Саратов занимает среди них особое место. С этим городом Владимир Маяковский впервые познакомился семнадцатилетним юношей, а потом посетил его еще дважды. С ним связаны и некоторые произведения поэта.

В 1910 году В. Маяковского пригласил в гости к своим родителям в Саратов школьный товарищ Николай Хлестов, ставший потом оперным артистом. В своих воспоминаниях он рассказывает о длительных прогулках по Волге, на Зеленый остров, в городской сад Липки, о задушевных беседах и спорах о литературе и искусстве, во время которых Володя нередко читал стихи, рассказывал увлекательные истории.

Яркие впечатления от этого двухмесячного отдыха были, по-видимому, еще свежи в памяти начинающего поэта, когда он четыре года спустя в компании с Давидом Бурлюком и Василием Каменским разрабатывал маршрут своих первых гастролей.

Саратовская публика к тому времени уже немало слышала о литераторах, называвших себя футуристами, то есть провозвестниками будущего. Привлекала внимание та беззастенчивая решительность, с которой они отвергали многовековые достижения русской художественной литературы. Особенно часто рассказывали о громких скандалах, сопровождавших футуристические выступления.

«Люди в желтых кофтах, с синей розой в петличке или с алой гвоздикой, привязанной повыше локтя, были несомненными героями сезона. На их рефераты, диспуты, зрелища публика валом валила. Потом со смехом передавали друг другу словечки и выходки, и всякие коленца, которые тот или иной футурист выкинул на эстраде. Об их произведениях, а тем более об их теориях говорили меньше всего. Разве только в литературных кружках...

Надо, впрочем, отдать должное самим футуристам. Они щеголяли словесной бессвязностью, подчеркивая полное нежелание что бы то ни было объяснять и толковать «тупым буржуям». И в то же время, одержимые духом эстрадности, бегали с одного вечера на другой, врываясь даже туда, куда их не звали.

Получалась какая-то оглушительная какофония, какая-то кинематографическая рекламность, вспыхивающая то в одной публичной зале, то в другой, не верилось, чтобы за этой развязной шумихой могло скрываться хоть какое-нибудь отражение искусства...» Так писала о футуризме 11 февраля 1913 года газета «Саратовский листок» (Вергежский А. «Настоящий футурист»).

И в дальнейшем отношение саратовских газет к новому литературному направлению оставалось в основном отрицательным. В таком духе высказался тот же «Саратовский листок» 26 апреля 1913 года (Милич В. «Литературное кривлянье»). Тем показательнее, что автор статьи, настроенный против футуристов, счел нужным выделить из их среды молодого Маяковского. «Во всех бесчисленных сборниках футуристов, — замечает он, — может быть, найдется 5 — 6 стихотворений, посвященных современности, вроде стихотворения В. Маяковского «Угрюмый дождь скосил глаза».

Внимание к футуристам было еще более подогрето скандалом, разразившимся в Саратове в начале 1914 года. Группа местных писателей и журналистов, решив подшутить над легковерными читателями, объявила о создании в городе нового литературного течения — «психофутуризм». Вот как описывал это событие журналист С.П. Полтавский:

«Инициаторами придумано было «новое» футуристическое течение, «психо-футуризм», составлен был «манифест» и в каких-нибудь три-четыре часа состряпан материал для альманаха, состоящий из «поэмуз», «звукозов», «сказоленд» и «психо-штрихов».

Эффект издания получился изумительный. В несколько дней оно было раскуплено... На другой же день по выходе сборника в свет инициаторы издания начали получать письма от молодежи с футуристическими упражнениями и с просьбой записать их в психо-футуристы» (Журнал журналов. 1915. № 13).

В дальнейшем шутники устроили вечер с саморазоблачением, а в объявлении (Саратовский листок. 1914. 31 янв.), для привлечения людей написали: «Выступят в числе прочих футуристы, приехавшие из Москвы, — В. Маяковский и Д. Бурлюк». Эта невинная мистификация тоже должна была подорвать доверие к футуризму. И все же в городе оставалось достаточно энтузиастов, интересовавшихся «футурпоэзией».

Как о большом событии сообщает «Саратовский листок» о настоящем приезде В. Маяковского и его друзей.

