Азеф В. Дюма: 12 страниц о Саратове // Годы и люди: [Сб. очерков]. Саратов, 1986. Вып. 2. С. 111-118.

В. Азеф

Дюма: 12 страниц о Саратове

8 октября 1858 года к саратовской пристани пришвартовался пароход «Нахимов». С него сошли двое мужчин. Один — полный, с густой шевелюрой, улыбающийся господин, вслушивался в говор толпы, но, по всей видимости, не понимал ни слова. Его спутник, со скучающим видом, был недоволен колючей изморосью и невероятной грязью на улице.

Полный господин наконец прекратил созерцать окрестности и тут только заметил угрюмый вид своего товарища.

— О-ля-ля, Калино, вы, кажется, все еще не справились с дурным настроением из-за этой непредвиденной остановки? Следует ли огорчаться так долго? Не забывайте: судьба нас закинула в город, до которого не дошли солдаты Наполеона. А вот мы — тут.

Прервав свою громкую речь, неунывающий господин нагнулся к себеседнику и прошептал:

— Нам, пожалуй, стоит поспешить, мой друг, ибо, открою вам тайну, в этой бескрайней стране трудно найти город, где бы не проживал хотя бы один француз. Так вперед же, Калино!

И, щелкнув над головой пальцами, он подозвал извозчика.

Этот полный господин был известным писателем, произведениями которого в России зачитывались не меньше, чем на его родине. Его звали Александр Дюма.

Россия постоянно манила А. Дюма. Необъятная страна, казавшаяся писателю полудикой, возбуждала его интерес. Но дорога в империю Романовых ему долго была заказана: прославленный автор «Трех мушкетеров» находился на подозрении у царского правительства, Николай I его ненавидел.

В 1840 году во Франции появляется в свет очередной роман плодовитого Дюма. Он называется «Записки учителя фехтования, или Восемнадцать месяцев в С.-Петербурге». В основу сюжета легла история декабриста И.А. Анненкова и француженки Полины Гебль. Дюма осмелился сделать героем книги одного из тех, кого Николай I хотел предать забвению. О декабристах было запрещено упоминать, и вот появляется художественное произведение, в котором с симпатией говорится о заброшенных на край света каторжниках. И этот роман читает вся Европа!

Нет, пока был жив Николай I, Дюма мог только мечтать о России.

Прошли годы. На престоле Александр II. Дюма делает попытку осуществить свои давние планы. Наконец он получает разрешение совершить путешествие по России.

...Экипаж с Дюма и его спутником проехал мимо старого гостиного двора на Московской улице в направлении Театральной площади.

«Саратовские губернские ведомости» писали 1 января 1859 года: «Здесь появился новый гостиный двор, богаче и изящнее старого, народный рынок и биржа. Сюда перешли лавки с красными и галантерейными товарами... Сюда передвинулись заведения модисток, портных... здесь бродит толпами народ...

Жизнь перешла сюда со всем своим шумом и говором».

Автор цитируемой заметки утверждал, что Саратов сильно изменился как раз за последнее время. Причин тому, по его мнению, несколько. Во-первых, умножилось население, во-вторых, «стало слышно, что к Саратову проведена будет железная дорога от Москвы».

Эти слухи весьма показательны. Развитие торговли и ремесел, рост мелких предприятий вызывали необходимость надежной и быстрой связи с центром страны. Естественно, городу стало тесно в старых рамках, он рос, уходя своими окраинами все дальше от Волги. По сообщениям печати того времени, за четыре последних месяца 1858 года «взято неслыханное количество новых мест, а именно такое, что когда все эти новоотведенные места застроятся, то образуется почти целый новый город».

Центр города переместился к середине прошлого столетия в район нынешней площади Революции. Вот сюда, к новому гостиному двору, лежал путь Дюма. Из-за непредвиденной остановки писатель оказался в Саратове и решил познакомиться с ним.

