Малинин Г

Малинин Г.А. ...А впереди МХАТ // Годы и люди: [Сб. очерков]. Саратов, 1989. Вып. 4. С. 143-152.

Г. Малинин

…А впереди — МХАТ

Во вторник 30 августа 1894 года в саратовском Городском театре пьесой «В старые годы» И.В. Шпажинского открылся очередной театральный сезон. Это был обычный день и обычный спектакль. Но для саратовцев он оказался памятным: в этот день любители драматического искусства увидели на сцене новую, незнакомую им раньше труппу под руководством М.М. Бородая и артистов «Казанско-Саратовского товарищества драматических артистов». Как показало время, «Товарищество» стало одним из крупнейших и лучших театральных предприятий русской провинции тех лет.

Михаил Матвеевич Бородай был одним из талантливых людей театрального мира, замечательным антрепренером. Он стремился приблизить театр к демократическому зрителю, подбирал сильные по составу труппы.

Начав свою деятельность с должности театрального библиотекаря, Бородай служил затем кассиром, суфлером, помощником режиссера, а в 1884 году организовал и возглавил «Товарищество драматических артистов» (сам себя он называл «распорядителем товарищества»). Проработав несколько лет в Харькове, но затем в течение семи лет радовал любителей театра в Казани и Саратове, оставив о себе в этих городах долгую и добрую память[1]. Природный практический ум, художественный вкус, талант организатора и огромная любовь к театру позволяли Бородаю прекрасно справляться с многочисленными служебными обязанностями. Артистка О. Голубева вспоминала: «Он один ведал всем хозяйством театра... Сам составлял репертуар, сам раздавал роли; с декоратором обсуждали выбирал декорации, смотрел все спектакли. Он прекрасно знал всех актеров и умел с ними ладить; знал свойства таланта каждого и, обладая громадным художественным вкусом, умел каждому дать интересную работу и использовать каждого актера в интересах дела»[2].

Труппа Бородая заметно отличалась от многих других подобных провинциальных объединений. Еще раз процитируем О. Голубеву: «Труппу Бородай подбирал большую. По качественному и количественному составу это была в то время самая сильная труппа в провинции. С ней соперничала лишь киевская труппа Соловцова»[3].

По составу талантов труппа Бородая была яркой.

У М. Бородая работали такие отличные артисты, как В. Неделин, М. Михайлович-Дольский, К. Яковлев, И. Шувалов, А. Каширин, перешедший затем в столичный Александрийский театр, Мариус Петипа.

«Гордостью и украшением труппы» была «дочь Саратова», наша землячка Е. Шебуева, сочно, ярко игравшая бытовые роли. Полюбились публике М. Свободина-Барышева, Л. Александрова-Дубровина, М. Велизарий...

На сцене Саратова и Казани нашли сценическое воплощение пьесы почти всех русских классиков: Н.В. Гоголя, А.С. Грибоедова, А.Н. Островского, А.К. Толстого и Л.Н. Толстого, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, а также западноевропейских драматургов — Шекспира, Шиллера, Лопе де Вега, Ибсена, Гауптмана.

Плодотворную деятельность М.М. Бородая и его труппы высоко оценили и зрители, и общественность, и местная периодическая печать. Приведу отзыв, опубликованный на страницах одной из местных газет: «Почти все значительное, все выдающееся перебывало на нашей сцене... Его (Бородая — Г. М.) труппа познакомила нас с «Смертью Ивана Грозного», «Царем Борисом», «Царем Федором», с «Плодами просвещения» в «Властью тьмы» и с целым рядом новинок. Ознакомление при этом шло впереди других. Мы опережали не только провинциальные театры, но и столичные. Драмы А.К. Толстого и Л.Н. Толстого, ходкую переделку «Идиота» и «Преступление и наказание», пьесы Зудермана и Гауптмана мы видели раньше посетителей Александрийского театра в Петербурге и Малого театра в Москве. Во всяком случае, по части новостей и всего интересного мы не отставали от столиц... Все, что шло там, шло и у нас, — вслед за ними, одновременно или даже раньше»[4].

