Витберг О

Витберг О. Державин Гавриил Романович // Русский биографический словарь / Издан под наблюдением А.А. Половцева. СПб., 1905. Дабелов-Дядьковский. С. 269-273.

<…>

Вскоре, именно в марте 1774 г., Бибиков, полагаясь на искусство, усердие и верность Державина, отправил его с важными поручениями в окрестности Саратова, с тем, чтобы на Иргизе и Узенях стеречь Пугачева, заметить его доброжелателей, подсылать в толпу его подлазчиков, наблюдать образ мыслей местного населения и обличать обманы Пугачева и его сообщников. В данном Державину при этой командировке «тайном нacтaвлeнии» Бибиков возлагал большая надежды на личные его качества и предоставлял большой простор его распорядительности и здравому рассуждению. Для сношений с самим Бибиковым и другими генералами, Державину дан был особый ключ цифирного письма. Во время этой командировки Державин основал свое местопребывание в двор-цовом селе Малыковье, переименованном впоследствии в город Вольск.— Последствия оправдали доверчивость Бибикова к способностям Державина. В ответ на сообщения последнего о том, что им сделано, Бибиков отвечал: «Все принятая вами на первый случай распоряжения производят во мне особливое удовольствие... Я на благоразумие ваше полагаюсь...» (Соч. V, 23). Но Державин встретил неожиданное препятствие со стороны Астраханского губернатора Кречетникова, власти которого подчинен был тогда и Саратов. Державин прибыл в этот город главным образом с целию получить в свое распоряжение отряд из войска, которым располагал губернатор в Саратове. Но Кречетников наотрез отказал ему, и отсюда начинается ряд столкновений Державина с местными властями. Виною этих столкновений был отчасти настойчивый и заносчивый характер Державина, отчасти же нелады между самими главными начальниками. Пока был жив Бибиков, так хорошо понимавший Державина, несогласия между властями не могли быть опасны для последнего, но по смерти Бибикова обстоятельства переменились.

Между тем кн. Голицын разбил Пугачева при крепости Татищевой и этим освободил Оренбург от осады мятежниками, продолжавшейся целых полгода. Пугачев бросился на Яик, и это побудило Державина самому идти на освобождение Яицкого городка. Не получив войск от Кречетникова, он сам составил отряд из Саратовских колонистов и местных крестьян, самовольно захватив по пути и часть Донских казаков, стоявших на Иргизе. Но на пути получил известие, что генерал Мансуров уже занял Яицкий городок, и Державин должен был возвратиться в колонию Малыковку, бывшую в это время центром его военной деятельности. Через две недели он получил известие о производстве его в поручики. Так выразил Бибиков уважение и благодарность своему энергичному и смелому подчиненному. Но известие об этом пришло к Державину тогда, когда его покровителя не было уже на свете: он скончался 9-го апреля 1774 г, в Бугульме, по дороге в Оренбург, только что освобожденный победой кн. Голицына от осады мятежников. Глубоко огорченный этой потерей, Державин выразил свои чувства в тогда же написанном стихотворении: «На смерть Бибикова», которое начинается такими словами:

«Тебя ль оплакивать я должен,

О Бибиков! какой удар!

Тебе ли кипарисны лозы

И миро я на гроб несу?

Едва успел тобой быть знаем,

Лишен тебя я роком лютым,

Погиб с печали разум мой!

Твои достоинства лишь вспомню,

Сердечны разверзаю раны

И вновь терплю твою я смерть.

Твои заслуги и почтенье

От всей к тебе твоей страны

Уже столь громки и велики.

Что время их не может скрыть».

И в последней строфе так определяет эти заслуги:

«Он был искусный вождь во бранях

Совета муж, любитель муз,

Отечества надежда тверда,

Блюститель веры, правде друг;

Екатериной чтим за службу,

За здравый ум, за добродетель.

За искренность души его.

Он умер, трон обороняя:

Стой, путник! Стой благоговейно!

Здесь Бибикова прах сокрыт!»

(Ода эта появилась вскоре в печати, в изданной Державиным книжке: «Оды, переведенные и сочиненные при горе Читалогае» Спб. 1776).

