Виленкин В. [Актерская юность В.И. Качалова] // Виленкин В. Качалов. М., 1976. С. 16-18.

<…>

Еще более бурно проходит в жизни Качалова короткий период его работы в провинциальном театре. В Казанско-Саратовском товариществе актеров, в отлично подобранной труппе антрепренера М.М. Бородая, ему приходится за два с половиной года переиграть свыше двухсот пятидесяти ролей. Не удивительно, что в этой головокружительной спешке, заваленный драматургическим мусором повседневного провинциального репертуара, молодой актер приобрел вместе с необходимым опытом и обезличивающие штампы ремесла. Удивительно, скорее, то, что, преодолевая напор второстепенной или просто макулатурной драматургии, он уже в те годы стремится вылепить сценический образ-характер и проявить себя в новом качестве всякий раз, когда для этого представляется малейшая возможность.

В Музее МХАТ хранится «записная книга» необычного формата, довольно объемистая, с узкими и длинными страницами. Она драгоценна по своему содержанию. Рукой самого Качалова сюда заносились, начиная с петербургских лет, все сведения о его сценической службе.

Здесь по сезонам перечисляются, очевидно в хронологическом порядке, все названия пьес, в которых он участвовал впервые, а затем — повторно, с указанием, в который раз; отмечены составы труппы по сезонам, все гастрольные поездки с их репертуаром; записаны изменения в размере жалованья. Сюда же вклеены рецензии или отрывки из рецензий провинциальных газет. Здесь рукой Качалова составлен отдельный список тех ролей казанско-саратовского периода, которые оп называет «репертуарными» (то есть сыгранными не однажды и наиболее заметными), — некоторые из них им подчеркнуты.

Дальнейшие записи уже более кратко фиксируют качаловскпй репертуар в Художественном театре вплоть до 1917 года. Можно предположить, что они сделаны гораздо позже и носят характер ретроспективный, в то время как первая, основная часть записей представляет собой своеобразный дневник актера.

Бесценная для любого биографа Качалова во многих отношениях, эта записная книга дает нам, в частности, достоверную картину трех сезонов его актерской юности, проведенных в труппе М.М. Бородая. Картина эта не может не показаться тяжелой, а по временам и удручающей. Каким сплошным строем идут в этих длиннейших списках пьес произведения циничного ремесла, какой это сплошной поток выдуманных страстей, дешевого юмора, сомнительного вкуса, сколько здесь всевозможных «Контролеров спальных вагонов», «Стрел амура», «Полусветов», «Родственных объятий», «Вольных пташек», «Клубов обманутых мужей», «Летних грез», «Гривенников за рубль» и т. д. и т. п.! Как редко прорывается сквозь этот строй фарсов, легких комедий и тяжеловесных мелодрам серьезная драматургия А.И. Сумбатова («Старый закал», «Джентльмен») или Вл.И. Немировича-Данченко («Последняя воля», «Новое дело»), не говоря уже о таком событии, как появление в репертуаре чеховского «Дяди Вани», пьесы, в которой Качалов получает, наверное, очень чуждую и ненужную ему тогда роль профессора Серебрякова.

В то время принято было говорить, что провинциальный театр — великолепнейшая школа для молодого актера, щедрый источник его сценического опыта. Но, вглядываясь пристальнее в «записную книгу» Качалова, нельзя не подумать о том, какой дорогой ценой давался ему этот опыт, какими шрамами и рубцами должна была откладываться эта щедрость на еще не окрепшей актерской индивидуальности. Пройдет всего год-другой, и Станиславский, впервые увидев его на сцене, уже не сможет воздержаться от горестного недоумения: «За какие-нибудь три года... приобрести столько дурного и так укрепиться в нем!..» Попробуй не приобрести, играя премьеры по два раза в неделю, перенапрягая память нелепейшими текстами, штампуя контрастные краски и «фортеля» в калейдоскопе ролей, когда душа лежит к контрастам характеров, к постепенной, обдуманной лепке образа, к таинству сценического перевоплощения.

Своих казанских и саратовских зрителей Качалов привлекает не в бесчисленных переводных комедиях, пустяковых водевилях и трескучих мелодрамах, хотя, судя по отзывам рецензентов, считается актером, умеющим облагораживать даже такой репертуар. Настоящее признание его таланта связано не с эффектным использованием его прекрасных внешних данных, а с его первыми подступами к внутреннему перевоплощению в таких ролях, как шекспировский Кассий или шиллеровский президент фон Вальтер. Поразительно быстро пылкий и еще несколько «оперный» Шаховской в «Царе Федоре Иоанновиче» заслоняется у молодого Качалова трагедийным образом Иоанна Грозного в другой части драматической трилогии А.К. Толстого, в которой он играет иногда и Бориса Годунова. Любимыми его ролями остаются Несчастливцев, Жадов, Незнамов и Дудукин в «Без вины виноватых» (есть какое-то смутное предвестие будущих знаменитых концертных «монтажей» Качалова в этой его готовности брать на себя две контрастирующие, противоположные по своей психологии роли в одной и той же пьесе: Незнамов — Дудукин, Грозный — Годунов).

Но, может быть, меньше всего об этом думает антрепренер, когда обещает Качалову через полгода сделать из него «всероссийскую знаменитость». Карьера «героя-любовника» провинциальной сцены кажется Бородаю, и не ему одному, слишком явственно предопределенной, чтобы стоило задумываться над возможностью иных перспектив. Решающий поворот делает сам Качалов, и какой ценой — чуть было не потерпев катастрофу на пороге вдруг открывшейся перед ним новой жизни в искусстве.<…>