Самосюк Г

Самосюк Г.Ф. Л.М. Гумилевский (род. в 1890 году) // Русские писатели в Саратовском Поволжье: [Сб. очерков] / Под ред. Е.И. Покусаева. Саратов, 1964. С. 233-238.

Л.М. ГУМИЛЕВСКИЙ (род. в 1890 году)

Лев Гумилевский хорошо известен советскому читателю как автор многочисленных научно-популярных книг: «Крылья Родины», «Железная дорога», «Творцы паровых турбин», «Михаил Бутлеров», «Русские инженеры» и др.,— посвященных жизни и творческим поискам ученых и изобретателей.

Но сейчас лишь старшее поколение помнит печально-шумный успех, выпавший на долю романа «Собачий переулок», рецензентские споры вокруг пьес Гумилевского, повальное увлечение юношества авантюрно-приключенческими повестями писателя. Лишь старожилы Саратова с трудом вспоминают о литературных дебютах Гумилевского накануне империалистической войны, о разноречивых оценках его политической и творческой позиции на страницах «Саратовских известий». И почти совсем забыт Гумилевский-поэт.

Он родился в Аткарске 17 февраля 1890 года в семье чиновника, но «вырос и возмужал», по его словам, в Саратове, где окончил 2-ю мужскую гимназию[1]. После нескольких лет занятий в Казанском университете и сельскохозяйственном институте Гумилевский вернулся в город своего отрочества.

В 1913 году, накануне Нового года, в «непартийной газете новостей» «Саратовская копеечка» (№ 815) появился маленький рассказ «К новому году», принадлежавший перу никому не известного молодого писателя Л. Гумилевского, через несколько дней — грустно-лирическая миниатюра «Сумерки» (о старом одиноком человеке) и еще один-два рассказа.

Чаще всего Гумилевский выступал в этой газете с небольшими стихотворениями преимущественно меланхолического характера, почти ничем не связанными с реальной жизнью. Настроение беспредметной грусти, неопределенной тоски окрашивает поэтические опыты молодого автора.

Вспыхнул пламень свечи. Встала острой тоской

Вереница отжитых страданий.

Засмеялись тягучие тени толпой

В нестерпимом чаду вспоминаний.

Гаснет скучная жизнь. Умирают мечты.

Умирает тоска вожделенья.

Отцветают неясных восторгов цветы.

Угасает огонь вдохновенья.

(«Requiem»)[2].

Он открыто декларирует свое отчуждение от земных радостей и страданий.

Прочь от земли, мои мысли печальные,

Прочь от земли в небеса.

(«Вдохновение»)[3].

Даже стихотворения любовной темы порою звучат элегически («Уходит робко ночь», «Я больше не Люблю», «Есть в каждой душе...»).

Империалистическая война повернула Гумилевского лицом к жизни, заставила увидеть такие ее стороны, которые раньше оставались незамеченными. В «Рассказах из современной войны» (1915), написанных и изданных в Саратове, писатель создал немало впечатляющих сцен, характеризующих страшное военное время, когда голод и болезни уносили тысячи человеческих жизней, а жестокость, произвол и безнаказанность, как неизбежные следствия войны, уродовали людей нравственно, духовно. В то же время Гумилевский сумел искренне рассказать о гуманизме, о светлом, бескорыстном патриотизме русских солдат («Красный крест», «Врага»).

В Саратове же создавались произведения о России первых послереволюционных лет. Взволнованно писал Гумилевский о неустроенном, взбудораженном революцией быте, о ломке сознания, о трудных, голодных годах в Поволжье (рассказ «Млечный путь», 1920; повесть «Братья», 1920—1922; сб. «Исторические дни», 1922).

В ранних рассказах революция воспринималась им не только как великая положительная сила, пробуждающая лучшие человеческие качества, но и как сила, разрушающая многие нравственные начала в человеке, рождающая жестокость и насилие, часто неоправданное и несправедливое.

Полное драматизма время заставило саратовского писателя обратиться к пьесам. Им были написаны пьесы «Владыка мира» и «Хлеб», однако они не получили признания. Рецензенты отмечали своевременность обращения автора к теме труда, который должен стать «владыкой мира», к жгучей проблеме отношения деревни к городу, но единодушно признавали художественную беспомощность Гумилевского в драматургическом жанре[4].

В 20-е годы Гумилевский сотрудничал в «Саратовских известиях», где были опубликованы многие его рассказы, в журнале «Культура», в котором время от времени появлялись литературно-критические и художественные очерки писателя, в «Голосе Поволжья».

Литературные интересы Гумилевского были довольно разнообразны. В одном из номеров «Культуры», например, он выступил с заметкой о Короленко; на вечере, устроенном секцией литературного объединения в консерватории и посвященном памяти А.А. Блока (29 сентября 1921 года), Гумилевский прочел доклад о творчестве великого поэта. В отделе «Хроника» «Саратовских известий» по этому поводу сообщалось, что вечер, в котором принял участие Гумилевский, «прошел весьма оживленно при переполненном зале», а его речь, наряду с другими, была прослушана с большим вниманием[5].

Эта хроникерская заметка вызвала необыкновенно бурную реакцию некоего А-на. «Под чьим впечатлением давалась эта заметка? — вопрошал он. — Не под впечатлением ли выступавших на вечере Л. Гумилевского, Скалдина и др., этих отставших от революции, от жизни?.. Бессильно озлобленный, не понимающий ни нас, ни нашей революции, писатель Гумилевский великолепно подготовил свою почти контрреволюционную речь. В десять минут он пытался доказать слушателям, что Блок умер только потому, что жил и переносил все «ужасы» советского строя. Как же хватает сил у писателя Гумилевского переживать все «ужасы» нашего строя?»[6].

