Кац В. Лазарет в Казенной палате: Память о Мастере // Годы
и люди: [Сб. очерков]. Саратов, 1988. Вып. 3. С. 133-142.
Лазарет в
Казенной палате
Память о Мастере
Июнь 1914 года.
Вот
уж несколько дней Михаил Булгаков находится недалеко от Саратова. Вместе с
женой Татьяной Николаевной он гостит на загородной даче своего тестя Н.Н.
Лаппы, управляющего Саратовской казенной палатой.
В
среду обедали поздно: ждали Николая Николаевича.
Он
приехал возбужденный, сообщил, что получено высочайшее повеление государя
«привести армию и флот на военное хозяйство».
Первым
днем мобилизации назначено 17 июня.
Теперь
стало не до отдыха.
Однако
о возвращении молодых в Киев не могло быть и речи. Николай Николаевич и супруга
его Евгения Викторовна в один голос заявили: «Вас ничто не должно касаться!
Отдыхайте, набирайтесь сил. У вас все еще впереди. Неизвестно, как сложатся обстоятельства
дальше!»
На
улицах бурлили страсти. С площадей, где устраивались манифестации, неслись
призывы: «Постоим за братушек-славян!» «Долой Австрию! Да здравствует
Сербия!»...
В
Мирном переулке развернул работу призывной участок. Городское по воинской
повинности присутствие обязало нижних чинов запаса явиться к 6 часам утра на
второй день призыва на сборный пункт. К полудню вся Митрофаньевская площадь, к
которой он прилегал, словно в базарный день, заполнилась народом.
Под
широким навесом специальная комиссия отбирает на военные нужды лошадей.
Происходит
все это неподалеку от Дома министерства финансов, где находится Казенная
палата. Отсюда, из окон третьего этажа, хорошо просматриваются и базарная
площадь, и Лысая гора за вокзалом, и обрывающаяся к Волге Соколовая гора —
словом, едва ли не весь город, с вырвавшимися над пенной зеленью деревьев
многочисленными маковками, куполами, шпилями, башнями церквей православных,
лютеранской и католической.
Впервые
Булгаков попал сюда около трех лет назад. Тогда подвернулся удобный повод для
визита: требовалось сопровождать из Киева в Саратов мать Николая Николаевича.
Его сестра, жившая в Киеве, была доброй знакомой семьи Булгаковых.
Ехали
с шиком, в первом классе. Одни билеты обошлись в 63 рубля.
Был
Филиппов пост. Старушка всю дорогу старалась не забывать наказ дочери, «чтобы
Мишенька кушал».
В
сочельник добрались до Саратова.
В
комнатах под образами круглые сутки горели лампады, создавая обстановку тихой
торжественности. Даже разговаривать хотелось вполголоса.
Дом
и его обитатели понравились Булгакову своим радушием, открытостью.
Евгения
Викторовна с вечера наказала кухарке и горничной приготовить корзину с подарками:
ребятишки из соседних домов непременно заявятся славить Христа. Для них
нарезались жирные пироги, насыпались в холщовые мешочки ароматные яблоки,
грецкие орехи, конфеты с «махорком». Ко всему целая россыпь серебряных
полтинников на подносе дожидалась посетителей со всей округи.
Вечером
елка. В парадной столовой накрыт праздничный стол — от стены до стены. Каких
только закусок на нем нет. И всю ночь игры, розыгрыши, танцы, раздача подарков.
А Михаил и Татьяна все никак не наговорятся...
Но
вернемся в Саратов 1914 года.
Июльские
газеты сообщали: в казенных и общественных заведениях приостановлены работы.
«Будем ли воевать?» — этот вопрос волнует всех. По распоряжению полиции в
городе закрыты все казенные лавки, трактиры, ренсковые погреба и пивные лавки.
Пьяные на улицах попадаются редко.
Около
«Липок» старый вояка, бывший на японской войне, рассказывает окружившим его
гуляющим про бои под Тюренгеном: «Теперь лучше будет, — заключает он свой
рассказ, — потому что с нами Англия!»
Любители
французской борьбы собираются в цирке братьев Никитиных. Приехал знаменитый
борец Николай Вахтуров. Участвуют борцы из Японии, а также негры и немецкие
атлеты.
