Шнейдерман И. [Савина М.Г. в Саратове] // Шнейдерман И. Мария Гавриловна Савина. 1854-1915. М.; Л., 1948. С. 7-14.

<…>

В начале 1873 года Савины ушли от Медведева и переехали в Саратов. Менее чем через год Савина становится безраздельной хозяйкой саратовской сцены. Решительно порвав с мужем, она, несмотря на расстроенное здоровье, почувствовала себя впервые в жизни совершенно счастливой: свобода, покой, некоторый материальный достаток, любовь зрителей и обилие интересной, разнообразной работы.

***

Политическая реакция, наступившая после выстрела Каракозова (1866), отозвалась и на театральном репертуаре. Гражданские обличительные пьесы все более уступали место историческим, с одной стороны, я развлекательным — с другой. Вновь запестрели на афишах захиревшие было под влиянием успехов Островского мелодрама и водевиль. Но на рубеже 60—70-х годов все старые мелодии были заглушены бесшабашными звуками новорожденной оперетки.

Эти изменения быстро сказались на провинциальном театре. Хотя там еще имели широкое хождение схематические «бытовые» мелодрамы на гражданские темы (эмансипация женщин, нигилизм, проблемы семьи и брака) — пьесы Штеллера, Манна, Дьяченко, репертуар в основном определялся другими пьесами. Это была заря российского капитализма, годы железнодорожной спекулянтской горячки, время беззастенчивого грабительского обогащения буржуазии. Зажиточная, платежеспособная публика избегала в театре «идей», могущих испортить веселье. Ради этой публики даже Медведев должен был иногда опускаться до низкопробной оперетки. Когда студенческая галерка однажды освистала слишком развязную опереточную примадонну, первые сиятельные ряды партера демонстративно поднесли ей бриллианты.

За опереттой шла комедия-водевиль — настоящая сфера молодой Савиной. «Вдовушки-девицы, мужья-холостяки», «Война с тещами», «Средство выгонять волокит», «Женщины-арестанты», «Мужья-инвалиды», «Тринадцатилетний жених», «Что такое любовь?», «Запрещенный плод» сменяли друг друга, чтобы прожить один вечер.

Часто за подобными названиями скрывалась всего-навсего старомодная, невинная комедия-шутка, но бойкие афиши отражали обывательски-мещанское существо этого развлекательного репертуара. Оперетта, водевиль и лёгкая комедия изредка чередовались с престарелой, но все еще прошибающей слезу мелодрамой: «Ограбленной почтой», «Эсмеральдой», «Смертью или честью» и др.

Классические пьесы в то время шли очень редко. В.Н. Давыдова, поставившего в свой бенефис «Бориса Годунова», упрекали за выбор несценичной пьесы; в этой же статье превозносилась постановка оперетты «Фауст наизнанку».

Как правило, все пять провинциальных лет классика оказывалась вне репертуара Савиной. В тот вечер, когда идет «Отелло», она играет водевиль «Взаимное обучение»; идет «Мария Стюарт» — она участвует только в шутливой «Слабой струне»; ставится «Гроза»—она выступает лишь в дополнительной пьеске «Голь на выдумки хитра» с куплетами и танцами; ее не занимают в «Бешеных деньгах», хотя там есть игранная ею роль, а выпускают повеселить публику в одноактной «Бедовой бабушке». В свой бенефис она ставит ради партнеров «Тяжбу» Гоголя, а для себя выбирает водевиль «Бабушкина внучка».

Без всякой школы, без техники она была хороша прежде всего там, где играла самое себя, и режиссура занимала ее на первых порах главным образом в водевильных ролях то скромных, то задорных девушек, полувзрослых-полудетей. Семнадцатилетняя Савина — «скромная, тихая, но с лукавыми глазенками, со звонким мелодическим голосом, вся изящная, хрупкая — была очаровательна в оперетке и комедии» (В.Н. Давыдов).

От робости и застенчивости на сцене у Савиной вскоре не осталось и следа. Она с озорством выходила в «дивертисментах», пародировала цирковых канатоходцев, плясала. Ей ничего не стоило сыграть в один вечер две или три роли, переодеваясь семь раз на протяжении спектакля.

Незамысловатый по содержанию репертуар требовал все же непрерывного, настойчивого труда: «Мы проходили суровую школу муштровки... И подумать мы не смели опоздать на репетицию, не знать текста, отказаться от какой-либо роли. Все играли, что дают... И драму, и водевиль, и оперетку. И пели, и, когда нужно, плясали, и в дивертисментах стихи читали... Я сколько раз в малороссийских пьесах участвовала и гопака танцевала и «теш отвала», — вспоминала много лет спустя Савина. Медведев и Шуберт внушали ей, как важны слова Льва Гурыча Синичкина: «Принцессу в трагедии, служанку в водевиле выполнит с одинаковым старанием».

