Лебедев А.А. Николай Гаврилович Чернышевский: (Наброски по
неизданным материалам) // Русская Старина. СПб., 1912. Т. 149, кн. 1. С. 91-95.
<…>
Когда
родился Н.Г., о. Гавриил записал в метрике своей церкви.
Часть первая о
рождающихся.
№ |
Число рождения. |
У кого кто родился. |
Число крещения |
Кто восприемники |
|
Июль 12 |
Сей церкви Протоиерея Гавриила Ивановича Чернышевского сын Николай. |
14 |
Протоиерей Феодор Стефанович Вязовский, Пензенской Семинарии Профессор Г. Ма-гистр Василий Сергеевич Воронцов, вдова пратоиерейша Пелагея Иванова Голубева. |
Крестил вышеозначенный протоиерей Вязовский с причтом сей церкви
(Метрическая книга г.
Саратова за 1828 год, Саратовской Нерукотворенно-Спасской церкви) [арх.
Саратовск. духовн. консистории].
Большое влияние на Николая
Гавриловича имела его двоюродная сестра Любовь Николаевна. Она играла на
фортепьяно; Н. Г. увлекся игрой, и занимался в детстве музыкой до тех пор, пока
Любовь Николаевна не вышла замуж, а вместе с нею исчезло из дома и фортепьяно.
“Николай Гаврилович”, говорил
дьякон Сергиевской церкви, Я. Ф. Алфионов-Подольский, “вышел весь в отца. Г. И.
дал ему во всем полную волю: что хотел Николай, то и делал; знал отец, что
ничего дурного он не сделает, и точно, не делал. Обычно в других семействах,
что как отец из дома,— и дети вместо того, чтобы учиться, пойдут играть. А Н.
Г. все сидит над книгой или за газетой.
Бывало, придешь и
скажешь: “Верно, занятная книжка, что читаете?”
— “Занятная,
говорит, отец дьякон”.
— “Вы бы поиграли”. — “Да, я
и поиграю””.
Другие товарищи столько
времени играют, сколько он читает. Вот, он какой был маленьким.
Играть тоже лютый какой был!
Да, разве это зазорно? Тут не от кого было набраться дурных примеров:
товарищи-то все — хорошие, да сановные. К.П. Трудкин мог бы быть впоследствии
губернатором, Аргамаковы, Александр, Иван и Тимофей Умновы, В. Д.
Чесноков—самый закадычный друг Николая Гавриловича, — все вышли в хорошие люди.
И в играх-то он необыкновенный был. Другие-то шалят, мешают другим, а он во
время игры никого не обидит.
Раз Н. Г. гонялся за павлином
по двору, чтобы перо из хвоста выдернуть. Тот осердился, да клювом так хватил
его, что выхватил мясо. А то катался он по двору, да накатился на кол,—ему и
распороло подбородок. Шрам на подбородке остался у Чернышевского на всю жизнь.
А раз у портного Бердникова вывеску с гвоздей сорвал и бросил на землю; хотел
было разломать ее, да Александр Николаевич (Пыпин) остановил. Озорник был!
По наружности он тщедушный
был, волосы рыжие, золотистого цвета, лицо белое.
А как к отцу—матери
почтителен был! Но и они не как другие обращались с ним: пальцем никогда не
трогали, да и не за что было. Между собой это были настоящие друзья. Поэтому,
очень хотелось потом родителям, чтобы сын поступил на службу в Саратове, когда
кончит ученье в Петербурге. И впоследствии Н. Г. сделал это для них.
Я ходил к нему и, как
старший, пил чай в отдельной комнате”.
Ближайшими родственниками
Чернышевских были Пыпины. Это семейство было прекрасное, особенно мать,
преумная, практичная и рассудительная особа. Здесь каждый член семьи знал и
исполнял свое дело. Отец добывал деньги; жена его, Александра Егоровна,
заботилась о муже и детях, при чем своего мужа она не допускали до хозяйства,
находя это обременительным для мужа. Они старалась возможно лучше обставить ему
жизнь. В ее же руках. Спало и все хозяйство Чернышевских; оба семейства даже
опадали имеете, хотя и жили в разных домах.
Александра Егоровна со всеми
обращалась в высшей степени гуманно. Но особенно бросалось в глаза воспитание
детей. Никогда “с нитрила она при детях того, что бы могло оказать на них
вредное влияние. Когда дети учились в гимназии, — там много такого, что
заставляло о себе говорить, и А. Е. иногда с жаромЬ рассуждала с знакомыми о
гимназической жизни. Если Во времи такого разговора входил
сын-гимназист,—разговор немедленно переводился на другую тему.
