Дьяконов В.А. [Триумфальные гастроли А. Олдриджа в Саратове] // Дьяконов В.А. Лицедеи, певчие, музыканты: Из истории саратовских театров. Саратов, 1991. С. 139-142.

 

<…>

Поистине триумфальным, выходящим за театральные рамки событием стали в Саратове в 1864 году гастроли негритянского трагика Айры Олдриджа. Задолго до его приезда в местной газете «Справочный листок» саратовцы извещались, что через некоторое время они смогут увидеть знаменитого английского артиста в ролях Отелло, короля Лира, Макбета, венецианскогс купца... Проездом из Астрахани он даст 5 — 6 представлений с актерами труппы Медведева, которым предстоит серьезная задача подготовить сразу несколько сложных спектаклей с артистом, говорящим на нерусском языке. Особенно трудна участь актрисы Александровой, исполняющей роли Дездемоны, Корделии, Леди Макбет. Корреспондент подмечал, что Олдридж «замечательно гримируется» и в каждой пьесе даст настолько несхожие образы, что трудно поверить будто у них один исполнитель.

В следующей газетной публикации за подписью Н. Альмедингена был помещен обстоятельный рассказ о происхождении, творческой судьбе и достижениях замечательного артиста. Всемирно известный трагик-негр Айра Фредерик Олдридж родился и начал свою актерскую карьеру в Америке, но вскоре, преследуемый расистами, покинул родину и переехал в Англию. Здесь в своих коронных ролях Отелло, короля Лира, Макбета и Шейлока он становится одним из лучших истолкователей Шекспира. Олдридж много гастролирует в Европе, а начиная с 1858 года неоднократно и подолгу выступает в России, играя в Петербурге, Киеве, Одессе, Нижнем Новгороде, Твери, Москве, Ярославле, Казани, Воронеже, Тамбове, Пензе, Самаре, Астрахани. Отмечая в актере пытливый ум, большой талант, обостренное чувство собственного достоинства, непримиримость к рабству и угнетению, его саратовский биограф утверждал, что «со времени возобновления борьбы за освобождение черных знаменитый трагик отдает половину своих доходов, т. е. всех вырученных денег за спектакли, в кассу, учрежденную для дела освобождения невольников. Такое постоянное добровольное лишение себя половины средств к жизни характеризует нравственное и гражданское развитие человека и артиста».

По приезде Олдриджа в Саратов в «Губернских ведомостях» было помещено объявление о том, что первый спектакль «Отелло» с участием знаменитого трагика состоится 14 июля. Абонементная подписка на пять его представлений будет приниматься театральными кассами с уступкой на 20 процентов против назначенных цен на билеты. В кассах также можно получить роли персонажей, исполняемых Олдриджем, переведенные на русский язык.

Живые, образные впечатления от игры замечательного негритянского трагика, его взаимоотношений с русскими актерами и зрителем оставил нам В.Н. Давыдов: «Добродушнейший в жизни, он был требовательным и настойчивым на сцене и свои мизансцены, свой план игры проводил с необыкновенной тщательностью, по заранее и глубоко разработанной схеме, сообразуясь, конечно, с игрою местных артистов, с постановкой и с условиями сцены и театра. Хорошо запомнился он мне в роли Отелло, и, хотя уже прошло несколько десятков лет, но я отчетливо помню созданный им образ... Его мимика, жесты были настолько красноречивы, что знания английского языка для понимания игры вовсе не требовалось. Никогда не забуду сцену удушения Дездемоны и следующую за ней сцену духовного просветления. До сих пор помню замечательную мимику его, когда Отелло подходит к ложу Дездемоны, отдергивает занавес и, держа кинжал в руке, освещает светильником лицо спящей Дездемоны. В одно мгновение отражались на его лице и чувство нежнейшей любви, и тяжелые сомнения, отчаяние грусти, и ненависть, и гнев. Согретые глубоким артистическим вдохновением и трепетом, который охватывает артиста, когда он чувствует, что образ, им задуманный и выполняемый, доходит до публики, все эти внешние признаки подлинных переживаний, глубоко волновали зрителей и оставляли неизгладимое впечатление. Последняя сцена была апофеозом его своеобразного понимания и толкования... Он впивался слухом в тихий предсмертный лепет Дездемоны, с величайшим страданием смотрел на восковое лицо и потом, дав чувству раскаяния бурный простор, кидался к носилкам, на которых уже возлежала мертвая Дездемона, и, плача навзрыд, в каком-то забытьи схватывал ее в свои объятия и нежно на одной ноте несколько раз повторял имя несчастной. Как виолончель, звучал здесь голос артиста и рисовал такую яркую картину глубокого раскаяния, что не было в театре зрителя, который бы не плакал и не жалел Отелло, как заблудившегося в своих чувствах ребенка.