Как известно, водевиль до сих пор широко используется театральной педагогикой в период, когда молодого актера еще нельзя перегружать сложными психологическими заданиями. Водевиль помог развитию таланта многих русских актеров второй половины XIX века, начиная с Давыдова и Варламова; с благодарностью вспоминает о нем Станиславский. Водевиль на определенном этапе помог и Савиной. В этом жанре юная Савина была так неожиданно-разнообразна, так грациозна, что напомнила современникам легендарную Асенкову. Ей больше всего удавались образы простых русских девочек. Милые капризы, забавную болтовню, быстрые переходы от ребяческой радости к светлым ребяческим слезам, «взрослое» в детском, «детское» во взрослом она передавала с изумительной правдивостью и чувством меры, и не случайно, например, чуждой ей оказалась роль наглой эгоистической парижанки Сесиль Орас («Блестящая партия» Дьяченко).

Зато удачно, с искренним сочувствием и теплотой была сыграна роль простенькой запуганной швеи Кати («По духовному завещанию» В. Крылова). В годы скитаний Савиной удалось лишь три или четыре раза сыграть Полину («Доходное место»), которую она считала своей лучшей ролью. Образ простой девушки, созданный Савиной, был свободен от условной водевильной шелухи многих ее образов этого времени. Он был правдивым отражением явлений русской жизни.

Первое пятилетие принесло Савиной большой сценический опыт: нам удалось установить названия ста тридцати трех пьес, в которых она участвовала, всего же их было, вероятно, не менее полутораста. На подготовку новой роли приходилось в среднем два дня. Музыкальные партия она разучивала по слуху и после двух оркестровых репетиций верно исполняла сложные сольные и ансамблевые номера. Играли под суфлера, и в Саратове был случай, когда потерянный в середине спектакля суфлерский экземпляр заставил затянуть антракт на полтора часа и закончить вечер другой пьесой.

В таких условиях превращать каждую роль в живой образ было невозможно, и большинство из них получало только общие признаки амплуа.

Ни безыдейный, а в иных случаях откровенно реакционный репертуар, ни жизненная среда не способствовали развитию передового мировоззрения актрисы. Санина начала свою артистическую жизнь на исходе 60-х годов, но непосредственных влияний революционно-демоократической мысли она не испытала. Атмосфера, в которой протекала ее юность, вообще не благоприятствовала духовному росту: это была атмосфера провинциальной затхлости и мещанской ограниченности. Все интересы вращались вокруг личного «успеха» — успеха у антрепренера, у зрителей, у «кавалеров». И за кулисами и дома — мещанская среда, мелкие интриги, нездоровое соперничество. Вне сцены все помыслы молодой девушки сводятся к танцам, нарядам и поклонникам. Вечные тревоги о туалетах, вечное перекраиванье одних и тех же тряпок к новым ролям, благотворительным балам и лотереям. Ни широких общественных интересов, ни серьезных идейных задач. Образование — два класса гимназии. Правда, читает она с детских лет запоем, в юности увлекается Тургеневым. Но чем глубже погружается она в повседневную суету провинциальной сцены, тем меньше времени остается для книг.

Как сильно отличались условия ее юности от условий, в которых формировалось сознание молодой Ермоловой! Друзья Ермоловой, студенты Московского университета, подсказывали ей, что театр не праздная забава, наталкивали на размышления об ответственности художника перед народом, о задаче служения «бедному человеку». Окружавшие Савину думали не о служении народу, а о том, как бы самим поскорее выбраться из нищеты и зажить, как все «порядочные люди».

Наблюдательная и остроумная, всегда оживленная, одетая, при самых скромных затратах, с безупречным вкусом, изящная в каждом слове и движении, Савина умела поставить себя на равную ногу с местными аристократами, заставляя их уважать себя. Так, в Казани она наотрез отказалась ездить со своей бенефисной афишей по домам богатых театралов, справедливо считая этот обычай унизительным. Чувство собственного достоинства говорило в ней всегда резко и требовательно. Но нравственные и идейные нормы «образованного общества» очень скоро стали ее собственными нормами, и та благородная гордость интеллигента-труженика, которая определяла поведение Стрепетовой, Ермоловой или Ленского, у Савиной отсутствует. В известном смысле характер ее петербургских общественных связей, как и основы ее художественного мировоззрения, был предопределен уже в провинция.

Начиная с 1872 — 1873 годов газеты настойчиво направляют внимание артистки в сторону драмы.

Из всех современных пьес с участием Савиной публике полюбились «Светские ширмы» Дьяченко. Глядя на простую, лишенную мелодраматизма игру, критики восклицали: поменьше бы водевильных Агнесс, резвушек, всего этого «инженюшества» — в нем высказывается лишь одна и далеко не самая сильная сторона таланта Савиной! Саратовцы гордились актрисой, которая могла бы украсить столичные сцены, и торопили ее поскорее покинуть пагубную провинцию.

В конце сезона 1873 — 1874 годов, застраховавшись в Саратове выгодным контрактом на предстоящий сезон, Савина поехала в Петербург — необходимо было показаться врачам. Действительной же целью, а которой она не хотела признаться даже самой себе, был дебют на столичной сцене. И она его получила сразу же после того, как влиятельные петербургские актеры увидели ее в клубном спектакле.

Дебюты Савиной на казенной сцене продолжались около двух месяцев. Сыграв за это время восемь ролей, она приковала к себе внимание всего театрального Петербурга.<…>