Мишин, Геннадий Алексеевич. Семья / Г. А. Мишин // Надо помнить / Г. Мишин. - Саратов : [печать "ИППОЛиТ-XXI век"], 2008. - С. 138-170.

СЕМЬЯ

В начале прошлого столетия Покровская слобода считалась самым крупным хлебным рынком Самарского Заволжья. Первенство она перехватила у богатого села Балакова после того, как Общество Рязано-Уральской железной дороги проложило к Покровской слободе ширококолейную линию (взамен узкоколейки) и теперь сюда стали направляться главные подвозы хлебов из Заволжской степи. Уже в 1901 году путешествовавший в этих краях А. Маликов написал в своей книге: «Если взглянуть на линию громадных хлебных амбаров да на соседнюю с ним площадь, сплошь обставленную каменными зданиями, то всякий заезжий человек сразу же придёт к заключению, что Покровская слобода изобилует коммерческими людьми и крупными капиталами».

Вот эти-то крупные капиталы и появлялись от реализации пшеницы и ржи из упомянутых «громадных хлебных амбаров». А их в слободе к 1910 году насчитывалось, например, восемьдесят семь, общей вместимостью десять миллионов пудов. Амбары принадлежали покровским крестьянам-посевщикам и саратовским, нижегородским и рыбинским мукомолам и банкам: Русско-Азиатскому и Русскому для внешней торговли.

Торговые сделки хлебом совершались на бирже, располагавшейся в красивом кирпичном, ее собственном здании на Троицкой площади (теперь в нем находится книгохранилище). Здесь же работали, кроме упомянутых, отделения банков: Волжско-Камского, Русского торгово-промышленного, Петербургского международного - и два покровских банка: сельский и Общества взаимных кредитов.

На берегу Волги близ слободы стояли шесть паровых лесопильных заводов и нефтяные склады Восточного общества, Товарищества братьев Нобель, Общества «Мазут» и Общества Рязано-Уральской железной дороги. Вокруг железнодорожной станции работали костемольный и клееваренный заводы, далее - чугунно-литейный, кирпичные и черепичный, а также три паровые мельницы, не считая мелких фабрик.

Железнодорожных станций было две. Одна в самой Покровской слободе, другая - на берегу Волги.

В домах слободы, пятьсот из которых каменные, проживало более 30 тысяч жителей, что не так уж мало, если учесть, что в населённых пунктах Саратовской и Самарской губерний, имеющих статус города, в то время было: Балашов - 25 тысяч человек, Камышин - 21 тысяча, Петровск - 18 тысяч, Николаевск (ныне Пугачев) - 15 тысяч, Аткарск - 13 тысяч, Новоузенск, в уезд которого входила слобода Покровская, - 16 тысяч жителей.

Слобода имела несколько благотворительных учреждений и обществ, телефонную сеть, а дети обучались в восемнадцати учебных заведениях.

Вот в таком тихом, уютном и безбедном местечке на берегу Волги поселился молодой врач Абрам Григорьевич Кассиль, окончивший в 1901 году медицинский факультет Казанского университета. Сначала его направили работать земским врачом в один из глухих уездов Вятской губернии. Там Кассиль женился на милой, обаятельной Анне Иосифовне и с ней в 1904 году приехал в слободу Покровскую.

«По приезде в слободу, - вспоминал потом Абрам Григорьевич, - мое внимание привлекло содержание одной вывески, красовавшейся над воротами некоего Прайда: «Зубы дёргаем, кровь пускаем, банки ставим». Тогда врач понял, как вольготно жилось в слободе знахарям, костоправам, невежественным бабкам. Шарлатаны орудовали вполне открыто, ведь на всю слободу насчитывалось всего пять врачей. Неудивительно, что покровчане страдали от различных эпидемий. В 1981 году здесь свирепствовала холера, бывала она и в последующие годы. Поражали Покровскую слободу эпидемии скарлатины, дизентерии, уносившие сотни детских жизней. Почти десять процентов слобожан болели малярией, многие страдали трахомой.

«Не могло быть и речи о проведении мероприятий по профилактике заболеваний, - писал Абрам Григорьевич в одной из своих статей. - Даже для того, чтобы прочитать лекцию перед населением на медицинскую тему, требовалось специальное разрешение от губернатора. А получить это разрешение было нелегко хотя бы потому, что губернская канцелярия находилась в Самаре».

В этих ужасающих условиях, когда диагноз, ставившийся шарлатаном, звучал примерно так: «...в груди огонь печет», Абрам Кассиль выдерживал целые сражения, отстаивая лишнюю койку для общественной больницы на горячих волостных сходах. А сход «сыто бубнил»: «Не треба». Потом в газете «Саратовский вестник» сообщалось, как «господин старшина призывал господина доктора к порядку, а господин доктор требовал занесения в протокол слов господина Гутника: «Не треба».

Высокий, с курчавой блондинистой шевелюрой, Абрам Кассиль не раз своим громким голосом сокрушал на сходах невежество, тупость, неприкрытую жадность покровских купцов и землевладельцев.

Приходя возбуждённый домой, Абрам Григорьевич и в квартире продолжал громыхать резкими выражениями, наводя страх на домашних. Лишь жена, тихим голосом, могла успокоить его. Анну Иосифовну муж боготворил. И после нескольких лет супружества он, к ужасу и удивлению кухарки, приносил жену в столовую на руках и провозглашал: «Вот барыня приехала».

Анна Иосифовна была хорошей пианисткой и давала уроки музыки на дому. Её старший сын Лев Абрамович впоследствии рассказывал: «Целые дни у нас по дому разбегаются «расходящиеся гаммы», «скачут-пиликают экзерсисы (упражнения). Унылый голос насморочной ученицы сонно отсчитывает;

- Раз-ын, два-ын, три-ын, четыре-ын...

И мама поет на мотив бессмертного «Ханона» (сборник упражнений для пианиста-Г. М).

- Первый, пятый, третий палец, снова первый и четвёртый. Тише, руку не качай, пятый, первый...».

Работа давалась Анне Иосифовне нелегко. Она страдала сильной близорукостью. Чтобы следить за нотами на пюпитре, наклонялась к нему очень близко и напряжённо вглядывалась. В конце дня в глазах Анны Иосифовны «рябило от черненьких вибрионов, которые назывались нотами».