18
июля Вахтуров боролся с австрийцем Баном. После трех минут борьбы волжский
богатырь внезапно покинул арену. Цирк взорвался свистом, улюлюканьем. Арбитр
потребовал немедленно вернуть борца. Вахтуров вышел на манеж и сказал публике с
обидой:
— Я
запасной и завтра с увольнительным билетом должен быть на сборном пункте.
Теперь у меня уж не борьба в голове. А затем — мой противник — австрияк. Я не
ручаюсь за себя!
Дни
стояли сухие, солнечные. С раннего утра над волжскими взвозами тележный скрип и
стук колес извещали горожан о том, что на рынках и базарах Саратова нынче будет
много клубники, малины, крыжовника, грибов, свежей рыбы. Наступала пора варки
варенья, и все разговоры на темы войны казались абстрактными.
В
саду «Приволжский вокзал» по-прежнему звучал вечерами оркестр, благоухали
цветы, а посетители лакомились мороженым, подававшимся в мельхиоровых вазочках.
Владелец
табачного магазина Згуриди отправил губернатору в качестве презента только что
полученные из Каира папиросы «из лучшего в мире турецкого табаку». А вот
пивоваренный завод «Гофман», выпустивший в продажу «превосходное выдержанное
пиво, приготовленное мюнхенским специалистом-пивоваром», как никто, остро
почувствовал приметы войны. Господа — любители пива, будто сговорились, дружно
игнорировали немецкий товар, а кое-кто требовал переименовать Немецкую улицу.
Германский
консул срочно выехал из Саратова, передав все дела по защите германских
подданных американскому консулу в Ростове-на-Дону. Правда, в городе оставался
вице-консул, господин Эрт, но его задерживали здесь меркантильные интересы.
Вице-консул, между делом, имел в Саратове завод и домовладения.
Помимо
господина Эрта немалыми капиталами ворочали здесь владельцы мощных мельниц,
вернее сказать, мукомольных заводов — Шмидт и Борель. Мукомольное производство
в губернии, сосредоточенное в руках нескольких хозяев, давало каждый год по
нескольку миллионов рублей дохода.
Процветали
также завод Гантке, торговый дом Рейнеке, типографское предприятие Авербаха...
На этой фамилии следует ненадолго задержаться. Верно, интересующий нас Авербах,
по имени Леопольд, в описываемый период едва достиг одиннадцатилетнего возраста.
Однако всего через пять лет он станет членом ЦК Союза молодежи и возглавит
затем в Москве редакцию газеты «Юношеская правда».
Летом
1925 года, когда в издательстве «Недра» выйдет сборник Михаила Булгакова
«Дьяволиада», то одним из первых откликнется на него рецензией в газете
«Известия» тот самый, некогда саратовский мальчик Леопольд Авербах, ставший к
тому времени одним из идеологов и руководителей Российской Ассоциации
пролетарских писателей (РАПП). И будут в той рецензии следующие строки: «Неужели
Булгаковы будут и дальше находить наши приветливые издательства? <...>
Рассказы М. Булгакова должны нас заставить тревожно насторожиться. Появляется
писатель, не рядящийся даже в попутнические цвета».
В
городе образуется губернский комитет по оказанию помощи раненым. Саратов
назначен окружным пунктом для распределения раненых. Одними из первых в комитет
обращаются немцы-колонисты. Движимые патриотическими чувствами, они заявляют о
своем желании собрать до 50 тысяч рублей. На эти средства они готовы под флагом
Всероссийского земского союза открыть лазарет для раненых на сто коек.
После
ужина за шахматами Николай Николаевич сказал, что губернатор решил в своем доме
открыть лазарет на 50 коек.
—
Нам тоже грех в стороне оставаться, — вступила в разговор Евгения Викторовна.
—
Тем более что в доме имеется собственный эскулап, — заметила Татьяна.
—
Видимо, завтра следует запросить по телеграфу разрешение министра на этот счет,
— продолжал Николай Николаевич.
—
Мама, конечно, станет патронессой госпиталя, — не унималась Татьяна.
Министр
инициативу одобрил.
Чиновники
Казенной палаты, собравшись в кабинете управляющего, постановили каждый месяц
отчислять из своего жалованья деньги на содержание раненых. Избрали комитет из
пяти человек. В него вошли Д.М. Дядюченко, Н.И. Кедров, Л.Е. Симонова, К.И.
