Глинский Б.Б.
Мордовцев Д.Л. в 1885 году // Глинский Б.Б. Среди литераторов и ученых. СПб.,
1914. С. 236-242.
<…>
Род
Мордовцовых — древний украинский. У нашего романиста имелся фотографический
сиимок с фамильной иконы, где значилос: «сей образ сооружен тщанием и трудами
бывшего малороссийских войск сотника Иоанна Власьева Слепченко, он же и
Мордовцев, 1719 года»... Сначала предки его обитали правобережную Украину,
потом в силу известной исторической необходимости перекочевали на левый берег
и, наконец, в силу того же исторического передвижения украинцев очутились на
берегу синего Дона, где в 1830 году в слободе Даниловке, у реки Медведяцы, в
верхней части земли войска Донского и родился наш уважаемый писатель. Отец его
был хохол стараго закала, начетчик, любител древней письменности и обладатель
обширной старинной библиотеки. Матушка его была женщина простая и добрая. Всех
сыновей в семье было четверо да еще одна дочь. В живых в настоящее время
имеется именно последняя, старший сын и наш романист, который в семье был самым
младшим.
Получив
первые уроки грамоты в родительском доме, он вслед за сим был определен в
усть-медведицкое окружное четырехклассное училище, по прохождении которого был
помещен в саратовскую губернскую гимназию, которую и окончил в 1850 г. одним из
лучших. Из последующей за сим статьи, посвященной в настоящей книге покойному
академику А.Н. Пыпину, читатели могут почерпнуть некоторые сведения о
Мордовцеве, как гимназисте и молодом представителе той саратовской
ннтеллигенции из
которой вышло столько выдающихся деятелей нашей
литературы и науки. Литературные природные дарования его стали обнаруживаться
еще в очень раннем возрасте. По личным воспоминаниям Даниила Лукича он начал
слагать стихи лет 7 — 8 от роду, а как заправский поэт был уже призван
товарищами в гимназии, где отличался стихами не только на малороссийском и
русском, но даже латинском языках. Пыпин добивался от него стихотворного
перевода на «хохлацкий язык» Краледворской рукописи, при чем неизменно
подчеркивал в своих письмах к казанскому другу его несомненное призвание к
литературе. По окончании гимназии Д.Л. Мордовцев сначала поступил в казанский
университет, а потом перешел по настояниям своего любимого товарища А.Н. Пыпина
петербургский, откуда и вышел кандидатом историко-филологического факультета в
1854 году, получив, при окончании курса, золотую медаль за сочинение по кафедре
славянских наречий «О языке Русской Правды». Перед кандидатом университета
разстилалась в перспективе широкая научная дорога, но он ею пренебрег, покинув
столицу и переселившись в родной Саратов, где в том же году вступил в брак с
овдовевшей к тому времени Анной Никаноровной Пасхаловой, урожденной Залетаевой.
Молодая супруга Даниила Лукича была женщиною образованною энергичною,
оставившею после себя след и в литературе. Ею в свое время совместно с Н.И.