Абрам Кассиль пользовался в слободе большой популярностью. К нему обращались за помощью не только обитатели ближних улиц, но и жители окраин. Популярность рождалась прежде всего из необычайной работоспособности врача, из добросовестного отношения к делу и из уважительного обращения с каждым больным, независимо от его чина, звания.

«Отец знаком со всей слободой, - с гордостью говорил старший сын Абрама Григорьевича. - Нарядные свадебные кортежи почти всегда считают долгом остановиться перед нашими окнами. Цветистая кутерьма окружает наш дом. Брешка засеяна конфетами. Сотни бубенцов брякают на перевитых лентами хомутах. На передних санях рявкает среди ковров оркестр. И пляшут, пляшут прямо в широких санях, с лентами и бумажными цветами в руках, багровые визжащие свахи».

В 1905 году у Абрама Григорьевича и Анны Иосифовны родился первый сын, Левушка. Через три года ещё один - Ося, Иосиф. С рождением детей появилось много новых забот, и главная из них - воспитание мальчиков. Родители стремились выполнить одновременно несколько задач: воспитание благородной души у ребёнка, обучение хорошим манерам, умение самостоятельно выполнять элементарную работу по дому и, конечно же, образование.

Облагораживание детских душ происходило в основном на фоне общения мальчиков с домашним животным миром. У Кассилей дружно уживались кошки с собаками. Правда, не сложились отношения семьи с козлёнком. Абрам Григорьевич купил его для детей, и тот, надо признать, сразу понравился мальчикам. Крохотный, тёплый, с шелковистыми черными завитками, козленок, по определению домашних, походил «на воротник, убежавший с папиной шубы».

В первые минуты хрупкое существо на разъезжавшихся по линолеуму тонких ножках вызвало у всей семьи улыбки умиления. Но когда из козленка посыпались на пол и ковер «кедровые орешки», улыбки сохранились лишь на детских лицах. Потом новый обитатель обжевал атласные обои в кабинете Абрама Григорьевича и намочил на кресло, а затем, оставленный детьми без присмотра, вспрыгнул на открытое пианино и застучал по клавишам так, что от «страшной» музыки отдыхавший после обеда Абрам Григорьевич проснулся и заторопился в больницу на вечерний обход Не зажигая света, он надел брюки и вышел в столовую. При появлении мужа Анна Иосифовна сделала большие глаза и всплеснула руками. Поразило её то, что одна из штанин солидного покровского врача была обглодана.

На этом проживание козленка в семье Кассилей завершилось, и он вернулся к прежнему хозяину.

Заботиться о домашних животных детям не всегда нравилось. Собака кусала мальчиков, когда те делали ей модную прическу, кошка исцарапала Осю за то, что он почистил ей зубы папиной щеткой. Тот же Ося, под впечатлением посещения с родителями слободского кладбища, доставал из аквариума рыбок, клал их в спичечные коробки (гробики) и хоронил в песке.

И все же плоды воспитания проявились довольно быстро. Уже в семилетнем возрасте Левушка Кассиль искренне переживал несчастье на Покровском костемольном заводе. Там под обломками рухнувшей стены сушилки погибло около ста рабочих. Мальчик гордился, что его отец сутками находился в больнице, оказывая помощь пострадавшим в катастрофе, и возмущался тем, что директор костемольного завода остался без наказания. А от взрослых он слышал, будто именно по приказу директора на ветхую сушилку нагрузили костей столько, что стена не выдержала и рухнула.

В семье Кассилей детей старательно обучали хорошим манерам. Им объясняли, что, сидя на стуле, нельзя болтать ногами, а за обеденным столом - языком. Абрам Григорьевич даже придумывал премии за выполнение этих правил. Например: гривенник обещался тому, кто промолчит весь обед или ужин. Анна Иосифовна выразила сомнение в целесообразности подобного премирования: «... как бы не разориться».

Муж ее успокоил и оказался прав. Никто из сыновей ни разу не заработал и рубля.

Абрам Григорьевич запрещал детям произносить грубые слова. Они старались, но не очень. Быть может, потому, что отец сам, человек вспыльчивый, нередко отпускал запрещенные им самим выражения.

Если же кто из сыновей разольет, разобьет, насорит, Абрам Григорьевич требовал, чтобы напроказивший сам убирал за собой, обращаться за помощью к служанке строго запрещалось. За мелкие проказы и ослушания дети получали родительский выговор, за более значительные - их отправляли в «аптеку». Так в доме называлась полутемная проходная комнатушка, где хранились пузырьки, бутылки с микстурами, коробочки с лекарственными порошками. В «аптеке» стояла «скамья подсудимых», на которую отсылали провинившихся.

Пусть у читателя не возникнет впечатления, что детям в семье Кассилей все запрещалось и ни в чем не было свободы. Совсем нет. Когда родители уходили на работу, мальчики оставались дома одни, не считая прислуги, занимавшейся хозяйственными делами. Братья не скучали. К их услугам была специальная гимнастическая комната, игрушечные поезда, пароходы, автомобили. Многие развлечения мальчики придумывали себе сами. Иногда инициатива в придумывании игр переходила допустимые границы, и тогда, при вечернем подведении итогов дня, Леля и Ося имели возможность отправиться в «аптеку».

Образованию сыновей в семье Кассилей придавалось огромное значение. Мальчиков рано обучили чтению, познакомили с основами русского и иностранных языков, опытные художники преподавали им рисование, а мама усердно занималась с детьми музыкой.

Абрам Григорьевич и Анна Иосифовна очень любили чтение. В их доме имелось хорошо подобранное собрание русской и зарубежной классики, выписывались журналы и газеты, в том числе и медицинские.

Абраму Кассилю исполнилось тридцать семь лет, когда он в первый раз пошёл в покровскую бесплатную библиотеку-читальню. Случилось это 10 января 1913 года. Дата запомнилась семье. Дело в том, что в этот день состоялось открытие первой в Покровске бесплатной библиотеки-читальни, а Абрама Григорьевича с супругой пригласили на торжества по этому поводу.

