Симонова А.Т. [Кузнецов П.В.] // Симонова А.Т. Пейзажные образы Саратовского края. Саратов, 1981. C. 15-16.

<…>

Павел Кузнецов среди молодых друзей Борисова-Мусатова оказался самым восприимчивым к его живописной системе, к плавным ритмам линий и форм, к чистым, прозрачным краскам. Он стал одним из самых лиричных, светлых и музыкальных живописцев. Но если Цорисов-Мусатов работал в Саратове, Зубриловке, Хвалынске, то есть в Правобережье, более богатом разнообразной растительностью, то Павел Варфоломеевич Кузнецов (1879 — 1968) едет в заволжскую степь, сомнительно называемую «луговою». «Ее нельзя назвать луговою, ибо воды Волги и других рек не везде проникают в нее и полосы земли, на коих проявляется растительная жизнь, не слишком обширны. Она также и не степь, ибо в ней народонаселение многочисленно, много тучных пажитей, богатых лугов, хотя и нет лесов». Эти таинственные дали с детства неудержимо влекли его изведать, «что за природа открывается там, что за народ ее населяет, какой своеобразный быт» его там ожидает. Он пять раз подряд начиная с 1908 года приезжал в Заволжье и подолгу кочевал с ее удивительным народом. Сухое краеведческое описание этих мест несравнимо с поэтически-восторженным восприятием художника: «Против города Саратова... раскрывается громадное воздушно-степное пространство, не мешающее мысли и взгляду человека пролетать бесконечные дали, нестись к горизонтам, утопать и изумительно растворяться в небе с необычайными формами миражного очертания. По степи ползут и излучаются травы, все пространство цветет и благоухает, от дуновения ветра массы ковыля перекатываются, как волны в море, но в море бесшумном, светлом, радостном и пестром, как восточный ковер. Из края в край, от одной юрты к другой, странствующие на конях и верблюдах поэты читают старые традиционные, из рода в род передаваемые поэмы или слагают экспромты, воспевающие человека, зверя, небо, птиц». Павел Варфоломеевич Кузнецов узнал и полюбил эту землю, оставшись навсегда удивленным тишиной и простором степей и холмов, знакомым и в то же время непривычным светом земли и неба.

Он раздвинул своды мусатавских парков, зримо расширил пространство. Земля и люди восприняты им как бы с высоты, планетарно, отчего реальная конкретность Заволжья утратила свою дословность, превратившись в природу вообще. Но именно Заволжье, его степи, «эта извечная земля, земля, словно самой природой предназначенная для рождения мифа, открытая для первооснов жизни», помогли Кузнецову проникнуться чувством великой всеобщей ее гармонии.

Степь, небо, люди, кошары, животные — все исполнено торжественности и равноценной значимости. В пейзаже 1912 года «Мираж в степи» ясными и плавными линиями, неторопливо, взволнованно он вырисовывает в напоенном светом пространстве фигурки двух женщин-киргизок и небольшую группу овец. Положив глубокие синие тени на переднем плане, тем же синим цветом пишет людей, животных, деревья — в противном случае исчезла бы строгая гармония красок, передающих затишье степного синего вечера, и картина не производила бы того впечатления, когда можно сказать: так было вечно, и так будет всегда. Мягкая контурная линия, очерчивающая фигуры, повторяется в силуэтах овец, в плавных изгибах холмов, излучающих сияние. Все полотно озарено «земным» светом. У Кузнецова земля не отражает, а излучает свет.

<…>