Чернышевская Н.М. Н.Г. Чернышевский (1828-1889) // Русские писатели в
Саратовском Поволжье: Сб. очерков / Под ред. Е.И. Покусаева. Саратов, 1964. С.
63-64, 65-67, 70-73.
Н.Г.
ЧЕРНЫШЕВСКИЙ (1828 — 1889)
Саратов
— родина великого революционного демократа Николая Гавриловича Чернышевского.
Здесь на высоком берегу Волги утопает в зелени старинный домик с белыми
колоннами, в котором писатель родился 24 июля 1828 года.
Мальчик
рос в культурной среде двух родственных семейств — Чернышевских и Пыпиных,
живших вместе в. течение многих лет. Эти семьи возглавлялись двумя сестрами
Голубевыми, из которых старшая — Евгения — вышла замуж за учителя пензенской
семинарии Гавриила Ивановича Чернышевского, а младшая — Александра — после
смерти первого мужа прапорщика Н.М. Котляревского стала женой небогатого
чиновника Н.Д. Пыпина.
Воспитывался
Н.Г. Чернышевский без нянек и гувернеров на трудовом примере старших. «Мы были
очень, очень небогаты, — писал Николай Гаврилович, вспоминая детские и
юношеские годы. — Пищи было много. И одежды. Но денег никогда не было... Наши
матери с утра до ночи работали. Выбившись из сил, отдыхали, читая книги. Итак,
урывками, мы имели нянек, читающих, и слушали иногда, а больше сами читали.
Никто нас не «приохочивал». Но мы полюбили читать».
С
детства Чернышевский имел возможность наблюдать тяжелые стороны крепостного
права. На берегу Волги перед его глазами проходил изнурительный труд бурлаков.
В центре города на Хлебной площади (ныне площадь Революции) происходили
публичные наказания арестантов из крестьян и ремесленников, которых палачи
привязывали к позорному столбу и били плетьми. По улицам города ежегодно
двигалось шествие скованных цепями рекрутов в направлении к острогу, где их
размещали до отправки на 25-летнюю военную службу.
Отец
Чернышевского происходил из крепостных крестьян села Чернышева Пензенской
губернии. Это был человек начитанный и образованный. В Саратове он стал
священником и педагогом. Книга играла большую роль в доме Чернышевских. С
семилетнего возраста Николай Чернышевский начал учиться русской грамотен
латинскому языку, восьми лет — греческому. Далее он обучался языкам
французскому и немецкому, прошел курс духовного училища дома под руководством
отца. 14 лет поступил в семинарию, где изучил еще татарский, древнееврейский и
арабский языки. У персидских купцов, приезжавших с товарами в Саратов, мальчик
Чернышевский выучился говорить и писать по-персидски. В семинарии он оставил по
себе неизгладимую память.
«Научные
сведения его были необыкновенно велики, — вспоминал его товарищ по семинарии
Розанов. — Он знал языки: латинский, греческий, еврейский, французский,
немецкий, польский и английский... Заговорит, бывало, о чем-нибудь Гавриил
Степанович (учитель — Н. Ч.) и
спросит: не читал ли кто-нибудь об этом? — все молчат или ответят, что не
читали. «Ну, а вы, Чернышевский, читали?» — спросит он... Тот встает и
начинает: «Германский писатель NN говорит об этом... французский...
английский...» Слушаешь, бывало, и не можешь понять: откуда человек набрал
столько сведений! И так всегда... Многосторонностью знаний и обширностью
сведений по всеобщей гражданской истории, логике, психологии, литературе,
истории, философии и прочему он поражал всех нас. Наставники наши считали
удовольствием поговорить с ним, как с человеком вполне уже развитым».
Однако
семинарская наука не удовлетворяла Чернышевского. Он не захотел стать
священником и добился увольнения из семинарии для продолжения учебы в
петербургском университете. В мае 1846 года восемнадцатилетний юноша, вместе с
матерью выехал из Саратова в Петербург. В августе Евгения Егоровна поздравила
отца с «сыном студентом».
<…>
В
1851 году «благообразный белокурый юноша с тонкими чертами лица» переехал в
Саратов. Таким вспоминался историку Н.И. Костомарову Н.Г. Чернышевский —
учитель русского языка и словесности в Саратовской гимназии. Он поселился в
мезонине отцовского дома. «Прелестный вид из окон мезонина открывается на Волгу
и на ее окрестности на громадное расстояние, — вспоминали современники, — кроме
Волги, из окон мезонина виднеются Зеленый остров, противоположный берег Волги с
Покровского слободою и лесными чащами, опушающими левый берег, мыс с деревушкою
Увеком и историческими развалинами, которые часто составляли предмет для
разговора Г.С. Саблукова, прельщавшего своими рассказами, любознательного
мальчика. Таким образом, Николай Гаврилович имел постоянно перед собою
поэтический вид»[1].