Сидоров, С.Ф. Шестернин. Евгения Викторовна Лаппа согласилась заведовать
лазаретом.
Сегодня
трудно с точностью определить, какие комнаты выделили под лазарет в Казенной
палате. Достоверно известно: находились они в первом этаже здания, и, по всей
вероятности, в той его части, которая окнами глядела на Вольскую улицу (ныне
Братиславская).
Весь
лазарет состоял из двух просторных палат, на десять коек каждая, кухни и
перевязочной.
Другую
часть дома, ту, что выходила на улицу Большую Кострижную (Сакко и Ванцетти), с
первого по третий этажи занимали различные финансовые службы: саратовское
казначейство, губернский распределительный комитет, общее присутствие по
дополнительному промысловому налогу, губернские присутствия по квартирному
налогу и налогу с недвижимого имущества.
Когда-то
на месте Казенной палаты находилось землевладение князя Н.И. Куткина. В
последние годы прошлого столетия здесь было сооружено деревянное, с
известково-опилочной засыпкой здание цирка. В феврале 1900 года случился пожар.
Цирк сгорел дотла. Освободившуюся территорию отвели под строительство Дома
министерства финансов, проект которого подготовил архитектор Ю.Н. Терликов.
Вместе
с внутренним двориком и хозяйственными пристройками все сооружение первое время
одиноко высилось на пустыре. Лишь с годами вокруг него появились частные
домишки, постепенно начал складываться жилой квартал.
Летом
девятнадцатого года Саратовская губерния находилась на осадном положении.
Захватив Царицын и Балашов, части деникинской армии устремились к Саратову. В
здании Казенной палаты разместился штаб Саратовского укрепрайона. Сегодня на
фасаде дома укреплена мемориальная доска: «Здесь в 1919 году размещался штаб
обороны Саратова».
В
нем нередко бывал главнокомандующий вооруженными силами республики С.С. Каменев.
Дом
этот многим саратовцам известен как Дворец труда, или Дом профсоюзов. В годы
Великой Отечественной войны, когда в Саратове развернулась широкая сеть
эвакогоспиталей, под которые преимущественно были выделены школьные здания,
бывшая Казенная палата стала средней школой. Ныне здесь областной Совет
профессиональных союзов. Существенных перестроек ни снаружи, ни на этажах
здание не претерпело. Разве что с помощью перегородок увеличено количество
комнат да заложен капитально кирпичом парадный вход в апартаменты управляющего
с Вольский улицы. В вестибюле Дома профсоюзов посетителей встречают
внушительных размеров фигуры молотобойца и колхозницы.
Исправно
несут свою службу массивные напольные часы двухметровой высоты. Стоят они в приемной,
видимо, с тех времен, когда кабинет занимал Н.Н. Лаппа. Их башенный бой, как и
в 1914 году, ежечасно слышен на этаже.
19
августа губернский комитет по оказанию помощи раненым на своем очередном
заседании с удовлетворением отметил готовность города к приему раненых:
оборудовано более 20 лазаретов, в том числе в университете, губернском земстве,
крестьянском банке, VI смешанном училище, духовном
ведомстве, здании Рязано-Уральской железной дороги, Сергиевской церкви... Всего
на 2183 койки.
Н.Н.
Лаппа сообщил членам комитета о передаче в ведение земского союза лазарета,
оборудованного в Казенной палате. Питание больных и надзор за хозяйственной
деятельностью, подчеркнул он, остаются за служащими палаты, на что ежемесячно
отчисляется по 500 рублей. Со стороны земства потребуется расход на медицинский
персонал и медикаменты.
Эти
дни Булгаков почти все время проводит на первом этаже: со свойственной ему
увлеченностью он всецело отдается предстоящей работе, вместе с Евгенией
Викторовной хлопочет в лазарете.
Наконец,
для осмотра помещений в Казенную палату прибывает профессор С.И. Спасокукоцкий.
Состояние
лазарета приводит его в восторг.
«Прямо-таки
курорт в Ницце», — заявляет он Евгении Викторовне. Однако высказывает также ряд
рекомендаций, в том числе и просьбу тщательнейшим образом соблюдать правила
регистрации раненых и больных воинов.