По смерти Бибикова, в должность главнокомандующего вступил старший по нем генерал, кн. Ф.Ф. Щербатов. Смерть Бибикова оставила Державина в очень неопределенном положении. При жизни своего покровителя он играл роль, вовсе не соответствовавшую его чину и служебному положению и доставшуюся ему только по личному доверию и расположению к нему скончавшегося главнокомандующего. При новом начальнике произошли перемены в личном составе служащих; многие из волонтеров — гвардейских офицеров —стали проситься обратно в свои полки и некоторые, действительно, были уволены. Стали поговаривать, что главная опасность уже миновала... Державин тоже почувствовал, что его положение стало неверным, и думал уже проситься назад в полк. Но новый главнокомандующий уведомил его, что Императрица повелела вести дела совершенно на прежнем основании, отнюдь не изменяя «связи и течения» их, почему он, главнокомандующий, и надеется, что Державин не поскучает продолжать свое дело с тем же усердием. «Я всегда с особливым удовольствием рапорты ваши получаю», писал Державину кн. Щербатов 27 мая 1774г., «усматривая из них особливое попечение и труды ваши, с которыми исполняете вы возлагаемое на вас дело. Все последние рапорты ваши делают вам честь, а во мне производят к вам признание» (соч. V, 105). Распорядительность и предусмотрительность Державина вполне объясняется его взглядом на источник бунта. Он принадлежал к числу тех немногих тогдашних русских людей, которые очень хорошо понимали, что преступные замыслы Пугачева и его сообщников никогда не получили бы такого широкого распространения, если бы в самом настроении народной массы не было готовой для того почвы. Главную причину общего неудовольствия против правительства он видел в лихоимстве чиновников, что и высказал вполне откровенно в письме своем к Казанскому губернатору фон-Брандту. «Надобно», писал он ему 4 июня 1774 г., «остановить грабительство, или, чтоб сказать яснее, беспрестанное взяточничество, которое почти совершенно истощает людей. В секретной инструкции, данной мне покойным Александром Ильичем, было мне между прочим предписано разузнавать образ мыслей населения. Сколько я мог приметить, это лихоимство производит наиболее ропота в жителях, потому что всякий, кто имеет с ними малейшее дело, грабит их. Это делает легковерную и неразумную чернь недовольною и, если смею говорить откровенно, это всего более поддерживает язву, которая теперь свирепствует в нашем отечестве» (соч:. V, 109 —110). Это мнение Державина вполне подтверждается всеми, имеющимися у нас в руках данными: и распоряжениями правительства, всегда боровшегося с этим исконным нашим недугом, и мнениями современников, каковы кн. Вяземский, А.И. Бибиков, гр. П.И. Панин, и бытовыми изображениями, нарисованными нам тогдашними писателями (Сумароковым, фон-Визиным, Крыловым, Капнистом и самим Державиным).

Убедившись, что он и при новом начальнике пользуется таким же доверием как при Бибикове, Державин, основываясь на полученных, им приказаниях, опять усилил свою деятельность: по обе стороны Волги расставил он пикеты, каждый из 35-ти человек, которые день и ночь должны были делать разъезды вверх по реке, чтобы ловить подсылаемых Пугачевым для возмущения народа «передовщиков»; по деревням подтвердил приказание иметь крепкие караулы и на Волге изготовить суда: составлял из обывателей отряды и вместе с казаками употреблял их против мятежников; сменял ненадежных крестьянских старшин и приказывал заменять их другими, более добросовестными и исправными. Такая энергическая деятельность его против мятежников не прошла ему даром. В среде местных жителей затаилось глухое неудовольствие против него, выразившееся в двукратном покушении поджечь в Малыковке дом, в котором он жил. Может быть с этою же целью произошел в Малыковке пожар, истребивший почти все село. Это вынудило Державина уехать в Саратов. В это время у него явился еще новый начальник. Назначив кн. Щербатова главнокомандующим в военных действиях, Императрица не передала в его ведете секретных комиссий, подчинив их временно местным, губернаторами. Но вскоре начальство над секретными комиссиями поручено было родственнику кн. Потемкина, генерал-майору Павлу Серг. Потемкину. Узнав о прибытии последнего в Казань, кн. Щербатов поспешил отправить к нему все рапорты Державина и другие бумаги, относившиеся к его деятельности, отозвавшись об нем с большою похвалою. Ознакомившись с действиями Державина, Потемкин писал ему из Казани 26 Июля 1774г.: ... «получил я от ген.-поручика и кавалера кн. Щербатова все дела, вами произведенные. Рассматривая их, с особливым удовольствием находил я порядок оных, образ вашего намерения и связь его с делами, а потому вам нелестно скажу, что таковой помощник много облегчит меня при обстоятельствах, в каких я наехал в Казань» (соч. V, 145). Упоминаемые тут обстоятельства состояли в том, что через четыре дня но приезде Потемкина в Казань, она была разорена Пугачевым, и сам Потемкин должен был из нее выступить.