“При детях нельзя говорить.
Они меня так любят, что каждое мое мнение о людях для них не допускаете ни
малейшего сомнения. Они могут пересказать другим, могут смотреть моими глинами
на этих лиц, а этого — не дай Боже” говорили она!
Имея много своих детей,
учившихся в гимназии, и принимая участие в детях своих родственников и
знакомых, которые (дети) учились в разных учебных заведениях Саратова, она
знала порядки почти всех учебных заведений города в продолжении нескольких
десятков лет. На ее глазах открылись почти все эти заведения, она пережила
многих начальников их; поэтому, Александра Егоровна вполне могла судить о них,
тем более, что дети ее, всегда находя у ней чисто-материнский прием, передавали
ей свои горести и находили в ней свою постоянную утешительницу. По большей
части, горе детей сводилось к тому, что “наказали больно”.
“За что!” спросить мать.
И мальчик рассказывал часто
целую историю, иногда очень не рекомендующую начальствующих лиц в учебных
заведениях.
Саратовское духовенство,
знавшее Александру Егоровну, относилось к ней с почтением и уважением за ее
природный ум и доброе, сердечное отношение к тем, которые чем-нибудь себя
запятнали. Она почти всегда умела
находить извинение тому или другому проступку.
Добрыми же качествами
отличались и остальные члены этого семейства.
Отец, Николай Дмитриевичу
человек простой, чиновник, постоянно занятый службой, отличался остроумием.
Гавриил Иванович особенно ценил в этой семье ее религиозность, религиозность не
фарисейскую, которой отличаются многие, а истинную. Сергиевскую церковь, где
служил Г. И., они называли нашей. Каждый праздник в приделах этой церкви
был праздником и Пышшых. Поэтому, время многих событий в семье определялось (и
определяется, писал Ф.В. Духовников в 1890-х гг.) этими престольными
праздниками. Н. Д., отец семейства неизменно потенциал эту церковь и в глубокой
старости (в 1890-х годах ему было около 90 лет), хотя и при посредстве других.
Дети особенно любили играть в
учителя. В игре принимали участие Умновы, Аргамаковы, Пыпины и Николай
Гаврилович. Директором бывал обычно Н. Г., который и руководить играми. Дети
постарше изображали из себя инспектора и учителей, а помладше—учеников. На этих
играх дети изощряли свое остроумие, здесь же учились читать и писать. Дети все
выучились читать сами: азбук у них в руках не бывало. В то время, как их,
старшая сестра, Любовь Николаевна, училась читать,— другие дети прислушивались
к чтению и присматривались к письму, а иногда обращались к ней за
разъяснениями. Так незаметно для родителей выучились читать и писать все дети
Пыпиных, а с ними и Николай Гавриловича.
Дети любили складывать слова
и находить буквы по “Московским Ведомостям”.
— “Мамочка, так эта
буква читается? А это такая буква? А все слово так-ли
читается?
— “Мамочка! Послушайте, как я
прочел слово”, обращается раз сын при гостях.
— “Будет читать, Петя, положи
газету и играй”, говорить мать. Мальчуган неохотно исполняет приказание.
— “Что вы, Александра
Егоровна, не покажете ему? Видите, как ему хочется читать?” обращаются к ней
знакомые.
— Для детей чтение теперь
тоже лакомство или игра. Но если их не останавливать, то они будут читать до
утомления, и тогда охота к чтению у них пропадет. Вот, почему я и запрещаю им
долго читать”
У детей Пыпиных был
своеобразный метод взаимного обучения—тот самый ланкастерский метод, который
господствовал в школах того времени, с тем только отличием, что в школе этот, метод
вводил учитель, а в семействе Пыпиных к нему привела детская
любознательность.
Большим удивлением для
родителей было, когда их сын, Саша, лег вниз животом на пол и написал мелом: Пыпин.
Но ни одним словом не высказали они своего удивления при детях, хотя после
и порадовались за сына.
В своих играх дети любили
острить и рассуждать, напр., о том, сколько бы процентов можно получать в год,
если бы Адам положил в банк копейку.
Старший сын, напуганный
кем-то в детстве, на всю жизнь остался ненормальным; он пользовался особенным
вниманием и уходом в семье.
А.А. Лебедев.