Дьяконов В.А. [Триумфальные гастроли А. Олдриджа в
Саратове] // Дьяконов В.А. Лицедеи, певчие, музыканты: Из истории саратовских
театров. Саратов, 1991. С. 139-142.
<…>
Поистине триумфальным,
выходящим за театральные рамки событием стали в Саратове в 1864 году гастроли
негритянского трагика Айры Олдриджа. Задолго до его приезда в местной газете «Справочный листок» саратовцы извещались,
что через некоторое время они смогут
увидеть знаменитого английского артиста в ролях Отелло, короля Лира,
Макбета, венецианскогс купца... Проездом из Астрахани он даст 5 — 6
представлений с актерами труппы Медведева, которым предстоит серьезная задача
подготовить сразу несколько сложных спектаклей с артистом, говорящим на
нерусском языке. Особенно трудна участь актрисы
Александровой, исполняющей роли Дездемоны, Корделии, Леди Макбет. Корреспондент подмечал, что Олдридж «замечательно
гримируется» и в каждой пьесе даст настолько несхожие образы, что трудно поверить будто у них один исполнитель.
В
следующей газетной публикации за подписью Н. Альмедингена был помещен
обстоятельный рассказ о происхождении, творческой судьбе и достижениях замечательного
артиста. Всемирно известный трагик-негр Айра Фредерик Олдридж родился и начал свою актерскую карьеру в Америке, но
вскоре, преследуемый расистами, покинул родину и переехал в Англию. Здесь в
своих коронных ролях Отелло, короля Лира, Макбета и Шейлока он становится одним из лучших истолкователей
Шекспира. Олдридж много гастролирует
в Европе, а начиная с 1858 года неоднократно и подолгу выступает в
России, играя в Петербурге, Киеве, Одессе, Нижнем Новгороде, Твери, Москве,
Ярославле, Казани, Воронеже, Тамбове, Пензе,
Самаре, Астрахани. Отмечая в актере пытливый ум, большой талант,
обостренное чувство собственного достоинства, непримиримость к рабству и угнетению,
его саратовский биограф утверждал, что «со времени возобновления борьбы за
освобождение черных знаменитый трагик отдает половину
своих доходов, т. е. всех вырученных денег за спектакли, в кассу,
учрежденную для дела освобождения невольников. Такое постоянное добровольное лишение себя половины средств к
жизни характеризует нравственное и гражданское развитие человека и артиста».
По приезде Олдриджа в Саратов
в «Губернских ведомостях» было помещено
объявление о том, что первый спектакль «Отелло» с участием знаменитого трагика состоится 14 июля. Абонементная подписка
на пять его представлений будет приниматься театральными кассами с
уступкой на 20 процентов против назначенных цен на билеты. В кассах также можно
получить роли персонажей, исполняемых Олдриджем,
переведенные на русский язык.
Живые,
образные впечатления от игры замечательного негритянского трагика, его взаимоотношений
с русскими актерами и
зрителем оставил нам В.Н. Давыдов: «Добродушнейший в жизни, он был требовательным и настойчивым на сцене и свои мизансцены, свой план игры проводил с
необыкновенной тщательностью, по
заранее и глубоко разработанной схеме, сообразуясь, конечно, с игрою
местных артистов, с постановкой и с условиями сцены и театра. Хорошо запомнился
он мне в роли Отелло, и, хотя уже прошло
несколько десятков лет, но я отчетливо помню созданный им образ... Его мимика,
жесты были настолько красноречивы, что знания английского языка для понимания игры вовсе не требовалось. Никогда не
забуду сцену удушения Дездемоны и
следующую за ней сцену духовного просветления. До сих пор помню замечательную мимику его, когда Отелло подходит к ложу Дездемоны, отдергивает
занавес и, держа кинжал в руке,
освещает светильником лицо спящей Дездемоны.
В одно мгновение отражались на его лице и чувство нежнейшей любви, и тяжелые сомнения, отчаяние
грусти, и ненависть, и гнев. Согретые
глубоким артистическим вдохновением и трепетом, который охватывает артиста,
когда он чувствует, что образ, им
задуманный и выполняемый, доходит до публики, все эти внешние признаки подлинных переживаний, глубоко
волновали зрителей и оставляли
неизгладимое впечатление. Последняя сцена
была апофеозом его своеобразного понимания и толкования... Он впивался слухом в тихий предсмертный
лепет Дездемоны, с величайшим страданием смотрел на восковое лицо и потом, дав чувству раскаяния бурный простор, кидался к
носилкам, на которых уже возлежала мертвая Дездемона, и, плача навзрыд, в каком-то забытьи схватывал ее в свои объятия и
нежно на одной ноте несколько раз
повторял имя несчастной. Как виолончель, звучал здесь голос артиста и рисовал такую яркую картину глубокого
раскаяния, что не было в театре зрителя, который бы не плакал и не жалел
Отелло, как заблудившегося в своих чувствах
ребенка.