Располагалась библиотека-читальня в нижнем этаже Первого мужского училища, рядом с волостным правлением. Абрам Григорьевич ходил туда часто и как на праздничное гулянье: тщательнее обычного выбритый и особенно аккуратно одетый. Ходил Кассиль, как правило, в читальню, поскольку она работала с 18 до 20 часов, удобное для него время. Библиотека же открыта была днем с 10 до 12 часов и после перерыва с 16 до 18 часов. Если Абраму Григорьевичу удавалось пойти в библиотеку днем, он брал с собой детей, что вызывало их нескрываемую радость.

Литературу А. Кассиль любил и хорошо знал. Неплохо владея словом, он писал научно-популярные статьи на медицинские темы и публиковал их в различных журналах, а в 1935 году он написал и издал книгу «Женские болезни и их предупреждение».

Абрам Григорьевич сблизился с покровскими литераторами, особенно с Гаррием Шнитке, отцом крупнейшего композитора нашего времени Альфреда Шнитке. Нередко Кассиль был зачинателем каких-либо дел, связанных с литературой.

В начале 1911 года вся культурная Россия готовилась отметить юбилей творческой деятельности известного писателя Владимира Галактионовича Короленко. Группа покровчан по инициативе А. Г. Кассиля и ещё несколько местных интеллигентов 27 января 1911 года послала писателю приветственное письмо, в котором говорилось: «Под тяжестью гнетущего безвременья, когда «Макар» снова объят кошмарным сном, (имеется в виду рассказ В. Короленко «Сон Макара». - Г. М.), когда в сумраке действительности один за другим гаснут путеводные огоньки, когда закатилось солнце русской совести, - отрадно знать, что на родной земле есть ещё в лице Вас, дорогой Владимир Галактионович, великое сердце, согревающее холод неприглядной нашей жизни.

В юбилейный день многополезной Вашей деятельности шлем Вам из центра широких степей Заволжья горячий привет и пожелания долголетнего здоровья на пользу родной литературы и общественности».

Письмо подписали около пятидесяти человек учителя и врачи, банковские и конторский служащие, железнодорожные рабочие и крестьяне.

Письмо в Полтаву, где жил тогда Короленко, отвез покровский фельдшер Н. Я. Маклецов. Он же привез в слободу ответ Владимира Галактионовича с благодарностью за поздравление.

А однажды Абрам Григорьевич едва не встретился с выдающимся ученым-биологом Ильей Ильичом Мечниковым. Кассиль знал из газет, что вниз по Волге до Астрахани отправилась на пароходе «Достоевский» международная врачебная экспедиция. В ее составе, кроме профессора Мечникова, находились ассистенты Пастеровского института в Париже доктора Бюрне и Салимбени и японский ученый доктор Яманучи.

Абраму Григорьевичу очень хотелось встретиться со светилами мировой науки, проконсультироваться по интересующим его вопросам. Поэтому он внимательно следил за продвижением «Достоевского» по Волге, тем более что в Саратове удалось узнать о возможной остановке в Покровской слободе. Стал известен и день приезда экспедиции - 14 мая 1911 года.

Утром этого дня у Кассиля было множество дел. Наконец он освободился и на извозчике отправился к покровской пристани у дебаркадера железной дороги, в четырех километрах от слободы. На пристани ему сказали, что «Достоевский» был, простоял всего пять минут и проследовал дальше, в сторону Саратова... А к ученым на пароход приходил газетчик из «Саратовского листка».

- В какое же время это было? - поинтересовался Абрам Григорьевич.

-В девять тридцать пять...

Часы Кассиля показывали начало одиннадцатого.

С другим русским талантом, писателем Алексеем Максимовичем Горьким, Абраму Григорьевичу все же посчастливилось встретиться. Произошло это в 1929 году в Москве в дни работы IV Всесоюзного съезда работников охраны материнства и детства. А. Г. Кассиль находился среди делегатов съезда, в группе врачей и работников органов социального обеспечения города Покровска. Почетным гостем присутствовал Алексей Максимович.

В перерыве между заседаниями к писателю подошли Абрам Григорьевич, участница гражданской войны Таисия Вишневская и две другие делегатки от Покровска. Они попросили писателя сфотографироваться вместе с ними на память о встрече. Горький охотно согласился, сказав: «Хотя я с Верховья, а вы с Низовья - мы почти земляки. Мы - волжане».

Здесь уже рассказывалось коротко, в каких скверных условиях работал слободской врач Абрам Кассиль. Эти условия начали меняться с приходом в Покровск новой власти.

Нельзя утверждать, что Абрам Григорьевич мечтал о победе пролетарской революции. Однако он, как и большинство покровчан, жил в радостном ожидании перемен, обещанных большевиками. И надо признать: он не во всем ошибался. Уже в августе 1918 года, когда в республике царили разруха и голод и большая часть мужского населения занималась не развитием народного хозяйства, а убийством на гражданской войне, в Покровске открылась лечебница, бесплатно снабжавшая детей не только необходимыми медикаментами, но и пастеризованным молоком.

В 1922 году в городе открылись первые ясли, в 1923 году - санаторий для больных туберкулезом, в 1924 году - диспансер, в 1925 году - первый рентгеновский кабинет, в 1927 году - первая консультация для женщин, позже для детей, в 1932 году - центральная поликлиника.

Развивалось здравоохранение и после Великой Отечественной войны.

И, как обычно, ко всему, что касалось медицины, с живейшим интересом и вниманием относился Абрам Григорьевич Кассиль. Он не только на высоком профессиональном уровне лечением и профилактикой женских и детских заболеваний, но и много энергии отдавал общественной работе. Абрам Григорьевич состоял членом различных городских комиссий, шестнадцать лет бессменно возглавлял медицинское научное общество врачей Энгельса, являлся организатором и руководителем городского общества охраны материнства и детства. Немало полезного сделал Кассиль, будучи избранным депутатом Городского Совета.

Жизнь этого интереснейшего человека, заслуженного врача Российской Федерации, награжденного орденом Ленина, закончилась в марте 1951 года.