Костомаровым были собраны и изданы поволжские народные песни и предания, а
такжс издан в пользу осиротевших малюток —
девочекЧерногории — сборник собственных стихов под общим заглавием «Отзвуки
жизни» и под литерами А. Б—з. Почти одповременно с женитьбою Мордовцев вступил
на государственную службу в саратовское губернское правление редактором местных
губернских ведомостей и начальником газетнаго стола с исполнением обязанностей
пе-реводчика того же правления. Послужной список государственной службы нашего
писателя слагается из следующих главнейших данных. В 1861 году он был назначен
старшим чиновником особых поручений при начальнике Саратовской губернии и в том
же году назначен членом и делопроизводителем во временную комиссию, учрежденную
по предписанию министра внутренних дел для составления соображений для
преобразования общественного городского управления и городского хозяйства, а в
1862 году назначен членом во временную комиссию, учрежденную, по предписанию
министра внутренних дел для рассмотрения положения о доходах и расходах города
Саратова. В губернских учрсждениях Даниил Лукич прослужил до 1864 года, когда
вышел в отставку, но через полгода с небольшим он определяется младшим столоначальником хозяйственного департамента и
участвует в трудах комиссии, учрежденной при министерствах внутренних дел и
финансов о пособии, получаемом городами из казны, взамен дохода с питей. Через
два года он снова покинул государственную службу, но в том же году опять поселяется
в Саратове и поступает чиновником при канцелярии губернатора. Сначала он
получает место правителя дел при канцелярии комиссии народного продовольствия,
затем Назначается цензором издававшейся в Саратове частной газеты «Справочный
Листок», потом младшим помощником правителя канцелярии губернатора для
заведывания производством дел как по особому о земских повинностях присутствию,
так и по делам земских учреждений, а в 1869 году назначается и правителем
канцелярии губернатора, каковое место и занимает до 1871 года, когда вновь
выходит в отставку с тем, чтобы через несколько месяцев причислиться к
ведомству путей сообщения, где остается на службе до 1886 года, когда в чине
действительного статского советника оканчательно выходит в отставку с
незначительной по размерам пенсией. Состоя на службе по министерству путей
сообщения, Мордовцев преимущественно работал в статистическом отделе, а также
состоял редактором журнала министерства, участвуя в нем и личными своими
литературными трудами, преимущественно статистическаго характера.
Я
привел намеренно полный послужной список нашего писателя, ибо он очень
характерен и сам по себе; как показатель некоторого непостоянства и
как жизненный материал, имеющий непосредственное отношение к его разнообразной
литературной деятельности и к его судьбе беспокойного журналиста, у которого
государственная служба мешала литературной профессии, а последняя ставила
препоны благополучному прохождению первой, в роде того, как другому деятелю
нашей литературы, согласно его собственному признанию:
...
борьба мешала быть поэтом,
Песни...
мешали быть борцом.
Все
перипетии государственной службы у нашего писателя были тесно связаны именно с
его журналистикой, на которой, в свою очередь, до некоторой степени отражалась
эта служба, ибо часто не позволяла ему быть вполне откровенным и появляться в
журнале за полною подписью, а вынуждала надевать маску и забрало, во избежание
слишком нескромных, но властных взоров. Вместе с тем эта же государственная
служба, как в провинции, так и в столице, дала ему возможность ознакомиться с
такими ценными архивными материалами, доступ к которым партикулярному чсловеку
был немыслим. Его исторические изыскания, его экономические и статистические
труды вышли целиком из деятельности его, как чиновника сначала ведомства
министерства внутренних дел, а потом путей сообщения. В этом отношении в
жизненном поприще Даниила Лукича наблюдается некоторая аннология с тем, что нам
известно о жизни и литературной деятельности покойного П.И.
Мельникова-Печерскаго.
Литературная
деятельность Мордовцева по содержанию тем и характеру работ так разнообразна и
пестра, до того не приведена до сих пор в полную известность, что всего лучше
проследить ее, соблюдая, с одной стороны хоть некоторую хронологическую
периодичность, с другой — придерживаясь главнейших категорий его журнальных
работ.
В
1854 году мы видим его чиновником в канцелярии саратовского губернатора, и к
тому же времени относится появление первого его литературного произведения,
написанного на родном ему малороссийском языке. Произведение это стихотворная
поэма «Казаки и море»[1],
напечатанная им потом (в 1859 г.) в «Малороссийском литературном сборнике»,
изданном автором поэмы совместно с Н.И. Костомаровым в городе Саратове. Затем
некоторое время мы не встречаем никаких его мало-мальски крупных и ценных
произведений. Его время поглощается, во-первых, государственной службой и,
во-вторых, деятельностью по редактированию «Саратовских Губернских Ведомостей»,
которых он в пятилетие с 1854 по 1859 год является не только деятельным руководителем,
но и щедрым литературным вкладчиком. Тут печатается ряд его статей
экономических и статистических, материал для которых почерпается из дел
губернского правления, а также тут же впервые читающая провинциальная публика
знакомится с ним, как с даровитым фельетонистом обличительного пошиба. Один из
таких фельетонов, посвященный местному военному сословию, навлек и на молодого
писателя, и на начальника губерний, А. Игнатьева, гнев высшей петербургской
власти. Губернатору был сделан по этому поводу высочайший выговор, со внесением
его в формуляр, а от редактора «Ведомостей» потребовано обяснение и обнаружение
имени автора преступного фельетона. Игнатьев был человек снисходительный и
порядочный, не отнесся к проступку своего беспокойного чи-новника слишком
строго, но предложил ему прокатиться в столицу для личных обяснений по
начальству, которому по долгу службы, однако, ответил, что автор фельетона и
редактор «Ведомостей» одно и то же лицо.