Олдриджа
многие считали актером «нутра», как у нас принято говорить, руководствуясь, видимо,
тем, что сценическая раздражительность его была чрезвычайно велика. Ходили
разговоры, что будто бы эта сценическая раздражительность, то есть способность в
процессе творчества реагировать на все остро, глубоко, доходила до таких размеров, что, забываясь, он ранил играющих с ним актеров и чуть ли не задушил
несколько Дездемон. Все это сказки,
до которых большая охотница публика и мелкая
пресса. Насколько память моя сохранила игру трагика, должен засвидетельствовать, что искусство Олдриджа
носило следы большой
подготовительной работы, и способность контроля у него была исключительная. Это был великий актер, то есть подготовительная работа гениально сочеталась с
синтетической, подлинно творческой, протекали на глазах публики».
Как
отмечали многие театроведы, своей трактовкой классических образов
Шекспира Айра Олдридж способствовал возрождению на русской сцене героического,
социально значимого, боевого искусства. В короле Лире он обнажал корни
социального
неравенства, показывал беззащитность человека, лишенного сословия и власти. В Макбете обличал
всяческую тиранию и деспотизм. Создавая
образы Отелло и Шейлока, Олдридж выступал как ярый защитник угнетенных наций и
народов, борец за свободу и
независимость. Такая трактовка актером ролей своего репертуара была созвучна свободолюбивым настроениям большинства прогрессивных людей России в период
изживания крепостничества и зачастую
вызывала их симпатию и восторженный
прием. Свидетельство тому и отзыв, помещенный в саратовской газете: «Мы видели талантливого трагика
уже шесть раз — Отелло, Шейлок и Макбет шли каждая по два раза — и всякий раз смотрели на его игру с новым
наслаждением».
Велико
и благотворно было влияние Айры Олдриджа и на своих коллег, провинциальных актеров.
В.Н. Давыдов признавался: «С
точки зрения нашего искусства, а для русского театра Олдридж, несомненно, был актером интересным, свежим, несшим новизну. Он, например, вел роль и спиною к
зрителям, и в профиль, чего наши
актеры в провинции долго избегали, в речь свою вносил бесконечное количество тончайших нюансов,
говорил вполголоса, некоторые сцены
вел шепотом, почти на одном дыхании,
монологи играл, а не выплевывал в публику, как тенор арию, движения строил по
всей сцене, а не старался сосредоточивать
их на авансцене... Играть ему с нашими актерами было трудно. Но он терпеливо, через переводчика делал
указания, давал советы и, когда все шло гладко, радовался, как ребенок, хлопал себя по бедрам и добродушно говорил: «Очень
хорошо! Очень спасибо!»
Как бы
подводя итог гастролям Айры Олдриджа в Саратове, местный театрал также стремится
высказать свои пожелания здешним актерам в своем совершенствовании равняться на искусство большого
мастера: «Появление Олдриджа на провинциальных сценах не должно бы пройти бесследно.
По мере сил и возможностей провинциальный драматический актер из игры Олдриджа должен
принять к сведению, что дело драматического актера не в крике, не в басовых нотах и не в бычьем реве, а...
просто в страсти игры. Молчит ли трагик, говорит ли что про себя, делает ли движение, говорит ли взглядом —
везде страсть в ее тысяче тонов... Без сомнения, страсть нелегкая, да
ведь, взявшись быть трагиком, надобно
учиться, а не ограничиваться одними
обмороками или базарным криком...
«От
великого до смешного один только шаг», — думали мы, смотря на игравших с
Олдриджем актеров. Нужно было Олдриджу иметь много терпения и артистического
экстаза, чтобы забыть окружавший его ансамбль. Благо, что игравшие с Олдриджем знали недурно роли, а вот в Астрахани
и этого не было». Учитывая, что театральный обозреватель, как и все зрители, был в плену восторженных эмоций от великого
негритянского трагика, можно понять
его неудовлетворенность местным актерским
ансамблем, однако и в данной оценке чувствуется некое превосходство труппы П.М. Медведева над другими
провинциальными коллективами. Его
театральная антреприза пользуется все большей
популярностью, и театралы все чаще ставят вопрос о сдаче ему в аренду городского театра на зимний
сезон. Однако городские власти
находят более выгодными с коммерческой точки зрения предложения местных купцов
и домовладельцев, уступая им театр на
льготных условиях. <…>