Попова Р. [Богданов А.А. в Саратовской губернии] // Богданов А. В старой Пензе. Пенза, 1958. С. 5-6.

 

<…>

...Он рано стал взрослым. В пору, когда его сверстники гимна­зисты и семинаристы еще гоняли голубей, он уже задумывался над жизнью, много читал. Его юношескими кумирами были революцион­ные демократы, особенно Некрасов. Он зачитывался очерками Г. Ус­пенского, статьями Лаврова и других «властителей дум» современ­ного ему поколения. Сам он был сыном обнищавшего, опустившегося провинциального интеллигента — «бездипломного адвоката», вырос­шим в большой семье, под крышей ветхого домика на одной из окраинных пензенских улиц, где жили «низы» — мещане, мастеровые, мелкие чиновники. С детства он узнал, что такое нужда, как трудно, порою горькой ценой унижения, достается кусок насущного хлеба. С детства он слышал плач обездоленных и разоренных людей, хрип­лые песни и ругань пьяных, искавших в водке забвения, начальст­венные крики околоточных, грозивших тюрьмой и Сибирью. Мальчиком он болезненно переживал трагедию своих близких — отца и матери, был потрясен страшной участью денщика Тюляя, замученного звероподобным офицером, и казнью крестьян, восстав­ших против жестокостей управителя-немца...

Поэтому не удивительно, что юноша Богданов жадно потянулся к литературе, обличавшей несправедливость, царящую в русской об­щественной жизни, порицавшей угнетение человека человеком и звавшей к борьбе. К какой борьбе, какими средствами и метода­ми,—над этим он тогда не раздумывал. Писатели, которые в восьми­десятых годах «задавали тон» в литературе и пользовались огромной популярностью у молодежи, говорили: иди в народ, просвещай его, буди! «Хождение в народ», в деревню, с целью приобщения крестья­нина к книге было модой, казалось единственным средством «разбу­дить Россию», и Александр Богданов, юноша впечатлительный и деятельный, без колебаний пошел по этому пути.

Богданов ушел из города Пензы в село Спасско-Александров-ское[1] и стал сельским учителем. Днем, собрав в холодном классе, за учебником, крестьянских детей, застенчивых и смекалистых, упря­мых и пытливых Ваняток и Машенек, он вводил их в таинственный и заманчивый мир незнакомых слов, понятий и цифр, рассказывал о далеких больших городах, о морях и океанах, о звездах, на которых, возможно, тоже есть жизнь. И читал стихи,—от них сладкой болью сжимались и бились сильнее маленькие сердца. Некрасов, Пушкин, Кольцов... Молодой учитель, черноволосый, черноглазый, в коротком, блестящем на локтях «городском» пиджачке и стоптанных штиблетах, говорил горячо и убедительно. Он сеял «разумное, доброе, вечное»...

А вечером, оставшись один, он садился писать. В трубе завывал ветер, дрожало пламя в керосиновой лампочке, а из-под пера моло­дого учителя бежали и бежали торопливые строчки. В этих строчках заново оживало виденное и слышанное: угрюмый деревенский быт, грубая брань мужчин и плач женщин, самодурство богатея, звонкая песня за рекой и чистая детская мечта. Учитель писал о народе, среди которого он жил. Писал правду, как завещал ему Некрасов, как учил его — еще незримо, примером своих книг — Максим Горь­кий...

И часто из села шли в Петербург заказные письма с рукописями—это Богданов посылал в редакции столичных газет и журналов свои сочинения, которые, увы, пока никто не печатав Местное на­чальство— староста и урядник — посмеивалось: «Мели, Емеля». А молодой учитель, шагая к себе в школу, радостно потирал озябшие руки и повторял — про себя — заветные стихи о том, что «счастье в борьбе состоит».

Кто знает, может быть, в такой—народнической—«борьбе» Бог­данов обрел бы свое единственное счастье, или, наоборот, со временем погряз в быту, ожесточился бы от неудач и стал таким же обывате­лем, как и его отец, бывший -народник. Но жизнь вскоре толкнула Богданова на путь другой борьбы, в которой он нашел свое настоя­щее призвание и неизмеримо большее счастье.

III.

В 1896 году Богданова познакомили с Н.Э. Бауманом. Бауман— молодой, серьезный, с веселым, открытым взглядом и умной, спокой­ной речью — произвел на Александра Алексеевича большое впечат­ление. Народники, порицавшие Баумана за его принадлежность к новой партии — партии русских социал-демократов, показались вдруг Богданову старомодными и узкими начетчиками. А почему, действи­тельно, надо цепляться за идею «крестьянской революции»? Может быть, марксист Бауман прав, что наиболее революционным классом в России является молодой пролетариат, рабочие заводов и фабрик, свободные от всякого чувства собственности.

Богданов начал искать, потянулся к марксистской литературе, стал пристально приглядываться к жизни пролетариата, деятель­ности рабочих кружков. А летом 1897 года учитель-энтузиаст полу­чил первое боевое крещение: за распространение среди крестьян села Спасско-Александровского «недозволенных» книг жандармы аресто­вали его и заключили в саратовскую тюрьму.

Из тюрьмы Богданов вышел больной, с окончательно поколеблен­ной верой в возможность медленно, через «просвещение» деревни и крестьянскую общину, прийти к смене существующего строя. Нет, нужны другие, решительные меры! И поняв это, Богданов отдаляется от народников, вступает на новый, социал-демократический путь.

Встреча с Горьким укрепила его веру в правильность выбора. Да, его место там, в строю русских рабочих, идущих на решитель­ный штурм царизма. Теперь он живет преимущественно в городах и работает по заданиям партии. Он становится профессиональным революционером.

Уже в 1900 году он пишет «Песню пролетариев», в которой прямо звучит призыв к организованной революционной борьбе.

Богданов проводит митинги на фабриках и заводах, в железнодо­рожных и судоремонтных мастерских, преподает в рабочих кружках, пишет листовки, воззвания, прокламации. Эта кипучая, опасная деятельность захватывает его целиком. Писать что-нибудь крупное — повесть, роман, поэму — теперь почти не приходится. Нет времени, да и жандармы следуют по пятам, заставляют то и дело менять квартиры, прятаться по чужим углам под чужой фамилией.

И все же неугомонная жажда художественного творчества бурлит в груди, заставляя иногда, «в антрактах», взяться за перо. Урыв­ками, тайком, пряча написанное — по страницам — у различных зна­комых, писатель-революционер создает вдохновенное историческое исследование о декабристах, пишет поэму «Коммуна», начинает работу над объемистой трилогией «Бездомные»...

Иногда произведения Богданова появляются в печати, в легаль­ных газетах и журналах, но, уже не под его настоящим именем, а под псевдонимами — А.Б., Альфа, Буква, Волгин, Прибой... Всего двадцать один псевдоним!

Большинство рукописей Богданова гибнет. Бесследно пропали в охранке конфискованные при обыске юношеская поэма «Порка» и несколько тетрадей со стихами и рассказами. В 1902 году в Сара­тове провалился нелегальный склад РСДРП, и среди документов, взятых полицией в качестве «улик», была рукопись книги о декабристах[2]. Погибли и другие рукописи — почти все, что создано в эти годы ценой бессонных ночей, упорного, подвижнического труда.

«Это было для меня почти как расстрел...» — говорил Богданов. Тот, кто когда-нибудь написал хотя бы один рассказ, одно стихотво­рение в жизни, поймет эту боль! <…>


[1] Ныне Кондольского района, Пензенской области.

[2] Рукопись обнаружена в 1949 году в быв. жандармском архиве в Саратове.