ЗАЛ КОНСЕРВАТОРИИ

СРЕДА. 19 МАРТА

ГАСТРОЛЬ ЗНАМЕНИТЫХ МОСКОВСКИХ

ФУТУРИСТОВ

ВАСИЛИЙ КАМЕНСКИЙ

АЭРОПЛАНЫ И ПОЭЗИЯ ФУТУРИСТОВ

ДАВИД БУРЛЮК

ЖИВОПИСЬ ФУТУРИСТОВ

ВЛАДИМИР МАЯКОВСКИЙ

ДОСТИЖЕНИЯ ФУТУРИЗМА

КАРТИНЫ, ЧТЕНИЕ СТИХОВ

С чем выступал в Саратове футурист Маяковский? Сохранились тезисы доклада, с которым он ездил по провинции:

ДОСТИЖЕНИЯ ФУТУРИЗМА ЗАВТРАШНИЙ ДЕНЬ ВЕСЬ В ФУТУРИЗМЕ

1. Квазимодо-критика. Вульгарность. 2. Мы — в микроскопах науки. 3. Взаимоотношение сил жизни. 4. Город — дирижер. 5. Группировка художественных сект. 6. Задача завтрашнего дня. 7. Достижения футуризма сегодня. 8. Русские футуристы: Д. Бурлюк, Н. Бурлюк, Хлебников, Василий Каменский, Крученых. 9. Различие в достижениях, позволяющее говорить о силе каждого. 10. Идея футуризма как ценный вклад в идущую историю человечества (Маяковский В. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 453).

Главное внимание молодой поэт уделял теоретическому «обоснованию» футуристической «поэтики». Отбивая нападки враждебной «квазимодо-критики», Маяковский утверждал, что футуристическая поэзия имеет корни в современности, в жизни большого города, и потому ей принадлежит будущее.

«Искусство футуристов... хочет быть сильным и злым, как вся жизнь сегодняшнего дня, сосредоточенная в огромном, злом, нервозном городе с его трамваями, автомобилями, небоскребами. Мы — люди города, люди завтрашнего дня, мы — гаеры в искусстве!» — восклицает Маяковский (Саратовский листок. 1914. 21 марта).

В докладе «Достижения футуризма» отражалась противоречивая позиция поэта в общественно-политической и литературной жизни 1913 — 1914 годов. Идеи борьбы, всеобщего развития, боевой преобразующей роли искусства, урбанистические мотивы определили сильные стороны доклада Маяковского и в обстановке нараставшего революционного подъема вызывали живой отклик у слушателей.

Однако в своих формалистических исканиях докладчик заходил слишком далеко, начинал громить «мягкое обрюзгшее тело русской литературы» и вместо нее обещал в будущем «аэропланно-автомобильную литературу — футуристическую».

Огульное отрицание лучших традиций национальной литературы и увлечение словесными выкрутасами, конечно, не могли понравиться публике.

Реакция слушателей и прессы была двойственной. Рецензент «Саратовской жизни» Д. Иванович откликнулся на вечер футуристов статьей, в которой напрочь отказывал футуризму в каком-либо общественном значении. Напротив, «Саратовский листок» с удовлетворением отмечал, что «Саратов приобщился непосредственно к самоновейшему движению в искусстве, к его «последнему крику»… Приезжали и — увы! — уехали самые настоящие московские футуристы (не какие-нибудь саратовские «псевдо-психи»!). Репортер М. Романов, усматривая в искусстве футуристов прогрессивное общественное содержание, тем не менее не приемлет их крикливого «новаторства». «Почти правильно теоретизируя о революциях в искусстве, футуристические новаторы на деле не создают никакой революции», — пишет он 21 марта.

Так что же было «на деле»?

«Маяковский цитирует многих поэтов-футуристов, в том числе и себя, а также Игоря Северянина», — сообщает в тот же день «Саратовский вестник». А в другом месте добавляет: «Маяковский читает стихотворение Хлебникова «О, рассмейтесь, смехачи»...»

Некоторый свет на решение поставленного вопроса проливает упомянутый отзыв «Саратовской жизни»: «Гг. Маяковский и Бурлюк иллюстрировали свои положения своими стихотворениями, и — замечательная вещь! — ни одного стихотворения не было чисто футуристического, а — были стихотворения (и недурные) совершенно символические, в духе Шарля Бодлера».

