Шилов К.В. [Борисов-Мусатов В.Э., Уткин П.С.,
Кузнецов П.В., Петров-Водкин К.С.] // Шилов К.В. Борисов-Мусатов. М., 1985.
(ЖЗЛ. Сер. биогр.; Вып. 13 (660)). C. 266-268.
<…>
В
1902 году началась эта по-своему беспрецедентная история. Молодые Павел
Кузнецов, Кузьма Петров-Водкин и Петр Уткин объединились для выполнения заказа.
В небольшой саратовской церкви Казанской божьей матери, находившейся неподалеку
от Волги, за старым Троицким собором, предстояло сделать фресковые росписи.
Зреющие на глазах, глубоко индивидуальные дарования трех друзей Мусатов очень
ценил. Рядом с острым, резким, философствующим Водкиным и изысканным, всегда
настроенным на волну элегической проникновенности Уткиным выделялся
простодушно-нескладный Кузнецов, который соединением наивности и дерзости,
неистощимостью живописной фантазии был особенно близок Мусатову. С азартом, с
дружеским пристрастием посматривал Виктор Эльпидифорович на уже другое
поколение, взявшееся, по сути, за исполнение его собственной сокровенной мечты:
воплотить в монументально-декоративном искусстве новые выразительные и образные
принципы. Попытка внести их в омертвевшие академические каноны религиозной стенописи
должна была соединиться с обращением к традициям старых мастеров. Эксперимент
был уникальный, а для Саратова просто дерзкий. «Наша церковка-лаборатория», —
бросил меткое определение Петров-Водкин...
В
летнем приделе церковки проступали на стенах водкинские «Евангелисты» и
«Нагорная проповедь», кузнецовский «Христос и грешница», уткинское «Хождение по
водам»... Время от времени — под лесами, под настилами прогибающихся досок —
появлялась бодрая фигурка Мусатова. Особенно нравилась ему поэтическая
композиция Кузнецова. В одних фресках словно воскрешалась духовная красота
итальянского Ренессанса, в других было сильно экспрессивное начало и даже, как
признался Водкин, «преобладал бунтарский или разбойничий элемент».
Уже
вокруг недописанных работ роились и гудели слухи. Когда же двери церкви
открылись, разразился неописуемый скандал. Церковники пришли в ярость. Газеты
обрушились на бедных творцов-мечтателей. Напрасно пытался Уткин что-то печатно
объяснить «нашим ценителям», воззвать к общественности. Особенно усердствовал
«Саратовский листок», который, подыгрывая обывательскому восприятию
«немолитвенных и кощунственных» фресок, щедро сеял определения типа «форменный
атавизм», «какая-то неразбериха», «первобытное искусство»... В персонажах
фресок были увидены только «темные люди со зверскими выражениями лиц»,
«обезьяноподобные существа». Нападки же газетчиков на созданный образ Христа
еще более подогрели озлобление служителей культа. Раздались призывы к
уничтожению фресок. И Мусатов ринулся на помощь молодым друзьям.
Вскоре
Мусатов, свалившийся в лихорадке, торопливо и возмущенно рассказывал Елене
Владимировне еще до женитьбы: «Хотел видеть архиерея, чтобы поговорить с ним
серьезно об искусстве вообще. Но здешний архиерей тот же китайский богдыхан,
очам смертных недоступен. Ловил его по вокзалам и видел только толпу не то
попов, не то жандармов. Ох, батюшки, как я ненавижу попов! Понимаете ли,
расписали три художника — Уткин, Кузнецов (о котором я вам рассказывал) и
Вод-кип — здесь церковь. Все они ученики Московской школы, люди очень
талантливые, работали целое лето ради искусства. Вообразили, что живут они в
эпоху Возрождения, и написали в соответствии и эскизы. Вещи страшно талантливые
и художественно оригинальные... Эта живопись пришлась не по вкусу, и решили с
помощью маляров ее закрасить келейным образом, чтобы грозное око владыки не
добралось до этих кощунственных изображений... Здесь полный произвол. Как же
мне не беситься?»
В
следующем 1903 году во главе епархии встал Гермоген, впоследствии
«прославленный» тесным общением с Распутиным и «неистовым» Илиодором. Он
обратился в окружной суд. Слушание дела закончилось в 1904 году. Победила
духовная консистория. «Решающее значение для дела, — сообщали газеты, — имела
экспертиза, производившаяся дважды. Первая — из художников Коновалова, Рупини и
др. — признала живопись не оскорбляющей религиозного чувства, но вторая экспертиза
— учителя рисования г.г. Кандопуло и др. признала картины портящими молитвенное
настроение...» Приговор был краток: контракт с художниками расторгнуть, их
творения сбить со стен. Сделанные с фресок фотографии затерялись.
«...Бесславно окончился, — пишет Водкин, — наш поход на рутину
зрительных восприятий низовых масс Поволжья». <…>