История
эта для молодого литератора не имела грустных последствий, и нависшая было
грозная туча рассеялась благополучно. Во главе министерства внутренних дел
стоял Валуев, а товарищем его был Тройницкий, оба занятые в то время вопросами
организации земской статистики и выяснением хозяйственных нужд провинции.
Приезд в столицу местного сведущего человека был для них как нельзя кстати, и
последний в конце концов из ожиданной роли подсудимого обратился в желанного
гостя и помощника по некоторым очередным вопросам государственной жизни.
Результатом приезда Даниила Лукича был милостивый о нем доклад Валуева
императору Александру II и отпущение его
с миром в Саратов. Он не понес никакой кары, но высочайший выговор в формуляре
Игнатьева остался памятником фельетонного инцидента.
К 1859 году
относится появление его исторического рассказа «Медведицкий бурлак», вошедшего впоследствии в известную хрестоматию
Перевлесского, и вслед за сим — его первой исторической монографии «Самозванец
Богомолов», могущей быть рассматриваемой, как псрвый шаг в разработке вопросов
о понизовой вольнице, о самозванцах и бунтах русского народа, — вопросов,
которые именно Мордовцеву больше, чем кому-либо из наших отечественных
писателей, обязаны освещением. «Самозванец Богомолов» был шпечатан в
Аксаковском «Парусе» и обратил на себя общее внимание и читатслей и критики,
которыс сразу отметили появлсние на русском литературном горизонте свежего и
выдающегося таланта. Старик М.П. Погодин псрвый заметил это дарование и
проездом через Саратов поспешил познакомиться с Даниилом Лукичем,
приветствовать его и благословить на дальнейший литературный труд. Вслед за
названными произведениями автор печатает и несколько других в том же роде,
помещая их преимущественно в «Русском Слове», «Русском Вестнике», «Вестнике
Европы» и «Всемирном Труде». Если Погодин сумел признать талант в авторе по его
первому произведению, то таковые последующие обратили на себя внимание и
действующей тогда уче-ной корпорации, так что в петербургском унивсрситсте на
историко-фило-логическом факультете был поднят даже вопрос о предоставлении молодому
саратовскому учсному кафедры по русской истории. Об этом особенно хлопотали Н.И.
Костомаров, А.Н. Пыпин и В.И. Ламанский, оба последние, как мы знаем, товарищи
его по студенческой скамье.
В.И.
Ламанский по этому предмету писал сму в 1860 году[2]:
«С новым годом желаю тебе вссго хорошего и, главное, перемены твоего положения,
что, кажется, от тебя зависит. Выслушай меня, как добраго своего старого
товарища, который хотя и нспроститсльно нсбрсжсн в переписке, но искренно любит
тебя и уважает по старине. В унивсрситете нашем вскоре будет предлагаться
кандидат на кафедру русской истории, именно новой. Костомаров и Пыпин хотят
предложить тебя; ты знаешь Николая Ивановича его рассеянность и прочсе. Надо
тебе написать ему, объявить свос жслание и согласие и, конечно, с известными
условиями, т. е. представить к известному времсни магистерскую диссертацию или,
главное, заявить о ней. У тебя есть материалы, даже готовые статьи. Не
отказывайся ради бога и верь мне что я говорю тебе от души. Ты все равно
собирался к нам весною - вот тебе и время, и случай окончить свою диссертацию.