Олдриджа многие считали актером «нутра», как у нас принято говорить, руководствуясь, видимо, тем, что сценическая раздражительность его была чрезвычайно велика. Ходили разговоры, что будто бы эта сценическая раздражительность, то есть способность в процессе творчества реагировать на все остро, глубоко, доходила до таких размеров, что, забываясь, он ранил играющих с ним актеров и чуть ли не задушил несколько Дездемон. Все это сказки, до которых большая охотница публика и мелкая пресса. Насколько память моя сохранила игру трагика, должен засвидетельствовать, что искусство Олдриджа носило следы большой подготовительной работы, и способность контроля у него была исключительная. Это был великий актер, то есть подготовительная работа гениально сочеталась с синтетической, подлинно творческой, протекали на глазах публики».

Как отмечали многие театроведы, своей трактовкой классических образов Шекспира Айра Олдридж способствовал возрождению на русской сцене героического, социально значимого, боевого искусства. В короле Лире он обнажал корни социального неравенства, показывал беззащитность человека, лишенного сословия и власти. В Макбете обличал всяческую тиранию и деспотизм. Создавая образы Отелло и Шейлока, Олдридж выступал как ярый защитник угнетенных наций и народов, борец за свободу и независимость. Такая трактовка актером ролей своего репертуара была созвучна свободолюбивым настроениям большинства прогрессивных людей России в период изживания крепостничества и зачастую вызывала их симпатию и восторженный прием. Свидетельство тому и отзыв, помещенный в саратовской газете: «Мы видели талантливого трагика уже шесть раз — Отелло, Шейлок и Макбет шли каждая по два раза — и всякий раз смотрели на его игру с новым наслаждением».

Велико и благотворно было влияние Айры Олдриджа и на своих коллег, провинциальных актеров. В.Н. Давыдов признавался: «С точки зрения нашего искусства, а для русского театра Олдридж, несомненно, был актером интересным, свежим, несшим новизну. Он, например, вел роль и спиною к зрителям, и в профиль, чего наши актеры в провинции долго избегали, в речь свою вносил бесконечное количество тончайших нюансов, говорил вполголоса, некоторые сцены вел шепотом, почти на одном дыхании, монологи играл, а не выплевывал в публику, как тенор арию, движения строил по всей сцене, а не старался сосредоточивать их на авансцене... Играть ему с нашими актерами было трудно. Но он терпеливо, через переводчика делал указания, давал советы и, когда все шло гладко, радовался, как ребенок, хлопал себя по бедрам и добродушно говорил: «Очень хорошо! Очень спасибо!»

Как бы подводя итог гастролям Айры Олдриджа в Саратове, местный театрал также стремится высказать свои пожелания здешним актерам в своем совершенствовании равняться на искусство большого мастера: «Появление Олдриджа на провин­циальных сценах не должно бы пройти бесследно. По мере сил и возможностей провинциальный драматический актер из игры Олдриджа должен принять к сведению, что дело драматического актера не в крике, не в басовых нотах и не в бычьем реве, а... просто в страсти игры. Молчит ли трагик, говорит ли что про себя, делает ли движение, говорит ли взглядом — везде страсть в ее тысяче тонов... Без сомнения, страсть нелегкая, да ведь, взявшись быть трагиком, надобно учиться, а не ограничиваться одними обмороками или базарным криком...

«От великого до смешного один только шаг», — думали мы, смотря на игравших с Олдриджем актеров. Нужно было Олдриджу иметь много терпения и артистического экстаза, чтобы забыть окружавший его ансамбль. Благо, что игравшие с Олдриджем знали недурно роли, а вот в Астрахани и этого не было». Учитывая, что театральный обозреватель, как и все зрители, был в плену восторженных эмоций от великого негритянского трагика, можно понять его неудовлетворенность местным актерским ансамблем, однако и в данной оценке чувствуется некое превосходство труппы П.М. Медведева над другими провинциальными коллективами. Его театральная антреприза пользуется все большей популярностью, и театралы все чаще ставят вопрос о сдаче ему в аренду городского театра на зимний сезон. Однако городские власти находят более выгодными с коммерческой точки зрения предложения местных купцов и домовладельцев, уступая им театр на льготных условиях. <…>