«Саратовский вестник» пересказал и высоко оценил содержание доклада Маяковского: «Речь г. Маяковского, сказанная с большим ораторским мастерством, красиво построенная, ясная и содержательная, произвела впечатление на слушателей, и они покрыли ее дружными и продолжительными аплодисментами».

Запомнилась горожанам и задорная внешность юного литературного бойца. «Владимир Маяковский, весьма развязный молодой человек (ему, по словам Бурлюка, всего 20 лет)... появился на эстраде в розовом пиджачке, с разноцветным, торчащим из кармана платочком», — отмечал «Саратовский листок». Не всем собравшимся понравился этот необычный для сцены, несколько вызывающий наряд. В перерыве Маяковскому сказали об этом.

— Цвет революции не нравится быкам буржуазии, — ответил он.

Возвращался поэт в Москву в хорошем настроении. Хотя поездка, как отмечали газеты, и не дала больших сборов, однако у значительной части слушателей выступавшие завоевали явные симпатии. Под впечатлением виденного и слышанного В. Маяковский разговорился в вагоне с какой-то девушкой. В беседе родилась фраза, которая вскоре стала названием известной поэмы «Облако в штанах». «Году в тринадцатом, возвращаясь из Саратова в Москву, — писал он впоследствии в статье «Как делать стихи», — я, в целях доказательства какой-то вагонной спутнице своей полной лояльности, сказал ей, что я «не мужчина, а облако в штанах». Сказав, я сейчас же сообразил, что это может пригодиться для стиха, а вдруг это разойдется изустно и будет разбазарено зря? Страшно обеспокоенный, я с полчаса допрашивал девушку наводящими вопросами и успокоился, только убедившись, что мои слова уже вылетели у нее из следующего уха» (Маяковский В. Полн. собр. соч. Т. 12. С. 91-92).

Только через тринадцать лет произошла новая встреча саратовцев с поэтом. За эти годы город сильно переменился. Настоящие его хозяева, рабочие, делали все для того, чтобы скорее превратить его в цветущий социалистический город. Усилилась тяга к культуре. Открывались новые театры, школы, рабфаки.

В буднях революционного созидания мощным оружием были стихи В. Маяковского, которые печатались в центральных газетах и журналах, а с декабря 1922 года регулярно помещались и в местных изданиях — газетe «Саратовские известия», журналах «Большевистский молодняк», «Советская деревня» и других. В Саратове, как и в других городах Поволжья, читатели знали многие произведения Владимира Маяковского и с интересом следили за его творчеством.

К этому времени в городе имелась сложившаяся писательская организация. Саратовские литераторы проявляли свое активное отношение к проблемам художественного мастерства. Оживленные споры не прекращались вокруг стихов Маяковского.

В день приезда В. Маяковского «Саратовские известия» выходят с его портретом и большой статьей журналиста Н.М. Архангельского, в которой дается оценка его выдающейся роли в общественно-политической и литературной жизни страны, кратко излагается биография поэта, приводятся высказывания критики.

«Маяковский — один из крупнейших русских поэтов нашего времени, — пишет газета. — Своеобразный, как никто другой... Он отличный оратор, превосходный чтец, особенно своих произведений, и едкий, смелый, остроумный и находчивый полемист».

В тот самый момент, когда уже продавался номер с этой статьей, В.В. Маяковский, зябко кутаясь, хмуро вглядывался через окошко гостиничного номера в противоположную сторону улицы, на которой зазывающе красовались витрины частной фотографии. Поэту нездоровилось. Но привычка работать брала свое. Сами собой пришли строки:

Не то грипп,

Не то инфлюэнца,

Температура

ниже рыб.

Ноги тянет.

Руки ленятся.

Лежу.

Единственное видеть мог:

напротив окошко

в складке холстика —

«Фотография Теремок,

Т. Мальков и М. Толстиков»...

«Фабриканты оптимистов» — так было названо это рожденное в Саратове произведение. В нем Маяковский нацеливал сатирический удар против нэпманов, скрывавших свое собственническое нутро под маской казенного «оптимизма».