После вакаций ты можешь и сдать экзамен (если не хочешь раньше), и иметь
диспут. Впрочем обо всем этом тебе лучше списаться с Пыпипым, который уже
говорил мне, что собирается тсбе писать о профессуре. Говорю тебе, чтобы
толкнуть тебя. Попроси, пожалуйста, от мсня Анну Никаноровну, чтобы она
погоняла тебя».
На призыв друга Д.Л. Мордовцеи, однако, не отозвался. В то время Саратов,
семейная устроенная здесь жизнь, обеспеченное служебное положение и
захватывающая работа в провинциальных архивах крепко приковывали его на месте,
почему и заманчивость неведомой профессуры, сопряженной притом с приготовлением
диссертации, с диспутом и прочими хлопотами, его не соблазнила. Не откликнулся
он и во второй раз, когда в 1864 году кафедра по русской истории в
петербургском университете за уходом оттуда Н.И. Костомарова пустовала, и ему
снова его друзья предлагали начать о ней хлопоты. Историко-филологический
факультет для замещения вакантной кафедры намечал двух кандидатов: К.Н.
Бестужева-Рюмина и Д.Л. Мордовцсва, которым обоим и сделал соответствующие
предложения. Но оба сначала отказались, причем, однако, Бестужев-Рюмин
впоследствии выразил свое согласие, Мордовцов же остался при псрвоначальном
решении. Вторичному отказу содействовало то обстоятельство, что как раз в то
время он был занят подготовлением себя к коммерческой деятельности по настоянию
братьев, имевших крупные торговые отношения с заграничными рынками по экспорту
сырья; когда же надобность в этом миновала, и задуманное дело но состоялось, то
помехою послужила дружба с Н.И. Костомаровым, вновь поселившимся тогда в
Саратове и с которым ему трудно было расстаться. Таким образом, видам на
научную карьеру нс суждено было сбыться; да, по моему искреннему убеждению,
таковая была бы и не по характеру нашему писателю: он был слишком уж живой,
отзывчивый и бсспокойный человек по всему складу своего ума, чтобы быть в
состоянии сосредоточиться на спсциальности и уйти в узкую учсную раковину, как
и неспособным он оказался для торговых целей и коммерческих замыслов братьсв.
О персезде Даниила Лукича в Петербург хлопотали не только Н.И. Костомаров,
В.И. Ламанский и А.Н. Пыпин, но и редактор «Русского Слова» Григорий
Евлампиевич Благосветлов, которому саратовский молодой писатель приходился, как
никто из прочих сотрудников, по вкусу и которому тот нужен был, как всегда
находящийся под рукою помощник, боевой публицист и журналист, могущий сделать
по любому вопросу оригинальный и ценный вклад в журнал. В письме от 4-го
августа 1860 г. Благосветлов пишет своему провинциальному сотруднику: «Не будет
ли у вас доброго желания пореселиться в Петербург? Здесь все натянуто и глупо
до пошлости, но по сравнению с саратовскими степями все же есть кое-какая жизнь
и, пожалуй, мысль. Со временем, когда я приобрету больше доверенности у графа
Кушелева, и «Русское Слово» будст независимо от конторы издателя, мне будет
приятно обеспечить ваш переезд и жизнь на финских болотах. Здесь Н.И.
Костомаров и, вообще, круг людей, не совсем оскотинившихся, мог бы украсить и
согреть приятными минутами вашу жизнь. В настоящес время не смею обещать, но в
будущем, и недалеком, мог бы поручиться за успех моего предложения». К этой же
теме Благосветлов возвращался неоднократно и в последующих письмах. Так,
например, в 1861 г. он уже точнее определял те условия, на которых хотел бы
переманить Мордовцева в Петербург, и писал ему: «Я давно уже просил графа, чтоб
он обеспечил вам на каждый месяц 150 рублей, если вы согласитесь переехать в
Петербург. Извините, что я хлопотал о том, что, можеть быть, и не по вкусу вам.
Граф уполномочил меня назначить эту сумму из приходов редакции, от продажи
наших изданий, но вслед за этим я получил его письмо отложить все распоряжения
до его приезда». К этим материальным условиям работы в «Русском Слове»
Благосветлов возвращался впоследствии неоднократно, но все эти прельщения
успеха не имели, и Д.Л. Мордовцев остался верен Саратову.