Свое многодневное путешествие А. Дюма весьма подробно описал в книгах «В России (от Парижа до Астрахани)» и «На Кавказе». Первая из них не была переведена на русский язык. В саратовских библиотеках не удалось достать французского издания. Пришлось обратиться в столицу...

Полистаем пожелтевшие от времени страницы небольшого по формату томика. «Через три дня после нашего отъезда из Казани мы прибыли в Саратов». Остановка была незапланированной. Дюма сначала огорчился: «Это было печально. Мы не имели писем в Саратов, мы не знали в нем решительно никого; мы предполагали, что смертельно проскучаем в течение этих двух дней».

Пройдет не так много времени, и Дюма уже не будет жалеть о вынужденной остановке. А пока даже погода подчеркивала, как отмечает он, грустный вид этой страны. Мостовые ему кажутся (и не без оснований) ужасными, улицы — грязными. Спутник писателя Калино, исполняющий обязанности переводчика, информирует его, что в Саратове в ту пору насчитывалось тридцать тысяч жителей, имелось шесть церквей, два монастыря, одна гимназия и что пожар 1811 года за шесть часов уничтожил 1700 домов.

Уже привыкнув к тому, что путешествие по России проходит весело и шумно, А. Дюма не намерен мириться с двухдневной скукой.

Рядом с новым гостиным двором стоял двухэтажный дом, на нем Дюма видит вывеску: «Аделаида Сервье». «Ах, — говорит он своему спутнику, — мы спасены, дорогой друг. Здесь есть французы или, по крайней мере, одна француженка». И он ринулся в магазин, который содержала его соотечественница. На шум открываемой двери выходит одетая по парижской моде молодая женщина с улыбкой на губах.

Писатель приветствует ее и интересуется, как быть, если приезжаешь в Саратов на два дня и боишься умереть здесь от скуки?

Начинается легкая, полная юмора беседа. Получив приглашение отобедать, Дюма шутливо заявляет, что обязательно будет готовить сам, так как супруги Сервье непременно «испортились» в России. Узнав, что они здесь всего три года, он меняет решение: «В таком случае я доверяюсь вам: не так давно вы покинули Францию, чтобы утратить традиции ее кухни».

Вскоре появляется один из знакомых четы Сервье — князь Лобанов с просьбой представить его месье Дюма. Оказывается, он узнал о прибытии знаменитого француза от... саратовского полицеймейстера.

Хозяева посылают за другой своей знакомой, молодой поэтессой. Дюма «в ужасе». Он говорит: «Женщина — поэт, дорогая моя! Мы увидим самолюбие, нуждающееся в ласке; лучше ласкать дикобраза». Ему возражают: поэтесса талантлива.

В комнату входит маленькая женщина 28 — 30 лет с живыми глазами и быстрой речью — мадам Зинаида. Она подходит прямо к писателю и восклицает, протягивая ему руку:

— Ах, это вы! Наконец-то. Мы знали, что вы в России, но невозможно было предположить, что вы когда-нибудь приедете в Саратов. Иначе говоря — на край света! И вот вы здесь. Добро пожаловать.

Стихи мадам Зинаиды понравились Дюма. Он переводит и включает в свою книгу два ее стихотворения: «Метель» и «Умирающая звезда», утверждая, что по ним можно судить о таланте автора.

«Не правда ли, — пишет Дюма, — любопытно, что повсюду находит себя поэзия, этот всеобщий язык влюбленных сердец. Если когда-нибудь я совершу путешествие вокруг света, я буду собирать песни любви повсюду, где бы ни ступила моя нога, и я опубликую эти самые различные проявления человеческой страсти, одинаковой на всех широтах, под названием «История сердца».

В путевых очерках, посвященных путешествию по России, Дюма стремился не только рассказать об обычаях, нравах, истории «великой империи Севера» (его собственное выражение), но и познакомить французских читателей с русской поэзией. Он переводит Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Рылеева, Вяземского, причем не прозой, как это обычно делалось в те времена, а стихами. Значение данного факта трудно переоценить. В печати высказывалось даже утверждение, что путевые очерки Дюма «стали одной из первых антологий русской поэзии, тогда еще почти неизвестной его соотечественникам» (Дмитриев В. К нам едет Дюма! // Литературная Россия. 1976. 3 сент.).