Прибыв, после пожара в Малыковке, в Саратов, Державин застал там раздоры между начальниками, не хотевшими подчиняться друг другу. Главным пред-метом споров были вопросы о способе обороны города против мятежников. Приняв участие в обсуждении этого вопроса, Державин, несмотря на всю свою настойчивость и быстроту распоряжений, ничего не мог добиться. Между тем Пугачев уже приближался к Саратову. Из Петровска, крепости, находившейся в 97 верстах от Саратова, дали знать, что мятежники уже близко. Чтобы спасти казну и военные припасы, Державин решился сам выступить к Петровску с отрядом Донских казаков в 100 человек. Но он не только не успел спасти крепости но чуть было сам не поплатился за свою смелость. Бывшие с ним казаки изменили и перешли на сторону мятежников. Державин остался с двумя офицерами и своим слугою-поляком и вынужден был сломя голову скакать к Саратову. Пугачев с несколькими сообщниками своими гнался за ними верста десять; беглецы уже были у него в виду, но, благодаря прыткости своих лошадей, не были настигнуты; в руки мятежников попал только слуга Державина. Положение Саратова сделалось безнадежным, и хотя Державин имел полное право не дожидаться нападения Пугачева на Саратов, тем более, что он приехал сюда на время с особою целью, без воинской команды, однако, по чувству чести русского офицера решился уже разделить опасности с жителями города. Но в это время он получил известие, что собранный им в Малыковке отряд из местных крестьян, который он велел привести на помощь Саратову, отказывается идти, требуя, чтобы Державин сам его вел. Поняв опасность такого положения вещей при данных обстоятельствах Державин выехал из Саратова часов за 15 до прихода туда Пугачева. Переправившись за Волгу, в лежащее против Саратова село Покровское, он был тут сначала задержан недостатком лошадей, а потом, услышав о разорении Саратова и опасаясь, чтобы собранный им крестьянский отряд не передался Пугачеву, распустил его, а сам остался на некоторое время в Саратовских колониях, где у него были приятели. Тут он узнал, что захваченный бунтовщиками под Петровском слуга его взялся за 10,000 захватить его и доставить Пугачеву. Державин вскочил на оседланную лошадь и поскакал за 90 верст в Сызрань, к генералу Мансурову, куда и прибыл благополучно, успев в то же время послать в Малыковку приказание казначею и управителю увезти казну и бумаги на какой-нибудь островок на Волге и там окопаться. Приказание это было исполнено в точности, и таким образом при разграблении Малыковки мятежниками, казна и бумаги, а также и укрывшиеся на островке люди были спасены.

В это время произошла новая перемена в главноначальствующих над взволнованным краем лицах. Кн. Щербатов был отозван, сдав команду кн. Голицыну, а вскоре главное начальство по усмирению бунта вверено было графу П.И. Панину.