* * *

С рождением в 1905 году сына, первенца в семье, у Кассилей значительно прибавилось хлопот. Левушка, или, как его называли домашние, Леля, был беспокойным, подвижным мальчиком. Мать, Анна Иосифовна, не могла оставить его ни на час. Даже не оставалось времени на преподавание музыки, а ведь уроки приносили весьма заметные средства в семейный бюджет. Стало чуть легче после того, как Анна Иосифовна сходила однажды на биржу труда и привела в дом двенадцатилетнюю украинскую девочку Машу, приехавшую в слободу Покровскую из деревни Валуевки Новоузенского уезда в поисках работы. Машенька нянчила Лелю, помогала в уборке по дому, а Анна Иосифовна в это время растолковывала азы нотной грамоты Покровским девчонкам и мальчишкам.

Леля рос быстро. Вот уж и учителя стали приходить в их дом на Кобзаревой улице (теперь - Коммунистическая, 49), учить мальчика грамоте. Выучившись писать, любознательный и вдумчивый малыш стремился многое записывать, чтобы не забыть нечто примечательное. Даже на ночь с собой в кровать он брал бумагу и карандаш.

Бывало, лунной ночью схватится из кроватки, - вспоминала няня Мария Петровна, - и на подоконнике или столе что-то записывает. Я спрашиваю: «Лёвушка, что ты не спишь? А он говорит: «Нянюшка, мне такая интересная думка пришла, такое дело большое, а я, если усну, утром не вспомню. Поэтому хочу записать, что придумалось ночью».

О чём писал маленький Лев Кассиль, няня не ведала, поскольку сам он не говорил об этом, а она прочитать не могла - грамоты не знала.

Однажды Абрам Григорьевич в воспитательницы старшему сыну пригласил бонну из «хорошего дома». Об этой немке Августе Карловне писатель Лев Абрамович вспоминал годы спустя: «Такой злобной ведьмы я больше не встречал. Меня она невзлюбила с самого начала, а мне она была омерзительна до конца».

- Вот я и к евреем попала - ехидно обращалась она к Левушке. - А знаешь, что ваши древние Христа к кресту прикнопили. Ваше племя бог проклял. И тебе на том свете крыса живот выест... А знаешь, как вас зовут? Жиды...

Напуганный и обиженный мальчик плакал, называл бонну дурой и обещал пожаловаться маме.

- Иди, иди, - кривлялась Августа Карловна. - Жалуйся. Иуда-предатель тоже из ваших был.

А Леля не жаловался, только плакал.

Бонну вскоре уволили. Зато стал приходить добрый и умный учитель игры на саратовской гармошке. Семилетний Левушка проявлял хорошие музыкальные способности, быстро выучился играть и иногда аккомпанировал няне Маше, когда она пела песни «про хохлятскую долю».

В 1911 году Кассили еще жили на Кобзаревой улице. Недалеко от них, на пересечении Кобзаревой и Хорольского переулка (теперь - угол улиц Коммунистической и Театральной, где находится сквер у здания театра оперетты), стоял особняк домовладельца Гейнца. Арендовавший его Иван Осипович Широков, мастер-ювелир, устроил в здании электротеатр для показа «синематографа». Для любителей покровской старины скажу, что, когда в 1912 или 1913 годах дом Гейнца сгорел, И. О. Широков и его супруга Антонина Алексеевна Юмашева, учительница, построили новый кинотеатр «Эльдорадо» в том же Хорольском переулке. В двадцатые годы, отобранный у владельцев Советской властью, он назывался «Эхо», а в тридцатые переименован в «Ударник».

Покровские мальчишки по несколько раз ходили смотреть в «Эльдорадо» одни и те же приключенческие киноленты. Например, в феврале 1911 года электротеатр предлагал зрителям: в пятницу и субботу детективы «Шайка», «Семь точек», в воскресенье и понедельник - кинодраму «Гладиатор Спартак». Примерно такой же репертуар был в другом кинотеатре «Пробуждение», владельцем которого был известный в слободе и округе продавец сельскохозяйственных машин С. П. Петров. Теперь в этом значительно перестроенном здании работает театр оперетты.

Левушка Кассиль ходил в электротеатр с отцом, матерью или няней. Он заворожено смотрел на мелькающие на экране безголосые человеческие фигурки и мучительно старался вникнуть в суть происходившего. Тапёр лениво поигрывал на рояле, а Анна Иосифовна слегка поморщивалась, когда он слишком откровенно фальшивил.

В марте того же года по Покровской слободе прошёл слух, что в электротеатре Широкова будет показываться идущий с успехом в Саратове кинофильм «Фантомас» по роману П. Сувестра. Однако некстати вмешалась весенняя распутица. 16 марта газета «Саратовская копеечка» сообщала, что в Покровской слободе «вследствие непролазной грязи закрылись оба синематографа».

Кинофильмами в слободе «болели» дети и взрослые, много говорили о его прошлом, настоящем и будущем. Но если о будущем кинематографа покровчане ничего вразумительного сказать не могли, то о прошлом... Левушка слышал, как один знакомый отца говорил с видом знатока:

- В наши дни кинодело достигло высокой степени развития. Я же помню первую демонстрацию синематографа в Саратове. Было это в мае 1897 года.

В Саратов из Казани привезли движущиеся фотографии Люмьера, имевшие там великий успех. В Саратове первый синематограф тоже ожидался с нетерпением. К тому же местная газета умело подогревала страсти. Объясняя большой успех движущихся фотографий, она писала: «Синематограф этот отличается от других тем, что изображаемые предметы обрисовываются со всей отчетливостью и в натуральную величину. В Саратове это новинка, которую стоит посмотреть».

В электротеатре Широкова Леля Кассиль впервые познакомился и с профессиональным спортом. По вечерам здесь проводились схватки мастеров французской борьбы. Наблюдая за борцами, шестилетний мальчик ещё не мог оценить значимости события, а на ковёр между тем выходили широко известные во всей России борцы, такие как чемпион мира Збышко-Цыганевич или Гамма, прозванный «Львом Индии».

Любовь писателя Льва Кассиля к спорту, так хорошо известная у нас в стране, рождалась у него в самые ранние годы жизни. Отец, Абрам Григорьевич, идя на какие-либо соревнования, брал с собой и сына.

