Симонова А.Т. [Борисов-Мусатов В.Э.] // Симонова А.Т. Пейзажные образы Саратовского края. Саратов, 1981. С. 11-15.

<…>

Художником, первым почувствовавшим возможности передать пейзажный колорит родных мест, стал один из крупнейших русских мастеров уроженец Саратова Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов (1870 — 1905). Он занял одно из ведущих мест в русской художественной культуре рубежа XIX и XX веков, стал подлинным вдохновителем и учителем не только своих земляков, но и всех живописцев-новаторов начала нашего столетия. Родной город чтит его память. Всем саратовцам известна улица Борисова-Мусатова, а на улице Братиславской и поныне стоит небольшой дом с деревянным флигелем, где были написаны его лучшие произведена.

Борисов-Мусатов создал такую живописную систему, которая позволила ему решить одну из основных тем в искусстве: человек и природа, их целостное, неразрывное единство. Он точно и органично воспринял цветовую гамму края, неторопливые, спокойно-размеренные ритмы широких пространств, и, хотя чистых пейзажей оставил немного, природа вошла в его сюжетные композиции неотъемлемой частью. Мягкая цветовая гармония полотен Мусатова диктовалась не только «песней его души», но и реальной, окружающей природой. Она присутствует в картинах перламутровым переливом Волги, дробящейся во многих местах на воложки, рукава, протоки, ерики и озера; синевой далей; голубыми и розовато-сиреневыми тонами холодных зимних закатов; воздухом, струящимся легкой дымкой над нагретым зеркалом вод...

Глубокое, синтезирующее чувство родной природы пришло не сразу. Мусатов с детства писал и рисовал волжские мотивы. С Зеленого острова запечатлел вид города, пароходы, противоположный берег, «зеленый, весенний, кипящий жизнью природы». Во дворе дома — садовые цветы и деревья. Его всегда «тянуло к непосредственному, полному жизни этюду. Он привык беседовать с природой в часы полдня и вечерами зачерчивать наблюдения над жизнью своего садика». «Уголки» саратовской природы получили пленэрное претворение. Работая с натуры под открытым небом, Мусатов «выбирает самые яркие моменты дня, преимущественно полдень, и на палящем солнце пишет дорожки своего сада, выставленные на лето агавы, блестящую на солнце листву, заглядывает даже на огород, где его восхищают синеватые тона капусты». Он предпочитал серебристо-серые, теплые жемчужные и палевые, слегка разбеленные синие и зеленые краски. Но более всего Мусатов любил синий и голубой цвета. Светлая сине-зеленая поверхность его работ почти всегда голубой тональности. И хотя он никогда не пользовался открытым голубым, но именно этот цвет преобладает как в ранних, так и в более зрелых работах. Всюду: в тенях, в зелени, на воде, в далях — он видит голубые рефлексы (отражения) высокого чистого неба. В «Капусте», «Крыльце дачи», «Майских цветах», уже более зрелых работах, написанных летом во время приездов из Москвы (Мусатов занимался в Училище живописи, ваяния и зодчества), при всей конкретности и однозначности момента есть многое от мечты художника создать образ природы, несущий высокую гармонию. Возможно, оттого, что «голубое» в первую очередь ассоциируется с небом, этот цвет приобрел эмоциональную нагрузку — легкость, стремление ввысь. Отсюда то просветленное и возвышенное чувство, которое вызывают работы. Мягкими, нежными тонами передает Мусатов игру света, наслаждаясь переливами земных красок, а «в далях все синее и синее растет задумчивая дымка», а вместе с ней мужает и мечта художника.

Глубоко ощущая жизнь природы, Мусатов писал о ней с большим волнением: «Мы посреди Волги, и потому ничего не видно, кроме сырой мглы. Да и не нужно. Все заменяет этот сырой воздух. Густой и ароматный до осязания. И такая его масса бесконечная! Это запах весны. Запах затонувших поволжских лесов. Запах лугов и воды. Ведь этот аромат — драгоценность, цену которому люди не знают. Хочется броситься в эту ароматную тьму, распуститься, расплыться в ней». Это высказывание Мусатова помогает понять его произведения зрелой поры, с образами героинь из далекого неопределенного прошлого, показанных в нераздельном единстве с пейзажем, олицетворяющем мечту о прекрасном. Несколько позднее подобное отношение к природе выскажет другой крупнейший художник саратовской школы Павел Кузнецов. Постоянное, неуклонное стремление к Красоте, к Счастью, к Гармонии свойственно этим близким по духу художникам. Оба они могли бы стать художниками Волги, холмистых далей, гор, близких и дальних окрестностей Саратова, но они пошли дальше однозначного воспроизведения образов природы.

Борисову-Мусатову пришлось пережить еще один этап освоения натуры — импрессионистический. Три года, с 1895-го по 1898-й, он прожил во Франции, где познакомился с достижениями современных ему течений. Живописный анализ природы, стремление передать свет и воздух, пространство, в котором едва угадываются очертания предметов, во многом отвечали стремлению Мусатова решить в живописи тему взаимоотношения человека и природы. В таких работах (созданных тоже в Саратове, во дворе на Плац-параде и в Слепцовке), как «Мальчике собакой», «Мальчик в шляпе», «Девушка на солнце», в этюдах жниц, Мусатов, предельно точно передавая игру солнечного света, добился слияния человека с природной средой. Человек стал естественной частицей природной стихии.