Чернышевский
любил этот мезонин, эту маленькую комнатку, куда в душные летние дни ветерок с
Волги доносил живительную прохладу, облегчая занятия над диссертацией. Летом
можно было ночевать на балконе, а когда над волжскими просторами проходили
грозы. Николай Гаврилович выходил на балкон любоваться дивным зрелищем
разбушевавшейся стихии. Это зрелище находило отклик в сердце пламенного революционера.
До сих пор посетители Дома-музея любуются Волгой с балкона мезонина и не раз
высказывали мнение, что и теперь чувствуется, как тесно был связав душевный
облик Чернышевского с Волгой, открывавшей перед ним необозримые дали и дававшей
простор его творческой мысли.
Любовь
к природе, к Волге, к родной саратовской земле сливалась у Чернышевского с
любовью к Родине и революции.
В
письме к другу студенческих лет поэту М.Л. Михайлову в 1852 году молодой
учитель писал о том, как сильна в нем жажда содействовать политическому развитию
своих учеников, разбудить сонное царство провинциальной гимназии. Из его груди
рвалось живое слово. «И стало оно во мне как угль пламенеющий, и не могу я
удерживать его в себе», — признался Чернышевский Михайлову. Он стремился
создать образы новых людей, «способных к решительным общественным действиям»,
обладавших твердым революционным мировоззрением и обширными научными
познаниями. Чернышевский высоко поставил преподавание родного языка и русской
литературы в дореформенной школе, где до него царили схоластические приемы
преподавания. Молодой учитель не признавал таких мер воспитания учеников, как
карцер и еженедельная порка. Он добился образцовой дисциплины своим гуманным
отношением к ученикам. Самые шаловливые из них сидели тихо на уроках, когда
Николай Гаврилович читал вслух Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Знакомя юношей с
произведениями классиков, Чернышевский давал революционное направление мыслям
слушателей.
Ярким
примером служит его толкование идейного смысла поэмы Лермонтова «Три пальмы».
«Пальмы
погибли... Не надобно ли, жалея о прекрасных пальмах, с тем вместе признать,
что смерть их была лучшею, прекраснейшею минутой всей их жизни, потому что они
умерли для спасения людей от холода и хищных зверей? И разве люди, для блага
которых погибли они, не будут вспоминать о них с благодарностью? Да, когда
хорошенько подумаешь обо всем этом, невольно скажешь: хороша жизнь, но самое
лучшее счастье — не пожалеть, если надобно, и самой жизни своей для блага
людей!»
Н.Г.
Чернышевский любил дальние прогулки в окрестностях Саратова. Особенно часто он
ходил пешком по берегу Волги в сад купца Саушкина, спускавшийся тремя уступами
от Соколовой горы к Волге против Зеленого (Беклемишевского) острова. Иногда
ученики сопровождали его. Здесь можно было свободно говорить на самые
интересные, волнующие темы. Еще в семинарские годы Николай Гаврилович узнал из
саратовской газету о том, что на Соколовой горе когда-то находился трехдневный
стан Пугачева. Отсюда народный вождь обозревал дворянский Саратов и громил его
из своих пушек. Мог ли умолчать об этом перед гимназистами их учитель?
С
гневом переживал Чернышевский в Петербурге комедию казни и жестокую расправу с
петрашевцами. Мог ли он удержать в себе пламенное слово об этом в беседах с
гимназистами?
Они
писали потом в своих воспоминаниях, что запрещенные темы были главным предметом
бесед с ними Чернышевского, они будили их мысль и укрепляли руки к борьбе.
Многие ученики стали революционерами.
<…>
Лишь
за четыре месяца до смерти (60-летним) Чернышевский снова вступил на родной волжский
берег.
Поселился
он на Соборной улице (ныне Коммунарная, д. 22) в небольшом домике против
городского бульвара Липки.
Сильно
отразившись на здоровье Чернышевского, ссылка не сломила ни революционного
духа, ни работоспособности писателя. Последними его работами были: перевод с
немецкого многотомной «Всеобщей истории» Г. Вебера с прибавлением к этому
переводу самостоятельных статей, в которых он боролся с буржуазной идеологией,
с расистскими теориями и проч.; тщательная разборка архива своего покойного друга
и соратника Н.А. Добролюбова, подготовка к печати его писем с ценнейшими
комментариями. Письма вышли отдельной книгой под названием «Материалы для
биографии Н.А. Добролюбова» уже после смерти Чернышевского.
По
возвращении в Саратов Чернышевский любил ходить по городу, вспоминая прошлое.
Его интересовал и новый Саратов, выросший за время тридцатилетней разлуки.
Книжными фондами художественного музея имени Радищева, основанного в 1885 году,
Чернышевский пользовался в своей научной работе.
Богатая,
пестрая выставка достижений сельского хозяйства и промышленности, развернутая в
1889 году, наглядно рассказала Чернышевскому о власти капитализма над «житницей
Поволжья».
Вместе
с ростом капитализма росла и народная нищета. Великий экономист мог убедиться в
том, что крестьянская реформа действительно «ободрала народ как липку», по
выражению Ленина, и что Чернышевский был прав, называя ее обманом еще в 60-х
годах прошлого века.