...В комнату постучали. Распахнулась дверь, и несколько человек втиснулось в номер... Это пришли в гости к товарищу по перу местные литераторы. Вот как описывает эту встречу ее участник Н. Корольков.

«Мы решили снарядить к Владимиру Владимировичу делегацию, ознакомить его с положением дел на литературном фронте в городе.

Высокий, плечистый, ходил Маяковский по маленькой комнате гостиницы и внимательно слушал...

Маяковского... беспокоила мысль о том, знают ли его в Саратове, много ли народу придет на вечер. Мы заверили поэта, что в Саратове любят и ценят его» (Коммунист. 1953. 19 июля).

Тем временем на улицах уже были расклеены большие афиши, которые извещали, что в субботу 29 января и в воскресенье — 30-го в зале Народного дворца выступит поэт Владимир Маяковский с докладами и чтением стихов и поэм.

Присутствовавшие на вечерах рассказывают, что во время выступлений Маяковского зал Народного дворца (теперь Дом офицеров) не мог вместить всех желающих, теснота была страшная.

— Я выступаю здесь с лекцией «Лицо левой литературы» как профессионал, как литератор, поэт Владимир Маяковский, — так начинал он свой первый доклад.

Это было вступление к задушевной беседе со слушателями о поэтическом мастерстве.

— Почему слесарь, например, — обращался он к сидящим в зале, — должен быть подготовлен к своему ремеслу и почему ни один человек не возьмется сделать болта, не будучи мастером, а писатель может обойтись без всего этого? А между тем литературная работа есть тот же производственный процесс...

Настоящий поэт лучше с голоду умрет, чем пустит в обращение стихотворение с плохой и неряшливой рифмой (Саратовские известия. 1927. 2 фев.).

Крупнейший из советских поэтов был серьезно озабочен положением дел на литературно-художественном фронте.

— Литературе угрожает опасность, — говорил он саратовцам, — ее захлестывает безграмотность. Писатели, особенно поэты, плодятся с быстротой бактерий. Человек становится писателем еще до написания им книги и «знаменитостью» — по выходе ее. Возведению в сан «знаменитости» обыкновенно помогают друзья-критики, забывая, что литературная работа — работа трудная, ответственная, требующая высокой квалификации.

В. Маяковский громит «теоретиков», насаждавших в литературе «разухабистую халтурщину». Поэт едко высмеял профессора Г. Шенгели, издавшего для «поэтов, зубных врачей и служителей культа» книжонку «Как писать статьи, стихи и рассказы».

— Оказывается, рецепт писания стихов очень прост: он заимствован из пресловутого, изданного еще до революции «Словаря рифм» Абрамова. Рифмуй, примерно, слова «боа», «амплуа», «профессион-де-фуа» — и будешь поэтом! Книжку Шенгели правильнее было бы назвать не как сделаться поэтом, а как сделаться дураком.

Как хорошего мастера слова ценил Маяковский Сергея Есенина. И об этом он сказал на вечере, отметая в то же время нездоровые мотивы, чуждые самому существу поэзии Есенина.

С уважением отозвался о многих литературных современниках.

— Я считаю Демьяна Бедного стойким борцом, очень нужным поэтом, особенно в рядах Красной Армии, на фронте,— говорил он о Д. Бедном.

— Он за мной шагает, — так Маяковский определил творческий облик своего собрата по перу Н. Асеева.

Называл «несомненно даровитыми и популярными» А. Жарова и И. Уткина, хотя и указывал на их ошибки.

В. Маяковский приехал в Саратов как представитель литературной группы «Левый фронт искусства» («Леф»), продолжая напряженную работу по пропаганде классовой роли искусства, его непосредственного участия в классовой борьбе, «жизнестроения». Вместе с другими лефовцами поэт высказывался за «социальный заказ». Он был решительно против преклонения перед поэтически неосмысленным, необработанным фактом, против дискредитации писательского труда, против формалистических вывертов.

Журналист Н.М. Архангельский записал в своем дневнике по поводу первого выступления в зале Народного дворца: «Собственно, никакого доклада о «лице левой литературы» не было: был хлесткий разговор, сводившийся к тому, что «Леф» — единственная грамотная литературная группировка. Всем, кто не «Леф», — досталось на орехи» (дневник хранится у дочери Н.М. Архангельского — А.Н. Архангельской).