Профессора
приглашают отобедать. За столом, узнав, что зять управляющего Казенной палатой
— студент медицинского факультета Киевского университета, Спасокукоцкий
рассказывает, как четверть века назад сам начинал свою деятельность на этот
поприще, и вспоминает несколько эпизодов, относящихся к периоду работы в
смоленской земской больнице.
Два
года спустя Булгаков также окажется на Смоленщине в качестве земского врача.
Теперь
лазарет в Казенной палате имеет и свой медперсонал. Булгаков ежедневно общается
с врачом Е.А. Куприяновой и фельдшерицей С.В. Неклюдовой. Сестра милосердия
Н.Е. Богоявленская доставляет из типографии только что изготовленные бланки
приемных карт, историй болезни, уведомлений на случай переводов, выписки и
смерти.
Со
дня на день ожидают поступление раненых.
В
те же дни становится известно о решении профессоров университета А.Б. Арапова,
С.Р. Миротворцева и С.И. Спасокукоцкого отправиться на театр военных действий в
качестве консультантов.
Николай
Николаевич с удовлетворением сообщает домочадцам о неожиданном успехе
коммерческо-патриотической акции: продажа национальных флажков союзных
государств, предпринятая с целью сбора средств на помощь раненым защитникам Отчизны,
только за один день дала 9500 рублей.
Новый
взрыв патриотических чувств вызывает у саратовцев сообщение о предстоящем
прибытии санитарного поезда.
Принимается
решение разгружать вагоны на товарной станции, но предварительно организовать
на пассажирском вокзале торжественную встречу.
24
августа к 16 часам вдоль перрона вытянулись доставленные из ресторана столы с
бутербродами, чаем, молоком.
У
ступеней выстроился оркестр Асландузского полка.
Городская
и губернская знать явилась с букетиками цветов. За оградой перрона на
Вокзальной площади толпятся любопытные.
Минут
через сорок к перрону медленно подходит санитарный поезд.
Громкое
«Ура!» встречающих заглушает оркестр. В воздух летят головные уборы, мелькают
платки. Барышни и дамы из Красного Креста с подносами в руках спешат в вагоны,
к раненым.
Люди
утомлены дорогой, неудобствами. Им не до цветов, оркестров и речей. Хорошо, что
на товарной станции уже наготове ожидали санитары с носилками. Неподалеку в два
ряда выстроились 30 легковых автомобилей, несколько пролеток и чья-то карета,
запряженная гнедым рысаком. На Астраханской улице раненых, которые могли
самостоятельно передвигаться, усаживали в специально поданные трамвайные
вагоны...
Первыми
приняли раненых лазареты в женском монастыре, городской больнице, доме
губернатора и Казенной палате. Всего поезд доставил в Саратов 283 человека.
Всю
оставшуюся часть дня Булгаков занимался с ранеными. Впервые за много суток они
наконец приняли баню и заснули на чистых простынях.
Утром
доктор Н.Л. Гуревич вместе с Е.А. Куприяновой приступили к осмотру раненых.
Официально
Булгаков в списки лиц, работающих по уходу за ранеными, внесен не был.
Бескорыстно и добровольно проводил он в лазарете с утра до вечера по нескольку
часов ежедневно. Для раненых его присутствие и помощь были как нельзя более
кстати — единственный мужчина в их окружении. К тому же внимательный и быстрый.
В
книге Л.М. Яновской «Творческий путь М. Булгакова» помещен прекрасный
фотоснимок, на котором первая партия раненых, поступивших в лазарет при Казенной
палате, запечатлены вместе с медперсоналом. На сегодняшний день это
единственный, известный нам фотоснимок Михаила Афанасьевича Булгакова,
относящийся к саратовскому периоду.
Из
материалов губернской газеты «Саратовский листок» становятся известны имена и
первых пациентов Булгакова: Великанов, Исаев, И. Комоля, М. Каблуков,
Ольховиков, Пронин, Становский, Т. Сахибгиреев, Тимофеев, П. Цепков.
Вслед
за первым поездом раненых начали доставлять в Саратов едва ли не каждую неделю.
Только за один месяц, с 24 августа по 24 сентября, через саратовский эвакопункт
прошло 2975 раненых, в том числе 903 человека — пленные.
Долго
поработать в лазарете Булгакову не пришлось. После летних каникул и отпусков в
университете возобновлялись занятия. Надо было возвращаться в Киев.