Перед
глазами Чернышевского проходили огромные толпы переселенцев, которые в поисках
лучшей доли покидали помещичьи поля и устремлялись на юг, где попадали в цепкие
когти капиталистических хищников. Нужда и безработица заставляли их
возвращаться обратно, и они шли по улицам Саратова, существуя только
милостыней.
Наблюдая
бесправную жизнь народа в капиталистическом Саратове, Н.Г. Чернышевский не мог
оставаться безучастным. У него рождались большие замыслы и планы. Он мечтал
взять в свои руки либеральный журнал того времени «Русская мысль» и превратить
его в новый «Современник». Еще были живы некоторые старые соратники: М.Л.
Антонович. Н.В. Шелгунов, А.Я. Панаева. Н.Г. Чернышевский поддерживал с ними
связь, горячо приветствовал деятельность В.Г. Короленко. Однако план
реорганизации журнала не удался в обстановке общественно-политической реакции
80-х годов. И все же Чернышевский в беседе с саратовцем А.А. Токарским не раз
возвращался к мыслям о лучшем будущем и однажды, как бы беседуя с самим собой,
вслух произнес: «Неужели не найдется человека, который уловил бы закон
человеческой жизни?..— И, помолчав немного, прибавил: — Конечно, найдется!».
Саратовские
впечатления не только содействовали формированию революционно-демократического
мировоззрения Н.Г. Чернышевского. Они нашли глубокое и яркое отражение в его
творчестве. На романе «Что делать?»
воспитывались целые поколения мужественных и стойких революционеров и в нашей
стране, и за рубежом. Герои этого, произведения не выдуманы автором. Сама жизнь
дала богатый материал для творческой их переработки. Сложный образ Рахметова навеян отчасти волжским
богатырем — бурлаком Никитушкой Ломовым, отчасти саратовцем П.А. Бахметевым;
образ матери Веры Павловны отражает черты окружавших Чернышевского в Саратове
женщин из мещанского круга. Главному герою романа «Пролог» Чернышевский не
случайно дарит фамилию Волгин. В целом ряде романов (например, в романе
«Старина» и др.), написанных в Сибири и уничтоженных Николаем Гавриловичем, но
дошедших до нас в пересказах товарищей по ссылке Стахевича, Николаева и
Шаганова, мы встречаемся с родным провинциальным городом на Волге, с его
сильными и мужественными людьми — вожаком крестьянского движения, девушкой,
спасшей утопавшего во льдах человека, молодым революционером из разночинского
интеллигентского крута. В тяжелой неволе перед Чернышевским рождаются образы
ученых, выросших на берегах могучей русской реки. Они помогают преобразованию
пустынь в цветущие нивы («Что делать?») и изобретают мощные машины, управляющие
и землей, и небом («Кормило Кормчему»). Под пером Чернышевского проходят
саратовские люди, сильные духом, с крепкими руками, выносливые труженики Волги
(«Мелкие рассказы», «Записка по делу Чистоплюевых» и др.).
В
мемуарах о Чернышевском его современников, в их переписке мы встречаем имена
саратовцев, вошедшие в историю культуры нашего города и нашей страны. Таков
Иринарх Иванович Введенский — первый переводчик Диккенса в России и
замечательный педагог, в кружке которого студент Чернышевский выступал в период
революции 1848 года на Западе и разгрома петрашевцев в Петербурге. Это и
историк Н.И. Костомаров, проживший в Саратове десять лет своей ссылки в годы,
когда Чернышевский был учителем гимназии. Под непосредственным влиянием встреч
и бесед с Чернышевским Н.И. Костомаров создавал свои капитальные труды по
истории народно-освободительных движений на Волге («Бунт Стеньки Разина») и на
Украине (монография о Богдане Хмельницком). Выдающийся саратовский учитель Е.А.
Белов был привлечен Н.Г. Чернышевским к участию в переводе многотомной
Всемирной истории Ф. Шлоссера. Большое влияние «Современника» 1860-х годов испытал
на себе крупный ученый А.Н. Пыпин.
Статьи
Н.Г. Чернышевского в «Современнике» о крестьянском вопросе и об откупной
системе свидетельствуют о привлечении великим публицистом саратовского
материала в качестве иллюстраций для разоблачения общественно-политических язв
самодержавно-крепостнического строя.
Во
время приезда в Саратов после крестьянской реформы 1861 года Чернышевский мог
судить по крестьянским бунтам в саратовском крае о характере народного
движения, широкой волной разлившегося в России. В статье «Откупная система»
великий публицист вскрывает во всероссийском масштабе политику правительства,
наживающегося на труде обнищавшего народа, и показывает это на примере
деятельности саратовского губернатора.
Чернышевского-экономиста
интересовало такое явление в Саратове, как обмеление Волги, и он начал писать
об этом статью под названием «Мысли о будущности Саратова». Статья осталась
недописанной вследствие безвременной кончины писателя.