Разумеется, никоим образом нельзя равнять мадам Зинаиду с теми прекрасными поэтами, которых Дюма переводил по совету своих русских коллег. Но видимо, чем-то заинтересовала его и наша землячка. Неизвестно, как звучали ее строки в подлиннике, но перевод позволяет считать, что их отличали образность, высокий лирический накал.

...Начальник местной полиции Позняк появляется в доме Сервье без приглашения. Хозяйка, решив, что самое лучшее в подобной ситуации — юмор, шутливо обращается к нему:

— Вам здесь нечего делать, месье Позняк, и мы ничего не хотим от вас.

Но оказывается, и полицеймейстер умеет шутить:

— Хотите вы или нет — мне это безразлично. У вас находятся иностранцы, и мой долг — знать, кто они. И если они подозрительные люди, проводить их к себе, охранять их и не дать им возможности общаться с их соотечественниками.

Затем Позняк добавляет:

— Вот мы и сгладили первое впечатление. Месье Дюма, я знаю, что вы любитель оружия. Вот что я вам принес.

И полицеймейстер достает из кармана «чудесный кавказский пистолет со стволом из дамасской стали, с рукояткой из слоновой кости, инкрустированной золотом».

Польщенный Дюма, рассматривая подарок, говорит:

— Если вы так обращаетесь с подозрительными людьми, то как же вы обращаетесь с друзьями?

— С моими друзьями? Когда я их встречаю, я приглашаю их к себе позавтракать на следующее утро, и, если они отказываются, я с ними ссорюсь.

— Это ваш ультиматум?

— Это мой ультиматум.

— В таком случае надо будет позавтракать у вас.

В конце посвященной нашему городу главы писатель приходит к выводу, что его мрачные предположения не оправдались и два саратовских дня станут едва ли не лучшими днями его путешествия от Парижа до Астрахани.

«В восемь часов вечера мы покидали наших новых друзей, которые, я в этом уверен, сохранят память обо мне, как я сохраню о них. Они нас проводят до судна, где останутся до тех пор, пока поднимут якорь» (переводы с французского 3. Давыдовой и В. Семенова).

Хотя Александр II и разрешил эту поездку, его весьма беспокоило пребывание Дюма в России. 18 июля 1858 года в III отделении было начато дело № 125 «об учреждении надзора за французским подданным, писателем Александром Дюма». В этот день возглавляющий политическую полицию князь В.А. Долгоруков послал предписание в ряд городов, которые намеревался посетить автор «Записок учителя фехтования». В нем предлагалось «учредить за действиями его секретное наблюдение и о том, что замечено будет, донести».

И донесения следовали одно за другим. В документах царской охранки обнаружено и следующее послание шефу жандармов от начальника 7-го округа корпуса жандармов генерал-лейтенанта и кавалера Львова 1-го.

«...В Самару прибыл на пароходе и с оного на берег не сходил и вскоре отправился в Саратов, куда прибыл 8-го числа сего месяца, потребовал извозчика, поехавши с ним по городу, расспрашивал у него — не живет ли кто в Саратове из французов, и, когда узнал о проживании там француза Сервье, торгующего дамскими уборами, отправился к нему в магазин, куда вскоре приехал саратовский полицеймейстер Позняк и пробыл тут, пока Дюма пил кофе и ел приготовленную для него рыбу, а в 8 часов вечера г. Дюма возвратился обратно на пароход. На другой день в 10 часов утра были у Дюма на пароходе чиновник, состоящий при саратовском губернаторе, князь Лобанов-Ростовский и полицеймейстер Позняк, с которым Дюма, ездя по Саратову, заезжал к фотографу, снял там с себя портрет и подарил его г. Позняку и потом отправился обедать к нему; тут же были: председатель Саратовской казенной палаты статский советник Ган, полковник, служащий в VII округе путей сообщения Терме и князь Лобанов-Ростовский. После обеда г. Дюма при сопровождении вышеозначенных лиц отправился на пароход и в 5 часов вечера отплыл в Астрахань (откуда я донесения еще не получал). Разговор г. Дюма вел самый скромный и заключался большей частью в расспрашивании о саратовской торговле, рыбном богатстве реки Волги и разной промышленности саратовских купцов и тому подобном» (цитируется по исследованию С.Н. Дурылина «Александр Дюма-отец и Россия». Литературное наследство. Т. 31 — 32).