Летом 1913 года в Саратове на Театральной площади проводились губернские соревнования по лёгкой атлетике. Отец и сын Кассили были на них одними из самых страстных болельщиков. Леля просто визжал от радости, когда усатый, щеголеватый спортивный судья объявил по площади, что Покровский спортсмен победил в беге на дистанции сто метров. И уж самой высшей точкой у мальчика достигла радость и гордость, когда тот же молодой человек из слободы Покровской показал лучшее время на четырёхсотметровой и полуторакилометровой дистанциях.

Для тех, кто интересуется историей покровского спорта, я назову фамилию трёхкратного победителя губернских соревнований 1913 года. Им был покровчанин Кулаков, показавший в беге на сто метров результат 12,4 секунды, на четыреста метров - 57,6 секунды и на тысячу пятьсот - 4 минуты 56,6 секунды.

Приезжали Кассили на Театральную площадь Саратова и как футбольные болельщики. Особенно если играла покровская команда, или левобережная, как её называли саратовцы. С упоением, едва различимые в клубах пыли, гоняли юноши старенький мяч по центральной площади Саратова, самоотверженно защищая честь своих городов.

Увлечённый футболом, Леля и сам иногда играл в уличной команде слободских мальчишек, чаще всего голкипером, вратарём. Быть может, воспоминание об этих играх породили позднее произведения писателя Льва Кассиля «Вратарь республики».

В 1913 году газета «Саратовская копеечка» в № 103 опубликовала объявление: «Врач А. Г. Кассиль переехал на Базарную площадь, дом Ухиных».

Хозяева дома Ухины жили на втором этаже, семья врача Кассиля - на первом. Их квартира состояла из кабинета Абрама Григорьевича, где он принимал больных, - и посторонним, тем паче сыновьям-озорникам, вход в кабинет был строго запрещён. Рядом находилась гостиная, далее детская комната и спальни. Прислуга и работники жили в подвальном помещении.

Леля любил сидеть на подоконнике своей комнаты и наблюдать через окно за пёстрым, разноликим, разноголосым базаром.

«Хрумкая жвачка сотрясала торбы распряжённых лошадёнок. Возы молитвенно простирали к небу свои оглобли. Снедь, рухлядь, бакалея, зелень, галантерея, рукоделие, обжорка. Тонкокорые арбузы лежали в пирамидах» - описывал Кассиль зрелище из окна.

От электротеатра Широкова вдоль домов по краю Базарной площади пролегал неширокий бульвар «Брешка», по которому вечерами прогуливалась едва ли не вся слобода. Теперь на месте Брешки сквер вдоль площади Ленина.

Левушка Кассиль, наблюдавший жизнь Брешки, или Брехаловки, как её именовали в народе, позже описал бульвар в повести «Швамбрания».

«Вся Брешка - два квартала. Гуляющие часами толкались туда и назад, от угла до угла, как волночки в ванне - от борта до борта. Девчата двигались посредине. Они плыли медленно, колыхаясь. Так плывут арбузные корки у волжских пристаней. Сплошной треск разгрызаемых каленых семечек стелился над толпой. Вся Брешка была черна от шелухи подсолнухов. Семечки называли у нас «покровский разговор».

Вдоль Брешки рядом стояли парни в резиновых ботах, напяленные на сапоги. Парни шикарно согнутым пальцем снимали с губ гирлянды налипшей скорлупы. Парни изысканно обращались к девчатам:

- Позвольте причалиться? Як вас по имени кличут.,. Маруся или Катя?

- А ну не замай... Який скорый! - отвечала неприступная. - Ну, хай тоби бис... чипляйся.

И целый вечер грузно толкалась перед окнами тупая регочущая, лузгающая Брехаловка».

Наблюдая из окна за лихими извозчиками со свистом опускающими упругие кнуты на спины лошадей, Левушка провожал их завистливым взглядом.

«Я мечтал, - вспоминал он лотом,- как и многие мои пешие сверстники, сделаться извозчиком, так как автомобили и самолеты в то время обретались ещё за пределами мечты».

Впрочем, иногда, Леля, что называется, отводил душу. Случалось, что Абрам Григорьевич нанимал таратайку с лошадью, но без кучера, и сам брался за вожжи. Лошадь под его «но-о» и «эй» резко перебирала ногами и быстро катила повозку. Изредка Абрам Григорьевич доверял старшему сыну вожжи на несколько секунд, что доставляло Леле неслыханное удовольствие. Однако после того как Абрам Григорьевич опрокинул таратайку с детьми в огромную лужу, поездки без извозчика прекратились.

Из дома на Базарной площади осенью 1913 года Леля Кассиль отправился в покровскую мужскую гимназию, в здании которой теперь разместился филиал Саратовского института.

В то время в мужской гимназии занималось 102 ученика и работало 18 преподавателей. В женской гимназии было 250 воспитанниц и 24 учителя.

А начавшаяся год спустя первая мировая война застала Лелю во втором классе гимназии. До начала войны шутки, проказы, каверзы гимназистов были такими же, как три, пять, десять лет назад, но в 1914-м...

Учитель математики мужской гимназии Самлыков панически боялся всего, что напоминало о войне: возможного призыва в действующую армию, выстрелов, даже иногда солдатского обмундирования. Потому именно на его уроке в горящей классной голландке вдруг начинали взрываться патроны. Перепуганный учитель вскакивал со стула, делал шаг к двери, но наступал на безобидный с виду комочек бумаги - и раздавался взрыв. Следующий шаг Самлыкова заканчивался новым лёгким взрывом. Трясущимися руками учитель брал со стола табакерку с нюхательным табаком, чтобы сбить волнение. Но детские руки уже успели подсыпать в табак пороху и молотого чёрного перца.

Через несколько секунд по гулким коридорам двухэтажной гимназии громыхала канонада чихов Самлыкова.

Больше его в гимназии не видели.

На горе, в районе теперешнего городского стадиона, находился военный городок. За проволочным заграждением - дощатые бараки, в них солдаты 214-го пехотного полка.

Гимназисты сквозь проволоку производили с солдатами «бартерные» сделки. Взамен пирожков, солёных огурцов, яблок, квашеной капусты солдаты передавали юношам пустые гильзы, пряжки, кокарды, различные нашивки, пуговицы.