Между тем заволновались и киргизы, от нападений которых страдали Саратовские колонии, тоже взволнованные уже подосланным от Пугачева слугою Державина. Тогда последний с 600 крестьян и 25 гусарами выступил в степь против киргизов и, встретив на четвертый день партию их, более 1000 челов, разбил их и обратил в бегство, освободив при этом свыше 800 челов пленных колонистов. Чтобы предотвратить на будущее время набеги киргизов, Державин расставил по колониям посты и учредил разъезды из жителей. Об этом подвиге Державина кн. Голицын поспешил донести гр. Панину, обращая его особенное внимание на деятельность молодого поручика, «который по его усердию и ревности к службе Е. И. В-ва, удостоивается (т. о. делается достойным) монаршего благоволения» (Я. Грот: Жизнь Державина, 186). Гр. Панин приказал кн. Голицыну выразить Державину его благодарность и обещал донести о нем Императрице. Дело с киргиз-кайсаками распространило известность Державина: о нем заговорили в военной среде, и тот говор дошел и до Суворова, который писал ему 10 сентября 1774 г.: «О усердии к службе Е. И. В-ва вашего благородия я уже много известен; то ж и о последнем от вас разбитии киргизов, как и о послании партии за сброднею разбойника Емельки Пугачева от Карамана» (Соч., V, 218—219).

В это время Пугачев окончательно был разбит полковником Михельсоном при Черном Яре и бежал к Узеням. Узнав об этом, кн. Голицын поручил Державину следить за движениями разбитого самозванца. Посланные Дер-жавиным «надзорщики» возвратились с захваченным ими «полковником» Пугачева Мельниковым и с известием, что Пугачев схвачен своими сообщниками. Державин поспешил уведомить об этом счастливом событии П. С. Потемкина.

Между тем, над самим Державиным собралась гроза. Мы упоминали уже о столкновениях его с Астраханским губернатором Кречетниковым. При назначении гр. Панина, Кречетников, находившийся с ним в приятельских отношениях, жаловался ему на Державина, называя его ветреным молодым человеком и пристрастно изображая столкновение его с Саратовским комендантом Бошняком по вопросу об обороне города. Именно по поводу поведения Державина в Саратове и возникло против него не только неудовольствие, но даже подозрение в искренности его действий. Сама Императрица писала гр. Панину: «Доходили до меня гвардии поручика Державина о сем коменданте (Бошняке) письма, кои не в его пользу были; а как сей Державин сам из города отлучился будто за сысканьем секурса, а вы об нем нигде не упоминаете, то уже его показанье несколько подвержено сомнению, которое прошу, когда случай будет, пообъяснить наведанием об обращениях сего гвардии поручика Державина и соответствовала ли его храбрость и искусство его словам, а прислан он был туда от покойного генерала Бибикова" (Сборн. Истор. Общ., VI, 120). Это письмо заставило гр. Панина произвести целое исследование о поведении Саратовских властей при нападении на этот город Пугачева. От Державина потребовали объяснений, почему он оставил Саратов перед самым приходом туда самозванца? Державин ответил не по команде, а прямо самому гр. Панину длинным, и подробным, письмом, к которому приложил, в копиях, целую кипу документов. «Подлинных документов для того я здесь не приложил», писал он в конце этого, весьма интересного и важного для характеристики Державина письма, «что ежели ваше сиятельство, к чести моей, прикажете нарядить суд, то я и тогда оные представлю» (соч. V, 246). Несмотря на то, что Державин уже приобрел в крае известность своими действиями и заслужил одобрение многих начальствующих лиц: Бибикова, кн. Голицына, кн. Щербатова, П.С. Потемкина, Суворова, гр. Панин отнесся к нему с явным недоверием и иронически заметил ему в ответном письме, будто он приводит в свое оправдание одни слова, но «регулы военные, да и все прочие законы приемлют в настоящее доказательство и вероятность больше существительные действия, нежели сокровенность человеческих сердец, изъявляемых словами. Сего ради, по истинному к вам усердию, советую отложить желание ваше предстать пред военный суд» (Соч., V, 252). Задетый за живое оскорбительным и несправедливым ответом гр. Панина и видя, что ни в ком не может найти поддержки и защиты, Державин решился лично оправдаться пред гр. Паниным, для чего и отправился к нему в Симбирск. Происшедший между ними разговор расположил было гр. Панина к его смелому, решительному и прямодушному подчиненному, но следы неудовольствия не исчезли, и Державин долго не получал никакой награды за службу во время Пугачевщины.

Пробыв, после поимки Пугачева и рассеяния его шаек, еще несколько месяцев в Саратовских колониях, Державин в середине лета 1775 г. возвратился наконец в Москву, в свой полк.<…>