Подвижными, раздельными мазками передан яркий солнечный свет, в одинаковой мере освещающий человека, листву, цветы, землю. Все пронизано счастьем бытия, красотой мира. Но Мусатов стремился не к физическому погружению человека в природу, а к их духовному единению. К тому же воссоздание мгновений и впечатлений были чужды его художественной натуре. Импрессионистическая техника ранних работ упрощается, красочный анализ местами сменяется синтезом.

Обобщенно-декоративное чувство природы есть во всех его больших станковых картинах, начиная с «Автопортрета с сестрой», в котором небольшой уютный дворик дома с садом, деревянной тумбой и агавой в простой кадке превращен в прекрасный зеленый сад, переливающийся синими тенями и жемчужными отблесками солнца. Этот же сад и скромная беседка, сколоченная из тонких дранок, обросшая диким виноградом, изображены в картине «Осенний мотив», светлая гамма которой погружает в мир необъяснимой печали. От этих двух работ, еще с чертами импрессионистической трактовки природы, Мусатов приходит к созданию новой живописной системы, основанной на гармонии чувственного и духовного, идеального и реального.

Старинное имение XVIII века Зубриловка — усадьба князей Голицыных-Прозоровских, расположенная на западе саратовских земель, и небольшой городок Хвалынск стали для Мусатова самыми вдохновляющими местами. В тенистых аллеях Зубриловки и густо-зеленых дубравах хвалынских лесов солнечные блики беспокойного «городского» солнца улеглись в большие цветовые плоскости, спокойные и уравновешенные. Отныне в стройной гармонии колорита его полотен, рациональной организованности пространства, в певучести линий — грусть и радость, возвышающая душу мечта и чувственно-трепетное восприятие солнца, листвы, неба.

Основные цвета мусатовской палитры — синие, зеленые и белые, ритмично соотнесенные на поверхности холста, задают определенную «музыкальную» тональность. Зеленые тона рядом с белыми как бы «голубеют»; синий, воспринимая отражения белого и зеленого, становится светлее; белый вбирает в себя все оттенки соседних цветов, и опять-таки с преобладанием голубого. Создается общее впечатление голубоватой дымки, обволакивающей изображение, отчего пейзаж и люди в произведениях Мусатова звучат «то просветленно-грустно, то мечтательно-возвышенно». И пейзаж и персонажи мусатовских картин реальны в своей основе. Сохранены портретные черты позирующих художнику людей, преображен в большей степени их внутренний мир, нежели их внешность. В образах девушек воплощены разнообразные чувства, желания и порывы, окрашенные в мечтательные тона. В такой же мере преображен и пейзаж Зубриловки и Хвалынска, воспринятый в целом колорит Поволжья, медлительно-плавные ритмы его широких пространств. Поэтически претворенный пейзаж сопричастен чувствам девушек — печальных, спокойных, сдержанно-веселых, а они, в свою очередь, — сама Природа. Их лица, руки, локоны, шарфы, накидки не отражают свет неба, а сами его источают: в картине «Гобелен» — свет теплой, ровно уходящей зари, в «Водоеме» — свежего, яркого лета, в «Призраках»—; зыбкого, осеннего тумана. Природе уподоблено все: не-только цвет тревожит нас чувственным восприятием живых красок природы, но даже в складках одежд легко узнаются пейзажные формы. В «Водоеме» мягкие, глубокие овальные складки летний день. Сине-фиолетовые в тени, на свету они буквально переливаются голубовато-зеленым цветом воды, а легкая ажурная кофта сияет голубым цветом неба с розовато-желтыми облаками — кружевами.

В картине «Дама в голубом» складки платья и локоны молодой женщины тоже струятся голубыми и палевыми красками воды и неба, а от лица и рук исходит теплый жёмчужно-розовый цвет зари.

Особенностью картин Мусатова является отсутствие неба, его непосредственного изображения. Но оно есть везде: на воздушных, подобных облакам, платьях девушек в картине «Гобелен»; на дубовых листьях, гирляндами свисающих сверху, в картине «Изумрудное ожерелье»; на домах, цветах, деревьях всех его композиций.

Хотя Мусатов и ушел от чисто этюдного метода работы к созданию картинного образа, этюд продолжает играть большую роль документального материала, взятого из Самой природы: художник пытливо изучает глыбы озаренных солнцем облаков, игру света на листве, архитектонику крон деревьев... Только благодаря постоянному контакту с природой и ее чувственному восприятию, о котором так ярко он высказывался в письмах к друзьям, Мусатов сумел передать в картинах ее живую суть.

Борисов-Мусатов открыл и воплотил в своих живописных поэмах светлые краски саратовской земли, палитру которой довелось обогатить и расширить его младшим товарищам-землякам Павлу Кузнецову, Петрову-Водкину и Петру Уткину. Как бы ни отличалось друг от друга их творчество, все они близки к своему учителю силой поэтического обобщения и синтетичностью в трактовке образов.<…>