Офицерские принадлежности шли по более дорогой цене. Лев Кассиль припоминал, что за погон прапорщика он отдал каптенармусу два бутерброда с ветчиной, кусок шоколада «Гала-Петер» и пять отцовских папирос «Триумф».

Кстати, тот же каптенармус сообщил Левушке о том, что у них появился новый ротный командир - «дьявол... сатана треклятая» - поручик Самлыков.

Несколько недель спустя в Покровск (а с 1914 года слобода получила статус города) стали прибывать первые раненные. Появились военные лазареты. Затем в Покровск привезли первые партии военнопленных. Это были австрийцы. «В серых кепи, в гетрах, в толстых невиданных ботинках, ободранные, запуганные, толпились они у волостного правления. Плотная толпа любопытных беззлобно рассматривала их» - такими запомнились «австрияки» девятилетнему Кассилю.

За австрийцами в Покровске появились пленные мадьяры, венгры, чехи. Ненависти они не вызывали, разве что любопытство.

Едва покровчане начали привыкать к военным сводкам, к рассказам о фронте, как их умы стали будоражить новые понятия: забастовки, расстрелы рабочих, предреволюционная ситуация. А в феврале семнадцатого года из Саратова сообщили по телефону: «царя свергли»!..

Лето следующего 1918-го года Леля провёл в селе Квасниковка, отдыхал после нелёгкого учебного года. В Покровск он вернулся в августе и не узнал свой город. Базарная площадь перед домом опустела. Базар исчез, а обезлюдевшую площадь скребли метлами бывшие городские богатеи. Среди них был и директор костемольного завода, виновный в памятной аварии. На соседнем по Брешке доме появилась вывеска «ЧК», а из окна на втором этаже пугающе торчало дуло пулемёта… Ко всему прочему стало известно, что Покровск вышел из состава Самарской губернии и присоединился к Саратовской. «Давно бы так!» - радовались покровчане.

Неожиданно начались погромы. Если два десятка лет назад дома и торговые лавки евреев громили черносотенцы, то теперь во главе бесчинств стояли люди в солдатских шинелях, и громили они государственные винные и продовольственные магазины.

На Брешке толпа ворвалась в винный магазин, принадлежавший ранее торговцу Емцеву, и стала «бороться с пьянством».

Час спустя вся округа была пьяна. Вино из погребов несли кружками, кастрюльками, вёдрами на коромыслах. Что не могли унести - текло по придорожным канавам. Не имевшие посуды ложились на землю и пили вино из ручья. Люди упились, как свиньи, свиньи - как люди. «Большая обвислая хавронья купалась в болоте из мадеры. На углу страдал пестрый боров. Его рвало шампанским».

Большевики пытались навести порядок: уговаривали, требовали, грозили. Наконец, из окна ЧК затарахтел пулемет. Свист пуль сделал свой дело - Брешка опустела.

Жертвой погрома стал лишь один человек: утонул в чане с портвейном.

Перемены в городе продолжались. Мировая война, споткнувшись о пролетарскую революцию, переросла в гражданскую... Семья врача Кассиля переехала с Базарной площади на Аткарскую улицу.

Покровск восемнадцатого года - это большой военный лагерь. Обозы с фуражем, провиантом, тряпьём, оружием заполнили городские улицы. По Базарной площади неуклюже двигался вперёд-назад броневик, а на берегу Волги красноармейцы тренировались в метании гранат.

Здание гимназии, преобразованной в единую школу, передали под воинские учреждения. Школу перевели в классы бывшего епархиального училища, затем ещё куда-то.

«Мы переезжаем из дома в дом, - вспоминал Лев Кассиль учебу тех дней, - Мы переселяемся иногда по несколько раз в день. Переселением занимаются на большой перемене... Бывает, что утром мы не застаем школу на вчерашнем месте. И мы ищем ее по городу. Мы волочим по улицам парты и шкафы, глобусы и классные доски. И навстречу нам двигаются санитары с носилками и катафалками».

В начале зимы восемнадцатого вся семья Кассилей пришла, как и прежде, в кинотеатр «Пробуждение». Здесь Левушка в первый раз увидел не экран, а сцену, и играли на ней настоящие, профессиональные артисты. Ставили «Власть тьмы» Льва Толстого. В зале было холодно, публика сидела с поднятыми воротниками, грызла семечки и радостно аплодировала. Лев Кассиль запомнил, что стены кинозала, вернее, теперь театрального зала украшали всевозможные футуристический лозунги, а на самом видном месте были выведены известные шекспировские слова: «Мир - театр, люди-актеры».

С тех пор в Покровске начала действовать постоянный стационарный драматический театр. В неделю ставили не менее трех спектаклей. Идущего с успехом «Поруганного» сменяла «Ограбленная почта», за ней следовала «Судебная ошибка».

Из состава труппы того времени вышло немало известных в ту пору актёров. Антимонов стал киноактёром. Он исполнил роль отца Анки в фильме «Партбилет». Заслуженными артистами республики стали Свободин и Данилевская, в Московском театре сатиры успешно играла артистка Яроцкая. Все они стояли у истоков покровского театрального искусства.

В первые годы Советской власти Лев Кассиль некоторое время работал на общественных началах в городской детской библиотеке. Потом он вспомнил: «Меня целиком захватила шумная и деловая жизнь библиотеки. Я целые дни работал там после школы. Я ходил заляпанный краской, клеем, чернилами. Я был нагружен папками и заботами... Мы проводили доклады, устраивали широкие споры о книгах, литературные вечера и утра».

При библиотеке работал литературный кружок, который выпускал литературный журнал «Смелая мысль». Редактором и художником журнала стал Лев Кассиль. Он и свои заметки помещал в журнале вместе со стихами за своей подписью; правда, стихи, как признавался позже, переписывал из календаря.

В семье Кассилей часто гостили родственники из Саратова. Леле особенно нравился двоюродный брат Виктор Перельман, серьезно занимавшийся живописью. Виктор был на тринадцать лет старше Льва, но в общении с ним разница в возрасте как бы исчезала. Весёлый, остроумный, доброжелательный, Перельман был добрым другом и наставником Левушки. Под влиянием художника мальчик тоже заинтересовался изобразительным искусством. В пятнадцать лет переехав жить в Саратов и занимаясь там в трудовой школе второй ступени, Кассиль одновременно посещал занятия в Саратовском художественно-практическом институте. Виктор Николаевич Перельман преподавал в этом институте, затем уехал в Москву. Он участвовал во многих крупнейших выставках в нашей стране и за рубежом, его произведения имеются в Государственной Третьяковской галерее, в Русском музее в Санкт-Петербурге.