Вот в такой прославленный коллектив и попал двадцатидвухлетний Василий Шверубович-Качалов. За его плечами были виленская гимназия, четыре курса юридического факультета Петербургского университета, участие в студенческих любительских спектаклях и несколько месяцев игры во второстепенном театре А.С. Суворина. На небольших ролях. Принимая его в труппу, старик Суворин поинтересовался:

— Вы, Шверубович, еврей?

— Нет,— ответил студент.—А что?

— У вас фамилия тяжелая, для театра не годится. Перемените ее, возьмите полегче, позвучнее.

И актер последовал совету, переменив свою фамилию на случайную. Увидев в каком-то журнале сообщение о смерти неведомого ему тезки — Василия Ивановича Качалова, он тут же «присвоил» эту фамилию.

Сыгранная им в летний сезон 1897 года роль Несчастливцева в «Лесе» А.Н. Островского зрителям очень понравилась. «Ясно помню мою первую большую роль в ответственном спектакле, — рассказывал Качалов корреспонденту «Литературной газеты» в 1935 году. — Шел «Лес». Наш спектакль горячо был принят публикой и отмечен крупнейшим театральным критиком Кугелем».

Исполнение этой роли, пожалуй, и определило переход Качалова на профессиональную сцену. Ему хотелось играть в постоянной труппе, в хорошем театре. И одновременно продолжать образование. Известный актер столичной сцены В.Н. Давыдов посоветовал ему:

— А ты, мил человек, езжай в Казань. Там и театр хороший, и университет старинный. Я сам играл там в молодости.

Качалов так и поступил.

«В 1897 году, — вспоминал он, — я стал заправским актером. И в клетчатых штанах, цилиндре на голове и в огненно-рыжем пальто я явился в Казань, в труппу Бородая».

«Казанско-Саратовское товарищество» попеременно, по полусезону, играло в Казани и Саратове, чередуясь с «Казанско-Саратовским товариществом оперных артистов». На лето выезжали на гастроли в ближайшие города: Тамбов, Пензу, Астрахань. Так что с учебой в университете ничего не получилось.

Академик А.Е. Арбузов в своих воспоминаниях (1948 г.) рассказывал: «Это было более пятидесяти лет тому назад. Казанский драматический театр был на вершине своей славы. В 1897 году я был студентом второго курса университета и страстно увлекался театром. Здесь я увидел Василия Ивановича Качалова. Когда из глубины сцены раздался голос еще неизвестного артиста, в театре произошло что-то небывалое. Весь зрительный зал насторожился и затаил дыхание. Это впервые прозвучал голос Качалова. Голос артиста, обладающий какой-то особой тембровой окраской, проникал всюду, и казалось, для него не существует физических преград. Это первое впечатление музыки голоса сохранилось у меня на всю жизнь».

Отыграв положенный срок в казанском театре, труппа Бородая в конце ноября 1897 года прибыла в Саратов, на смену оперной труппе. Спустя всего неделю — 3 декабря — саратовские зрители впервые увидели Качалова на сцене Городского театра[5] в небольшой роли слуги в драме «Мирская вдова» Е. Карпова. А через несколько дней, 7 декабря, Качалов сыграл уже ответственную роль Бориса Годунова. В тот день был назначен спектакль «Смерть Иоанна Грозного» А. Толстого. Но в день спектакля заболел постоянный исполнитель роли Бориса Годунова А.А. Агарев. Отменять спектакль было уже невозможно. И тут Бородай вспомнил, что Качалов когда-то исполнял эту роль в любительских спектаклях. Пригласив Качалова к себе, Бородай попросил его заменить заболевшего артиста.

— Раз надо, так надо, — ответил молодой актер и пошел готовиться к спектаклю. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. «Молодой артист г. Качалов, — сообщала на другой день газета, — экспромтом заменивший г. Агарева, провел роль Годунова обдуманно и с достаточной рельефностью»[6].