Это был излишне резкий и грубый окрик, явное желание опорочить идейный облик пусть еще не совсем устойчивого и определенного в поисках исторической истины писателя. Ни одно из произведений Гумилевского не дает оснований рассматривать его как «злопыхат геля на нашу революцию». Автор рецензии на пьесу «Хлеб», например, не скрывая, что она «не отличается художественными достоинствами», утверждает даже, что, «появившись на сцене деревенского театра, она может иметь некоторое агитационное значение»[7].

В произведениях, написанных в Саратове, уже достаточно отчетливо обозначилась художественная манера писателя. По словам С. Полтавского, рассказы его[8] — «это ряд моментов, кинематографических снимков, из которых при желании, следя за непрерывным движением их перед глазами, можно воссоздать картину современности»[9].

Умение ярко живописать случай, эпизод, сцену, создавать занимательный сюжет обеспечивали успех многим произведениям Гумилевского.

Многолетняя жизнь в Саратове[10] напитала творчество писателя сочным местным материалом. В автобиографической заметке он специально оговорился, что «в большей половине написанного, наверное, есть черты Саратова: или его пейзаж, его люди, или его происшествия»[11].

И действительно, в таких повестях и рассказах Гумилевского, как «Голова Аполлона» (1922), «Эмигранты» (1922), «Чужестранцы» и «Чудеса в старом городе» (1925), «Харита» и «Черный яр» (1926), можно угадать те или иные стороны жизни Саратова, именуемого автором Старым городом.

На одной из приволжских мельниц, удобно пристроившихся на набережной Старого города, развертывается действие в рассказе «Голова Аполлона», впервые опубликованного в «Саратовских известиях». Несмотря на трагическую окраску отдельных эпизодов (смерть красивого и сильного рабочего Аполлона, гибель его ребенка), в рассказе утверждается торжество новых нравственных и социально-бытовых принципов.

Совсем другой мир интересует Гумилевского в «Эмигрантах». Герои этой повести — «люди с именами, люди, подававшие надежды, люди, о которых писали»[12]. Автор пытается раскрыть психологию той части интеллигенции, из-под ног которой «революция вышвырнула крепкие подмостки» привычной жизни, установившихся традиций и забросила их в Старый город. Мечтая бежать за границу, но не находя моральных и политических оправданий этому бегству, герои повести продолжают жить в «занесенном белой пылью городе»[13]. Даже сотрудничая в «Старогородских известиях», играя на сцене старогородского театра, сочиняя пьесы, эти люди искусства не перестают ощущать себя эмигрантами.

Повесть давала богатый материал для обсуждения, и, видимо, поэтому о ней был прочтен доклад местным критиком Андреевым на одной из литературных сред при союзе Работников искусств[14].

Гумилевский был известен саратовцам и как автор авантюрно-приключенческого романа «Харита», удивительные события которого развертывались на развалинах древнего Увека и в молодом заволжском городке Марксе. Рецензент «Красной нови» справедливо отмечал, что основая мысль произведения — героическая романтика открытий — заслонилась невероятными приключениями.

Пожалуй, наиболее интересной повестью Гумилевского из жизни Саратова и одной из саратовских деревень является «Черный яр» (1925). Она начинается поэтической картиной наступления степного лета: «В наших приволжских степных просторах лето приходит вдруг. Весны нежной, тихой, благоухающей почти не бывает. Едва сойдет снег, дни палят летним зноем. Из голой земли буйные травы растут с непобедимой яростью. Оставшиеся от весенней грязи придорожные кочки каменеют, потом рассыпаются в пыль, ложась тонким серым слоем на свежую зелень, бегущую прочь от дороги»[15].

Писатель явно сгустил краски в изображении деревни. Темные стороны быта, сознания, психологии мужика заслонили в повести то новое, что неудержимо вторгалось в сельскую жизнь: «Было тесно, темно и скучно в мужицких умах, как в их избах»[16]. Эта мысль настойчиво звучала в произведении: «Жить у нас в избах скучно очень, оттого всякой сказки хочется, оттого и верится всему» (стр. 62). Пытливый и отважный пастушок Егорка не выносил этих «тесных изб» и «сумрачных душ». Он не любил тех, кто опутывал себя «множеством великих страхов», отчего и «дышать было трудно, и смеяться нелегко» (стр. 39).

В деревне Черный Яр «улица спускалась к берегу Волги страшным крутым обрывом... Обрыв был прям и высок, он обносил деревню с трех сторон, и ночами казалось мужикам, что их избы тем яром отрезаны от всего остального мира. В действительности так и было» (стр. 24). В этом глухом селе бесчинствовал председатель сельсовета, арестовывая тех людей, на которых ему указывала старая ворожея Ненила; здесь беспрепятственно варили самогон и поили им председателя; в качестве налога брали и жареных поросят, и пироги. За большие деньги председатель Доронин уговорил пьяницу и бездельника Семика убрать, уничтожить маленького «праведника» Егорку.

Однако все это черное гнездо было раскрыто и уничтожено с помощью черноярского милиционера и бесстрашного Егорки. Торжествовала жизнь.