Учась в Саратове, Лев Кассиль был крайне занят, тем не менее выкраивал время на чтение книг любимых авторов, на посещение театров и музеев. Любимым музеем был, конечно же, Радищевский, в экспозиции которого находились произведения великих мастеров всех жанров отечественного и западноевропейского изобразительного искусства.

В 1922 году в Саратове открылся новый музей: «Музей голода». Лев Кассиль некоторое время не решался пойти в этот музей, чтобы не вспомнить того, что пришлось пережить в предыдущем году. Тогда один из руководителей Покровского горсовета заявил: «Голод достиг высшего предела. Голодают девяносто процентов населения. Продовольствия нет. Все столовые закрыты. Съедены все животные - рабочий, молочный скот, суслики, собаки и кошки, люди питаются отбросами, растет людоедство». Кассиль сам читал в газете, что в соседней с Покровском деревне «голодная женщина отрубила от человеческого трупа руки и ноги, которые съела».

«Музей голода» был организован в помещении Саратовского этнографического музея на углу улиц Армянской и Коммунарной. Он должен был явиться хранителем всего того материала, который рассказывал о голоде в Саратовской губернии и борьбе с ним. В музее экспонировались разнообразные виды суррогатов хлеба и пищи, какими питалось голодное население. Лев Кассиль видел хлеб из крапивы, лебеды, арбузных корок, желудей, тальника, тыквенной кожуры, дубовой коры, репейников, даже из белой глины. Был хлеб, замешанный на обычном песке.

С выставленных в музее фотографий смотрели на Кассиля измученные лица голодных детей и взрослых, их исхудавшие с выпирающими ребрами тела, распухшие груды трупов, сваливаемые в общие могилы. Кассиля удивило то, что на эти ужасы голода приходило смотреть ежедневно по несколько сот человек.

Художественный институт Лев Кассиль не окончил и художником не стал. В Энгельсском филиале облгосархива хранится справка, из которой видно, что Лев Абрамович Кассиль в августе 1923 года был командирован в Москву на учебу на физико-математический факультет Первого Московского государственного университета.

В столице он жил на Таганке, в семье давнего друга своего отца. Об этой дружбе следует рассказать подробнее.

Два молодых человека учились на одном медицинском факультете Казанского университета и дружили настолько крепко, что по окончании учебы поклялись не забывать друг друга. А если у них впоследствии будут дети, мальчик и девочка, то поженят их.

Один из друзей уехал в Покровскую слободу, женился, и у него появился сын Лев (в семье звали Леля).

Второй поселился в Москве. В его семье родилась девочка. Ее назвали Еленой (по-домашнему - Леля).

Двадцать лет спустя высокий, озорной, остроумный Леля из Покровска приехал на учебу в Москву и поселился на Таганке в семье друга отца, у которого выросла стройная с лучистыми каре-черными глазами девушка.

Леля и Лена встретились и, конечно же, - классическая ситуация - полюбили друг друга.

Учась в Москве, Лев Кассиль о литературном творчестве и не помышлял. В гимназические годы он увлекался музыкой, рисованием. Мечтал стать то архитектором, то кораблестроителем, то естествоиспытателем. В столице увлекся «Синей блузой», живой театрализованной, злободневной сатирической газетой. Синеблузник Кассиль был одновременно автором и исполнителем: придумывал и писал лозунги, сочинял и пел частушки, участвовал в репризах и драматических сценках.

Разнообразие, суетность, необычность столичной жизни ошеломили юного провинциала. Впечатлений было так много и они казались столь значительными, что Лев Кассиль считал необходимым поделиться ими со своими родственниками в Покровске. Письма писались живописным, остроумным, образным языком и читались дома с большим интересом. Младший брат Иосиф подметил, что письма Левушки из Москвы похожи, скорее, на корреспонденции для газеты, если из них, разумеется, убрать все личное. Однажды Ося показал письма брата отцу своего приятеля, сотруднику покровской газеты. Письма понравились, и вскоре отрывки из них появились в местной газете как корреспонденции из Москвы.

В январе 1924 года Лев Кассиль пережил в Москве потрясение, о котором тоже написал родным в Покровск. С легкой руки Иосифа оно появилось потом в газете «Саратовские известия». Этим потрясением было посещение Колонного зала Дома Союзов во время похорон В. И. Ленина.

Тогда был 1924 год, и смерть вождя пролетарской революции искренне переживалась россиянами как величайшее горе. Сам Лев Кассиль, трижды выстаивая очередь в Доме Союзов, даже терял сознание.

Вот отрывок из его письма домой, опубликованного в Саратове: «Дом Союзов. Круглые сутки, днем и ночью, ночью и днем, проходит Москва, проходит республика перед гробом вождя... Проходит, обнажив понурые головы, всматриваясь в дорогие черты, запечатлевая их в своей памяти. А внизу у подножия здания, в темной морозной ночи - освещенная мигающими огнями костров - двойной змеей вытянулась у двух дверей гигантская бесконечная очередь. Что им двадцатисемиградусный мороз, жгучий ветер?! Все готовы простоять сколько угодно, лишь бы попасть в Колонный зал, в последний раз посмотреть на него...»

Публикации московских писем Льва Кассиля делались без ведома автора. В 1925 году он написал рассказ «Приемник мистера Кисмиквика», заранее планируя опубликовать его. Посланный в газету «Новости радио», рассказ был сразу напечатан.

Принято считать, что с этого времени Лев Кассиль стал серьезно готовиться к литературному труду. Найденный энгельсскими архивистами документ опровергает это утверждение. В сентябре 1926 года Лев Абрамович Кассиль собственноручно написал заявление о переводе его с физико-математического факультета Московского университета на инженерно-строительный факультет Московского высшего технического училища. К заявлению приложено ходатайство Главного управления профобразования РСФСР о переводе Л. А. Кассиля в МВТУ. Значит, публикация первого рассказа еще не определила в его сознании будущую профессию.