Весь
период шестидесятых и первой половипы семидесятых годов отмечен в его жизни
усиленною работою в ежемесячных журналах, преимущественно в «Русском Слове»
«Отечественных Записках», «Русском Вестнике», «Деле», в молодой еженедельной
газете «Неделя» и в газете «Голос». Разбросанные мелкие статьи можно найти и в
других изданиях, но перечисленные газсты и журналы были теми органами печати,
которые именно составили ему имя крупного публициста, за которым положитсльно
ухаживали редакторы-издатели, боясь, чтобы соперник и конкурент по
издательскому делу не отбил его или не переманил в свой журнал. В одном из
своих писем Благосветлов откровенно даже говорит на эту тему: «Не скрою от вас
моего опасения боюсь, что вас похитят у «Русского Слова». Врагов-то у меня
накопилось много, да и нет надежды, при всей способности любить теплую натуру и
благородное сердцс. Подлее Петербурга я ничего не знаю в мире, и нигде ничего
не видел по-добного от Флоренции до Лондона. За исключением двух-трсх
литерато-ров-людей, все остальное — чорт знает что такое. Правда, имени неть на
человеческом языке, что за гадость такая — эти передовые люди на запятках нашей
литературы. Уважаю я лично Костомарова... И Пыпин — хороший человек, и будет
прекрасный человек если излечится от любви к суздальским красотам старой
литературы. И вот я одн, и успел полюбить вас заочно и глубоко. И скажу
откровенно, что никто из сотрудников «Русского Слова» нс близок так к моим
бедным убеждениям, как вы»...
Не
менее Благосветлова дорожил Мордовцсвым и Краевский, который категорически
признавал, что именно он поставил «Голос» на настоящую газетную дорогу,
особенно в фельетонной его части и полсмической, придавая газете разнообразие,
остроту и ту идейность, по преимуществу полемического свойства, которая создает
ежедневному органу положение и направление. В «Голосе» Даниил Лукич поместил
немало передовых статей, печатанных, конечно, бес подписи, а также вел
фельетоны под литерами и псевдонимами, коих, кстати сказать, в его литературном
формуляре значится множество, как, например: Д. С...о — М...ць,
«Джемс-Плюмпудинг-Эсквайр», «Дионисиев», «Гиппократ», «Евдокия Зуб», «Елисавет
Воробей», «Дмитруне Мирдивцев», «Верне из Вердичева», «Фома Брут» и др.
Наиболее популярными должны считаться псевдонимы «Джемс-Плюмпудинг», «Фома
Брут», Д. С...О — М...ць.
Характер
газетных работ Мордовцева по большей части сатирический, с непрестанными
полемическими вылазками, с намеками политического свойства и с изобилием
смешных, особенных «словечек», им самим изобретенных или почерпнутых из
старинной письменности, украинской народной речи или неудачной стилистики
писателей старинной эпохи. Совсршенно тот же характер сохранили и его газетные
работы в девятидесятых годах, когда он почти исключительно и много работал в
сфере повседневной прессы в органе О.К. Нотовича «Новости». Но как не
разнообразна, плодотворна и блестяща была его газетная деятельность, не она
создала ему имя крупного писателя; по моему убеждению, эта газетная работа
скорее разменивала его литературный талант, опошляла его речь и слишком часто
выводила напоказ публике даже в случаях совершенно ненужных и в амплуа, невыгодном
для серьезности репутации. Сам писатель внес очень много в газетное дело, но
последнее не было к нему столь же великодушно и милостиво: оно слишком много
отняло у него сил, дав взамен не Бог весть сколь большой заработок да
популярность не особенно высокой цены. Настоящая и почетная популярность была
им добыта главным образом работами в ежемесячных журналах — историческими
монографиями, статьями экономическими и статистическими, большинство которых
сохраняет свое значение и свой интерес и для наших дней. Здесь Даниил Лукич
приобрел себе имя выдающегося историка-популяризатора, имя которым дорожили и
которое почитали такие признанные знатоки журнальнаго дела, как П.И.