Более пространной и объективной была рецензия на этот спектакль, опубликованная другой газетой. Отметив наличие у Качалова хороших артистических данных и то, что «артист обладает таким красивым по тембру и гибким голосом, что уже этим подкупает зрителя», рецензент писал далее: «Создать характер Бориса артисту не удалось, и нам кажется, потому, что декламация, вообще-то отжившая свое время, особенно неуместна в такой роли. Ритмическое повышение и понижение голоса, хотя и красивое по звуку, лишает роль искренности... Во всяком случае, г. Качалов имеет хорошие данные, и, если бы ему удалось избавиться от несчастной декламации, он много бы выиграл»[7].

В последующие дни Качалов удачно сыграл роли Барина в «Горячем сердце», г-на Д. в «Горе от ума», Президента фон Вальтера в «Коварстве и любви», Горацио в «Гамлете», графа де Гиша в «Сирано де Бержераке» и многие другие. За неполных три месяца (по 15 февраля 1898 г.) В.И. Качалов сыграл на саратовской сцене свыше семидесяти ролей — драматических, трагических, комических!

Высокая стройная фигура Качалова, выразительное лицо, редкий по красоте голос, пластичность, благородная манера держаться на сцене — надолго запомнились саратовским и казанским зрителям. И печать время от времени освещала его уверенные шаги по сцене. Сам же Василий Иванович оценивал начало своей артистической деятельности довольно критично. «Я был тогда, — вспоминал он много лет спустя, — настоящий Актер Актерович... Играл как и все — по готовым образцам, лишь с внешней выразительностью».

Вскоре после вступления в труппу Качалов подружился с группой молодых артистов — «бандой», как прозвал их Александр Иванович Каширин и другие «старики». По субботам «банда» устраивала складчину — по рублю с человека. Покупали цветы, фрукты, сладости. Собирались, как правило, на квартире Нины Литовцевой, жившей с матерью недалеко от театра. Танцевали под граммофон, пели, шутили, пародировали друг друга.

— До чего весело бывало, — вспоминала Н.А. Соколовская. — Василий Иванович смешные истории рассказывал! Чудесный, добрый, мягкий был человек. Его все любили.

Вскоре (летом 1900 года) В.И. Качалов и женился на одной из участниц этой «банды» — Н.Н. Литовцевой.

Следующий сезон 1 сентября 1898 года труппа М.М. Бородая начала с Саратова. Той осенью (по 27 ноября) Качалов сыграл еще больше ролей, чем в предыдущую: семьдесят восемь. «На второй год, — вспоминал он, — мне стали давать довольно ответственные роли». Шпекина в «Ревизоре», благородного Горацио в «Гамлете», Президента в «Коварстве и любви», Водяного в «Потонувшем колоколе», старика миллионера Кнурова и молодого приказчика Митю в «Бедность не порок».

Внимательно и заинтересованно следил за игрой Качалова и Бородай. Подмечал его достоинства и недостатки. Когда выпадал успех — радовался вместе с артистом, в трудные минуты неудач — поддерживал добрым словом. Бородай видел, что из Качалова вырастает настоящий большой артист. И он заставлял его неустанно трудиться.

Третий, последний, качаловский сезон в Саратове, начался, как и предыдущий, 1 сентября 1899 года пьесой «Старый закал» А. Южина-Сумбатова. Он играл Серебрякова в «Дяде Ване», Лаэрта в «Гамлете», Елецкого в «Нахлебнике», Стародума в «Недоросле», Бориса в «Грозе»... Около пятидесяти ролей за неполных три месяца! Пожалуй, лучшей ролью, сыгранной им в саратовские полусезоны, следует считать роль Кассия в трагедии «Юлий Цезарь» Шекспира. «Качалов был превосходным Кассием»,—отметила пресса. Артист вспоминал: «...на третий год, т. е. в сезон 1899 — 1900 года, я уже был почти премьером труппы»[8].

Этой осенью вслед за столичными театрами Петрограда и Москвы труппа Бородая поставила «Царя Федора Иоанновича» А.К. Толстого. Пьеса имела большой успех, и спектакль в Саратове был повторен десять раз. Особенно слаженно прошел последний спектакль — 23 ноября. Качалову, исполнявшему роль Шаховского, благодарные зрители преподнесли ценный подарок. «Молодой даровитый артист, как известно, не имел бенефиса, — отметила газета, — и настоящее подношение надо считать выражением признательности публики, которая, очевидно, ценит игру много работающего и начинающего выдвигаться Качалова»[9].