Через
несколько месяцев после отъезда Булгакова военные пути-дороги занесли в Саратов
К. Паустовского. Когда-то они учились в одной гимназии. Теперь Паустовский
состоял в персонале тылового военно-санитарного поезда, развозившего раненых по
эвакопунктам.
Позже
К.Г. Паустовский вспоминал: «Саратов показался мне слишком правильно
выстроенным и даже скучным. На городе лежал отпечаток зажиточности и порядка.
Такое впечатление осталось от главных улиц. Но потом я попал в боковые, в
проулки, на Бабушкин взвоз, где в вихрях сухого снега слетали с горы на салазках
мальчишки»[1].
Осенью
1915 года вслед за ранеными Саратов начал принимать эвакуированных.
Из
Киева на Волгу прибыли Коммерческий институт, Высшие женские курсы,
Фребелевский институт, 4-я мужская гимназия, а также целый ряд факультетов
Киевского университета, кроме медицинского. Он оставался пока в Киеве,
поскольку чрезвычайно возросла потребность в медицинских кадрах для армии.
В
числе киевлян, нашедших приют в нашем городе, были студент коммерческого
института Исаак Бабель и сотрудник университета Отто Юльевич Шмидт. Последний
готовился в ту пору к получению профессорского звания. Как профессорский
стипендиат, Шмидт освобождался от военной службы. В Саратове он сдаст последние
экзамены и в столицу Украины вернется уже приват-доцентом.
Очередное
посещение Булгаковым Саратова относится к февралю 1917 года. Точно так же, как
три года назад, застало его в городе на Волге известие о начале войны, на этот
раз, 1 марта, взволнованный Николай Николаевич Лаппа сообщает ему о свержении
царя.
И
снова на улицах толпы людей, митинги, демонстрации...
Примечательно
также, что к этому времени относится и пребывание в Саратове будущего
исполнителя роли Ивана Васильевича в спектакле по пьесе М. Булгакова «Зойкина
квартира», поставленном в театре имени Евг. Вахтангова, — Б.В. Щукина.
Щукин
направлен сюда для прохождения службы в запасном полку после краткосрочного
обучения в военном училище. В Саратове он обучает солдат, участвует в
концертах: исполняет сценки из спектаклей, читает рассказы Чехова.
«К
солдатам я привык, — сообщает он в одном из писем родным, — справляюсь с ними
хорошо, наказывать не умею и пробирать не могу, но чувствую, что они меня
уважают и в наказаниях не нуждаются. У меня тактика обучения в ласковых, приветливых
и веселых тонах...»[2].
Последний
раз Булгаков посетил Саратов незадолго до окончания 1917 года. Предположительно
поездку пришлось предпринять по просьбе родителей жены. Николаю Николаевичу
удалось решить вопрос о переезде в Москву и работе там. Часть ценных вещей и
имущества решили отдать дочери.
Поездка
оказалась нелегкой. На каждой станция поезд стоял по три-четыре часа, составы
осаждали толпы возвращавшихся с фронта солдат. В Саратове с наступлением
сумерек люди опасались выходить из домов. Участились случаи грабежей, разбоя.
В
письме сестре Наде из Вязьмы от 31 декабря 1917 года Булгаков писал: «Недавно в
поездке в Москву и Саратов мне пришлось видеть воочию то, что больше я не хотел
бы видеть. Я видел, как толпы бьют стекла в поездах, видел, как бьют людей.
Видел разрушенные и обгоревшие дома в Москве. Видел голодные хвосты у лавок,
затравленных и жалких офицеров...» Суровое время, превратившее всю Россию в
поле жестоких сражений, в арену борьбы молодой Республики Советов против
белобандитов и Антанты, не пощадило близких первой жены М.Н. Булгакова Татьяны
Николаевны.
Ее
отец, Николай Николаевич, недолго проработав в Наркомфине, умер от разрыва
сердца. Из четверых его сыновей к двадцатому году в живых не осталось никого.
Более
милостивой оказалась судьба к представительницам женской половины этой семьи,
хотя жизненных невзгод хватило и на их долю.
Евгения
Викторовна Лаппа скончалась в 1963 году, два года спустя умерла ее дочь Софья
Николаевна.
Последней
ушла из жизни Татьяна Николаевна, Тася, как любил называть ее М.А. Булгаков.