Маяковский стремился быть понятным массовому читателю. Вокруг вопроса о доступности его поэзии разгорелась ожесточенная полемика.

«Один из присутствующих бросил по адресу Маяковского:

— Ваши стихи непонятны!

— Кто их не понимает?

— Да я, например.

— Хорошо. Стихи должны быть понятны, но и читатель должен быть понятлив.

— А если вы пишете так, что нельзя понять?!

— Научитесь понимать! Нельзя же так ставить вопрос: если я не понимаю, дурак писатель, а не кто другой.

— Вы как попы, которые утверждают: бога нельзя понять, его надо изучать. Искусство, стихи в частности, должно быть ясно и понятно без изучения. А ваши стихи непонятны массам.

— Вы так думаете? А вы полагаете, что Пушкин, например, всем и во всем понятен? Вот вы, например, можете объяснить, что значат упоминаемые в стихотворениях Пушкина слова: «Гомер», «Гиппократ», «Адам Смит». «Истомина»? Знает ли, например, саратовский рабочий, что за штука у Пушкина «двойной лорнет» и т. п. Лучшие строки из «Евгения Онегина», как и вся поэма, для многих до сих пор остаются непонятными. Ни один крупный писатель сразу не был понят.

— Пушкин не для рабочих писал. Вы нам очки не втирайте.

— Настоящий поэт имеет в виду и будущее, и я в своих стихотворениях ориентируюсь на будущего, социалистического человека» (Саратовские известия. 1927. 2 фев.).

Подводя итоги спора, Маяковский поставил вопрос о понятности своих стихов на голосование и, конечно, получил подавляющее большинство голосов.

«На эстраде появляется рабочий и заявляет:

— В нашем клубе часто читают стихи Маковского, и рабочие их любят и хорошо понимают» (там же).

Из вдохновенных строк стихов, прочитанных на вечере, вставали незабываемые образы поэта, собеседника солнца («Необычайное приключение»), поэта-гражданина («Письмо М. Горькому», «Сергею Есенину», «Юбилейное», «Разговор с фининспектором о поэзии», «Товарищу Нетте — пароходу и человеку»).

29 января со сцены прозвучали также стихи о бюрократизме — «Строго воспрещается», «О том, как втирают очки», «Бумажные ужасы».

На следующий день Маяковский выступил вторично, В программе вечера был «доклад-путешествие» под названием «Идем путешествовать».

«В оригинальной форме легкого остроумного художественного фельетона Маяковский рассказывал о проделанном им большом путешествии из Москвы через Западную Европу, Атлантический океан и Америку обратно в Москву. Повествует поэт об этом больше своими стихотворениями, созданными под впечатлением виденного и пережитого: «Notre Dame» («Собор Парижской богоматери»), «Океан», «Черное и белое» и др.», — сообщали 2 февраля «Саратовские известия».

Согласно афише, на вечере должны были читаться 13 стихотворений Но отвечая на поставленные в ней вопросы, Маяковский читал и «Атлантический океан», и «Мелкую философию на глубоких местах», и «Порядочного гражданина», и «Мексику»...

Две главные темы пронизывают доклад-путешествие: тема преступлений капитализма (колониальное рабство, нищета и темнота рабочего класса) и тема советского патриотизма, пролетарского интернационализма. На материале своих зарубежных поездок поэт подводил слушателей к выводу о преимуществах советского общественного и государственного строя.

«Передавая впечатления от острова Кубы, которым фактически завладели американские империалисты, Маяковский рисует положение негров и вообще людей цветных рас. Несмотря на «демократизм» Америки, это по-прежнему рабы, парии, «низшие» существа, которым на каждом шагу американские эксплуататоры показывают свой увесистый кулак». (Саратовские известия. 1927. 2 фев.).

— Помните, — обратился он к аудитории, — что в случае интервенции из нас сделают таких же рабов. Поэтому не выпускайте из рук винтовки.

Пожелтевшие газетные страницы сохранили волнующие свидетельства о содержательных и горячих беседах поэта с читателями, оценки его выступлений.