Подводя итоги работы драматической труппы в Саратове, рецензент в статье «О молодых силах и вторых актерах» писал: «...в персонале мужских молодых сил на первом плане Качалов. Приятный, звучный голос, отличные, сдержанные манеры, умение преображаться в разных ролях... Актер молодой, но уже достаточно опытный, актер, который ничему не повредит, а, напротив, всему окружающему поможет, — это Качалов. Сколько он переиграл — одному богу да Бородаю известно. И сколько наблюдательности и вдумчивости проявил он во всей длинной галерее сценических образов. Этаким актером везде будут дорожить. Но надо же дать ему больше хода, больше размаха. Качалов рос и вырос до первой величины»[10].

И как бы от имени общественности Саратова, многочисленных почитателей искусства Качалова рецензент обращается к руководителю труппы: «Дайте же ему, г. Бородай, более выгодное место. Экзамен сдан прекрасно, курс кончен, позвольте этому таланту высшую программу службы».

...Сезон шел к благополучному концу. Приближалась масленица, после которой в работе театра наступал длительный перерыв. И вот здесь-то, в один из январских дней 1900 года, когда Качалов занял в труппе ведущее положение и Бородай пообещал ему самое высокое жалованье, произошло событие, круто изменившее его дальнейшую судьбу.

Как-то днем, во время репетиции, ему подали телеграмму, пришедшую из Москвы. «Предлагается служба в Художественном театре, — говорилось в ней. — Сообщите крайние условия». Под текстом стояла фамилия подателя телеграммы — Немирович-Данченко.

«Что это за театр, что в нем играют и как играют — понятия не имел», — писал Василий Иванович в своей «Автобиографии». Театру этому не исполнилось от роду еще и двух лет.

Качалов долго размышлял: принимать предложение или нет?..

Бородай всячески отговаривал от московской «любительщины»: «Да вы же там погибнете, да я же из вас всероссийскую знаменитость через год сделаю!» Василий Иванович вспоминал: «Да не идите вы в этот театр! — убеждал меня своим полтавским говором казанский антрепренер Бородай. — Да вы же настоящий актер, вам бы к Коршу попасть, у Корша «имена» — Светлов, Яковлев! Кабы вас туда позвали, я бы не отговаривал. А этот «Художественный» — разве ж это театр! Ни одного имени...»

Сомнения Качалова разрешил его давнишний друг, опытный актер Александр Каширин:

— Театр тот, Вася, хотя и называется художественным, по-моему, вздор. Но... Москва! Чем черт не шутит, увидит тебя кто-нибудь из начальства Малого театра и пригласит на императорскую сцену. Так что поезжай, друг, без лишних разговоров.

И 27 февраля 1900 года В.И. Качалов приехал в Москву.

Вскоре он стал одним из ведущих мастеров Московского Художественного, властителем душ целого поколения.

П.А. Марков писал: «Качалов был юн, когда на сцене еще царил восторженный и преувеличенный героизм Дальского и когда Южин довел до блеска красоту жеста и речи... Качалов не пошел по этому, казавшемуся таким легким, пути. Напротив: он убил угасающего, торжественного, театрального «героя». Он, обладавший всеми данными для старого театра, встретившись с Художественным театром, со Станиславским и Немировичем-Данченко, по-новому оценил искусство актера и свою роль на сцене».

Тридцать лет спустя Качалов снова появился на саратовской сцене. В 1929 году во время поездки МХАТа по волжским городам труппа дала 21 - 24 июля на сцене театра оперы и балета имени Н.Г. Чернышевского шесть спектаклей. В одном из них — «У врат царства Гамсуна» — Василий Иванович исполнял роль Ивара Карено.

На всю жизнь запомнил Качалов школу «Казанско-Саратовского товарищества актеров», школу М.М. Бородая, по словам Василия Ивановича, «одного из талантливейших людей театрального мира». В связи с 60-летием саратовского театра К.С. Станиславский приветствовал этот «рассадник национального искусства... — колыбель Качалова».