Таким образом, объятия высоких чинов были лишь средством, чтобы отдалить Дюма от русского народа, не дать возможности увидеть Россию такой, какой она была — нищей, несчастной и угнетенной.

Как явствует из книги Дюма и сообщения жандармского осведомителя, писатель общался в Саратове, главным образом, с людьми титулованными, представляющими верхушку местного общества. А вот супруги Сервье к ней не относились.

Они приехали в Саратов из Франции в 1855 году. Аделаида Сервье открыла модный магазин, Эдуард, ее муж, стал парикмахером. Их заведения размещались в двухтажном, до наших дней не сохранившемся доме Артамонова на Театральной площади (ныне площадь Революции). Стоял он невдалеке от здания более поздней постройки, где до революции была биржа, а сейчас располагаются филологический и исторический факультеты университета. По-видимому, дела этой четы шли успешно. Газетные объявления часто информировали горожан о получении нового товара. «Надеюсь угодить покупателям, удостаивающих меня своим доверием», — заявляет в одном из таких объявлений А. Сервье.

Однако саратовцам супруги Сервье «угодили» не только дамскими шляпками. Приобретя загородный сад Ф.О. Шехтеля, они особое внимание уделяли имеющемуся там летнему театру.

Новые владельцы сада и театра взялись за дело весьма энергично. По свидетельству прессы, труппа стала привлекать массу публики. И немудрено. На сцене летнего театра можно было увидеть популярные драмы и оперетты, здесь выступали хорошо известные в провинции актеры, гастролировали и артисты из столицы.

Играл тут и талантливейший В.Н. Давыдов. В своей книге «Рассказ о прошлом» он с радостью вспоминает «маленький деревянный театрик, весь спрятавшийся в зелени большого тенистого сада». Партнерами Давыдова на этой сцене были П.М. Медведев, П.А. Стрепетова и другие признанные мастера. Причем некоторые из них получили известность именно в нашем городе. «Из Саратова пошла слава Савиной», — свидетельствует Давыдов.

Подтверждение этих слов мы находим в мемуарах самой Савиной «Горести и скитания». Мария Гавриловна пишет о том, как страшил ее Саратов, куда она совсем еще молодой актрисой была приглашена в труппу Сервье на первые роли, и как вскоре она стала любимицей города.

Полистаем саратовские газеты тех лет. В летние месяцы часто можно встретить сообщения о спектаклях в саду Сервье или анонсы будущих представлений. Вот объявление о первом представлении в Саратове оперетты Лекока «Дочь рынка» (кстати, роль рыночной торговки Риго исполнила Аделаида Сервье). Вот программа большого концерта с участием В.Н. Андреева-Бурлака...

Супруги Сервье так и не вернулись во Францию. До последних дней они жили в Саратове. Эдуард Сервье умер в 1888 году, Аделаида — в 1896-м.

Очерки А. Дюма, описывающие его многомесячное путешествие по России, пользовались большим вниманием современников. Они публиковались в издаваемых автором журналах, не раз выходили отдельными книгами, причем не только во Франции. Интерес к путевым запискам великого романиста сохранился и до наших дней: после столетнего перерыва, в 1961 году, их переиздали в Париже.

Саратову Дюма посвятил лишь 12 страничек. Казалось бы, его впечатления мимолетны и случайны, но нам они позволили заглянуть в прошлое родного города, стоящего на пороге своего 400-летнего юбилея.