Гайдебуров, Н.И. Костомаров, А.Н. Пыпин, М.Е. Салтыков, М.И. Семевский, М.М.
Стасюлевич, А.С. Суворин, С.Н. Шубинский и др.
В нашей
справочной литературе не имеется обстоятсльного
указателя всему тому, что написано Д.Л. Мордовцевым, с достоверной
хронологической пометкой года появления каждого труда и места напечатания. В
этом отношении неполон указатель А.В. Мезьер, недостаточен проспект издания
сочинений нашего писателя, сделанный г. Перевозниковым, а еще слабее указания в
словаре Эфрона и Брокгауза. Пожалуй, наибольшую ценность имеют примечания,
сделанные г. Трачевским к роману Мордовцева «Вельможная Панна», где
воспроизведена хронология и место напечатания большинства крупных работ нашего
писателя. Пользуясь этими примеча-ниями, сделанными при содействии
небезызвестнаго библиографа г. Силь-чевского, привожу данные о журнальной
работе Мордовцева, как в области исторического разыскания, так и
статистико-экономического обозрения: в «Русском Слове» были напечатаны:
«Кобзарь Шевченко»; «Стихотворения Карлина» (1860); «Падение Польши» (1861 —
1865); «Школьные воспоминания» (1863, автобиографические данные); «Об
«Исторических очерках» Буслаева, ответ Костомарову и выдержка из истории
Польши» (1861). В «Русском Вестнике» начала 1870-х годов Д.Л. Мордовцеву
принадлежит ряд очерков о мелких самозванцах XVIII века, по архивам поволжских городов. В «Деле» были
помещены, между прочим: «Последние годы раскольничьих скитов на Иргизе (1872 —
1876)», «Современное экономическое положение Поволжья» в шести статьях и
«Действительно ли мы богаты» (1873), «Как народ сам себя судит» (по поводу
трудов комиссии по преобразованию волостных судов и трудов
этнографическо-статистической экспедиции); «Железнодорожное дело в России и на
Западе» и «Значение рыболовства в народной экономии» (1874); «Деятельность
земства и его литература», «Печать в провинции» и «Не подождать ли отнимать?»
по поводу предположений о преобразовании волостных судов (1875); «Наши окраины,
безлюдье Севера и Восток или Запад», по поводу сборника Григорьева «Россия и
Азия и «Quos ego»! — ответ казанскому литератору (1876). В «Отечественных
Записках» находим следующие статьи Мордовцева, отчасти подписанныя буквами
С...о — М...ь, Д.: «Русские государственные деятели и Пугачев» (1868); «Один из
Лжеконстантинов», материалы для характеристики народных движений; «Кто был
усмиритель пугачевщины?» (1869); «Представляет ли прошедшее русского народа
какие-либо политическия движения?» (1871); «Что немцу здорово, то русскому
смерть» (1873); «Действительная причина самарского голода»; «Земство и его
деяния»; «Об экономических отношениях севера и юга России» (1874); «Нагаи
потери во внешней торговле» (1875); «О культурных признаках русскго народа»;
«Исторические чсрты даровитости русского народа»; «Где искать земству помощи в
деле народного образования?» по поводу книги Ростиславова о монастырях;
«Штербург, как центр рабочего тяготения»; «Что мне Гекуба и что я Гекубе», по
поводу замечания Вяземскаго о «Слове о полку Игореве» (1876); «Светочи
будущего», фельетон по уголовной статистике России, и «Северный вопрос после
восточного» (1877). Статья «Движения в расколе» (1874) подписана именем
Дионисиева. Без подписи явились статьи: «Крестьянский суд» (1874) и
«Десятилетие русского земства» (1875 — 1876).
Во второй
половине семидесятых годов Д.Л. Мордовцев, по
основании С.И. Щубинским журнала «Древняя и Новая Россия», становится
деятельным сотрудником этого издания и печатает здесь монографии: «Чума в
Москве», «Наша печать по отношению к русско-славянскому делу», «Три
детоубийства», «Суворов в народной поэзии», «Ванька-Каин», «Лсв Александрович
Нарышкин».<…>