Самосюк Г

Самосюк Г.Ф. А.Н. Островский (1823-1886) // Русские писатели в Саратовском Поволжье: [Сб. очерков] / Под ред. Е.И. Покусаева. Саратов, 1964. С. 55-58.

А.Н. ОСТРОВСКИЙ (1823 — 1886)

В апреле — июне 1865 года Александр Николаевич Островский вместе с И.Ф. Горбуновым, актером Академического театра, известным рассказчиком, автором сцен из народной жизни, и С.В. Максимовым — писателем и этнографом — совершил поездку по средней и нижней Волге.

5 июня, уже из Саратова, он писал своей жене М.В. Васильевой: «Наконец мы доехали до тепла, в Саратове уже даже жарко. Горбунов здесь будет играть два спектакля... Из Саратова мы выезжаем во вторник»[1].

Через несколько дней в одном из писем Е.Н. Васильевой, актрисе Малого театра, с которой драматург не раз «проходил» роли из своих пьес, он подробно изложил впечатления от знакомства и встреч с людьми старого русского города.

«В Саратове уж не шутя пахнет югом, жарко и пыльно, жителей 100 тыс., есть горсточка порядочных людей, с которыми мы, разумеется, скоро сошлись». Говоря о «горсточке порядочных людей», Островский имел в виду прежде всего актеров загородного театра, отдельных руководителей и посетителей Коммерческого клуба, а также, по-видимому, группу сотрудников «Саратовского листка», среди которых могли быть Л.Л. Тиблен, К.Н. Ищенко, редактор газеты А.П. Раевский и др.

«Есть в Саратове, — продолжал далее Островский, — вокзал на берегу Волги, есть Коммерческий клуб[2], есть загородный сад с театром[3], в котором играет Берг со своей труппой»[4].

Местные саратовские газеты постоянно знакомили читателей с репертуаром этого театра. Чаще всего на афише значились драмы и комедии А.Н. Островского. Незадолго до приезда драматурга в Саратов на сцене летнего театра были поставлены «Шутники», «Доходное место», «Грех да беда на кого не живет», «Тяжелые дни».

А 4 июня в «Саратовском справочном листке» (№ 113) появилось объявление: «В пятницу, 4 июня, в загородном театре... дан будет спектакль в бенефис г-жи Шмидгоф. Представлено будет: по возобновлении, в 1-ый раз «Гроза», драма в 5-ти действиях, соч. Островского, с прибавлением новых декораций. Артист Императорских С-П придворных театров г. Горбунов в драме «Гроза» будет играть роль Кудряша, а в антракте прочтет рассказы из народного быта».

На улицах города пестрели афиши. В них уточнялось, что пьеса «Гроза» будет «представлена» в постановке самого автора.

Островский сообщал в уже цитированном письме Е.Н. Васильевой: «Мы приехали накануне бенефиса Пиуновой (Шмидгоф), у которой шла «Гроза». Горбунов сейчас же, как учтивый кавалер, предложил свои услуги и сыграл Кудряша и доставил Пиуновой полный сбор. Да она и стоит того — милая актриса и милейшая женщина»[5].

Об этом же эпизоде из жизни Островского сохранились интересные воспоминания самой Пиуновой-Шмидгоф, исполнявшей роль Катерины: «За два дня до спектакля в театре шли репетиции. Я играла Катерину, И.Ф. Горбунов — Кудряша, Соловьева — Кабаниху. На репетициях (их было две) автор все время сидел на сцене, спрятавшись в темной кулисе. Скромный, с кротким характером, великий русский драматург молча смотрел на нас и слушал... Когда мы кончили, А<лександр> Н<иколаевич> поехал ко мне на дом, где за стаканом чая и стал рисовать мне образ Катерины так, как сам его понимал. Я до мельчайших подробностей помню все, что говорил мне А<лександр> Н<иколаевич>, точно это было вчера, точно вчера я слышала его тихий, задушевный голос. «Катерина, — говорил мне А<лександр> Н<иколаевич>, — женщина с страстной натурой и сильным характером. Она доказала это своей любовью к Борису и самоубийством». Островский дал еще целый ряд советов относительно того, как играть Катерину, и, прощаясь, сказал: «Так вот, душа моя... я уйду, а ты подумай да завтра и утешь автора». Не дешево, — вспоминает Пиунова, — досталась мне эта дума! Когда на следующий день меня увидел И.Ф. Горбунов, он был поражен моим усталым видом и сказал А<лександру> Н<иколаевичу>: «Дед, ведь ты просто замучил Катерину-то!» — «Пусть ее, пусть!» — едва слышно ответил он и потрепал меня по плечу. Перед поднятием занавеса А<лександр> Н<иколаевич> сел в ложу, да так и просидел в ней весь спектакль. По окончании пьесы он два раз выходил со мной на вызовы публики. Взволнованная, вернулась я к себе в уборную, а А<лександр> Н<иколаевич> тем временем все бродил за кулисами и чего-то искал. Кто-то спросил его: «Чего вы ищете?» — «Да вот, —говорит, — Катерину ищу, что утопилась-то». Когда ему указали мою уборную, он вошел в нее и, не говоря ни слова, раскрыл мне свои объятья. Я бросилась к нему на грудь и разрыдалась...

Уборная не могла вместить всех желающих видеть знаменитого драматурга и пожать его руку. Принесли шампанского, А<лександра> Н<иколаевича> окружили и стали качать. Уезжая из Саратова и прощаясь со мной, А<лександр> Н<иколаевич> дал мне свою фотографическую карточку, написав на ней: «Несравненной Катерине на добрую память»[6].

В письме к Е.Н. Васильевой Островский делится также своим впечатлением от знакомства с религиозной сектой хлыстов, получившей широкое распространение по всей Саратовской губернии. Драматург увидел в этой мистической секте ханжеское лицемерие и бесчеловечность нравственных принципов, «...известно, что Саратов есть родина хлыстов. Если бы в Саратове точно были девицы хороши, — шутливо писал Островский, имея в виду вторую строку приведенного им выше двустишия: «Под Самарою разбойнички шалят, а в Саратове девицы хороши», — то не было бы никакого расчету заводить такую пустую и противоестественную секту»[7].

Путешествие Островского по волжским городам, его пристальное внимание к духовной жизни Саратова оставили некоторый след в его драматургии. Порой это были пейзажные картинки (в «Сне на Волге»), иногда — жанровые сценки и эпизоды из жизни актеров (в «Талантах и поклонниках»), навеянные театральным Саратовом, иногда же это лишь упоминание о Саратове рядом с другими волжскими городами (в пьесе «Лес»).