«Вчера при переполненном зрительном зале Народного дворца состоялась первая лекция Вл. Маяковского «Лицо левой литературы». Маяковский — блестящий лектор и оратор. Он умеет заинтересовать слушателя... увлечь и зажечь его. Умеет ставить вопросы — иногда парадоксально, но всегда в заостренном виде и всегда интересно. Такой была и настоящая лекция, после которой слушатели устроили лектору-поэту шумную и продолжительную овацию. После лекции Маяковский прочитал ряд своих произведений, и в них он также оказался большим мастером слова, умеющим подняться до настоящего художественного пафоса» (Саратовские известия. 1927. 31 янв.).

«Второй вечер собрал еще больше публики, чем предыдущий, и прошел при повышенном интересе к докладу и особенно к прениям, возникшим при оглашении записок. Обмен мнений минутами поднимался до предельных градусов полемического термометра...

Это объясняется тем, что были подняты вопросы большого принципиального и практического значения в творчестве писателя» (Саратовские известия. 1927. 1 фев.).

Недоброжелатели поэта пытались ошеломить его неожиданными вопросами, личными выпадами, клеветническими намеками.

— Почему вы себя считаете пролетарским писателем?

Владимир Владимирович отвечает осторожно: ведь дело касается основного направления его творчества, масса читателей должна понять его правильно.

— А разве я считаю? — произносит он. — Вовсе нет. Я не из тех поэтов, которые лишь по мандату желают быть пролетарскими. Я едва ли могу быть пролетарским поэтом, так как плохо знаю быт и психологию рабочего.

Скромность ответа, видимо, понята как слабость. Немедленно следует провокационный вопрос:

— Почему вы вышли из ВКП (б)?

И снова поэт терпеливо восстанавливает истину:

— В ВКП (б) я никогда не был. Был я в РСДРП фракции большевиков, но был четырнадцатилетним парнишкой, хотя и агитатором, пропагандистом, сидел в тюрьме. А потом понял, что недостаточно вырос политически, и вышел из партии. А сейчас я на все сто процентов иду по линии ВКП (б).

Клеветники не унимаются.

— Почему вас не понимал Ленин? — жалят из зала.

На этот раз задавший вопрос немедленно получает по заслугам:

— А где это у него сказано?

— В газете Сосновский писал. — Так это не Ленин, а Сосновский и меня, и Ленина не понял. А Ленин говорил, что он ни над чем так не смеялся, как над «Прозаседавшимися», и что это политически на сто процентов верно. А мне от Ленина прежде всего и важно мнение политическое, а не поэтическое (см.: Кравченко И. Маяковский в Саратове // На культурном фронте. 1931. № 3 - 4).

Строки рецензий и воспоминаний тех лет воссоздают живой облик Маяковского.

«На эстраде большая, монументальная фигура. Почти на голову выше высокого человека. Голос — способный заглушить рев шторма, покрыть сотни других голосов — дружеских и враждебных. Большие размашистые руки. Такой же размашистый, смелый жест, увеличивающий силу и выразительность речи...

Когда... богатырски-зычным голосом гремит Маяковский:

Нынче

наши перья —

штык да зубья вил, —

то невольно верится, что он свое перо не макает в чернильницу, а вонзает — дерзко и смело, — как штык в вражескую грудь или — как вилы — в тяжелые пласты тучного навоза, от которого пашня дает новые всходы» (Саратовские известия. 1927. 2 фев.).

Печать правильно отметила ту огромную пользу, которую принес поэт своими выступлениями в Саратове Н.М. Архангельский в своей большой итоговой статье «Два вечера В. Маяковского» дал вполне обоснованную оценку значения саратовских выступлений Маяковского:

«Выступления Маяковского — событие в местной культурно-художественной жизни. Мы имели возможность лично слышать крупнейшего и оригинальнейшего поэта нашего времени, большого мастера слова, прокладывающего новые пути в поэзии. Только в его собственном чтении по-настоящему начинаешь понимать и техническое мастерство его произведений, и их художественно-революционный пафос» (там же).

И сегодня, почти полвека спустя, очевидны саратовских встреч поэта с благодарностью вспоминают его поэтические вечера. Сад гарнизонного Дома офицеров, в здании которого он читал свои стихи, ныне носит имя Маяковского.