Два года Кассиля нигде не печатали. Лишь в 1927 году ташкентская газета «Правда Востока» опубликовала его очерк, а заодно предложила стать ее московским корреспондентом.

Начав работать над автобиографической повестью «Кондуит», Лев Кассиль решил показать несколько глав Владимиру Владимировичу Маяковскому. Позднее Кассиль вспоминал о посещении великого поэта в конце 1927 года: «Я пришел к обитой клеенкой двери в Гендриковом переулке. На двери была маленькая дощечка с именем великого Маяковского. Я вбежал по лестнице, а сердце от волнения скатилось вниз по ступенькам. Я позвонил, и мне открыли... Через эту дверь я вошел в литературу».

В январской книжке «Нового Лефа» за 1928 год, издаваемого Маяковским, появился очерк Льва Кассиля «Изустный период в г. Покровске» с подзаголовком «Из материалов к книге «Кондуит». Но в дальнейшем ни одна строка из этого очерка не вошла в текст «Кондуита», да и весь очерк никогда больше не переиздавался. Поэтому я считаю нужным привести его здесь с некоторыми сокращениями.

«Покровск на Волге - столица. Главный город немцев Поволжья... Вывески двойные - немецко-русские. Язык тройной. Вроде одеколона. Украинский, русский, немецкий.

Интересный городок. Летом пыль - жуть. А это было зимой. В 1927 году. Снег был до окон, до крыш, до безобразия.

У Халтурина - это значит, в клубе им. Ст. Халтурина. Клуб совторгслужащих. Раньше назывался приказчичий. Когда переименовали, все думали, что будет вроде ресторана - кабаре. Халтурный клуб.

Клуб - культурный центр города. Напротив маленькая электростанция. Сидишь в клубе, и кажется, будто на пароходе. Гул и трясение. И весь переулок в гуле. На дощечке написано, что переулок Театральный. А на самом деле это «Брешка», или «Брехаловка». Как хотите. В клубе ничего от Брехаловки. Там в клубе библиотечка, журналы первой свежести, чистота, хоркружок и «просьба вытирать ноги»...

Библиотекарша - интеллигентная, в шляпке и валенках - сказала мне: «Приходите к нам завтра. У нас вот тоже кружок есть. Литературный» - и смутилась. Стыдное это слово - литература. Скажет человек, а самому совестно станет.

Кружок по составу оказался такой. Анкеты я не проводил. А так, на глаз. Служащие девицы. Нарсудья. Врач. Учительницы. И одна даже тетка Пильняка (Пильняк Борис - известный советский писатель. - Г. М). Безрукий немец, страстный шахматист и футболист (фигуры двигает зубами). Поэт-красноармеец, поэт-бухгалтер, местный драматург, автор многих пьес на украинском языке...

Сначала председатель читал свои стихи. Я держался критиком, курил трубку. Стихи были слабые, мученые, как замытая акварель. И рифмы старенькие, глагольные (идут - ведут). Указал на это. А для сравнения - рифму Маяковского. Автор стал спорить. Красноармеец тоже, «Мы, - говорит, - не футуристы, одна непонятность будет. А искусствовед из Наркозема, злоедущий парень, говорит: «... а вот почему Маяковский совсем не понятен?» (Все обрадовались: уели москвича).

- А вы его читали? - спрашиваю.

- Пробовали и ни черта не понимаем...

- Позвольте, я вам что-нибудь прочту из Маяковского? Снисходительно согласились.

Комната была небольшая. Голос у меня не комнатный. «Синеблузый голос». До Маяковского далеко. До волжских водоливов ближе. А они, как известно, с баржи на баржу в половодье выражаются. Без натуги. Вполголоса.

Прочел я «Левый марш» Маяковского. Много раз слышал и усвоил его манеру.

Возбужденные глаза, и слышно, как электростанция гудит. Кончил, у безрукого немца движение... зааплодировать ногами. И вдруг все заговорили смущенно и восторженно.

- Да, это действительно другое дело.

- Силища какая!

- Вы нарочно понятное выбрали!

Но кто-то вспомнил, что «Левый марш» в кружке читали и - «не поняли».

... В Саратов приезжал Маяковский. Весь кружок ездил на его лекции. Ночью возвращались. Многие пешком. Мороз. Семь верст замерзшей Волги. Приехали туго набитые Маяковским и восторгом...

Разные слухи поплыли из Саратова.

Бодро пришел Маяковский в гублит и представился. А там спрашивают:

- А кто это такой - Маяковский? И это в гублите-то!

А еще будто ходил он по гостинице «Астория» (теперь гостиница «Волга». - Г. М.) утром в одних трусах. Принимал воздушные ванны. Может быть, это вранье.

Принимал ли Маяковский ванны, так я не знаю, но что баню мне за это в кружке задали, это знаю.

- Что же это ваш Маяковский? - укоризненно говорили кружковцы, - нехорошо без штанов-то.

И крыть было нечем...

Незадолго до моего отъезда кружок устроил большой литературный вечер в рабочем районе.

Я приготовил Маяковского...

Зал громадный. Театр недостроенный. Кирпичные стены. Стропила. Акустика паршивая. И битком. Тысячи полторы. Железнодорожники, деревообделочники и костемольщики.

Прочел с подъемом. Дошло. Шибко хлопали, топали ногами и дружно орали «быс»...

Я научил покровчан читать Маяковского. И я тоже горд. В покровском масштабе».

Лев Абрамович был ярым поклонником и пропагандистом поэзии Маяковского, любил его как талантливого, верного старшего товарища. Письма в Покровск часто украшались описанием встреч с Маяковским. Приведу отрывок из письма Льва Кассиля к покровским родственникам, который не публиковался еще ни в одной книге. Предновогоднюю ночь 1929 года Кассиль описал так:

«... начали мы встречать Новый год еще 30-го. В этот день исполнилось 20-летие литературной деятельности Владимира Владимировича Маяковского. Мы выпустили стенгазету «20 лет как одна копеечка, или Никаких двадцать».

В Гендриковом было организовано веселейшее торжество, шутейный юбилей… Были и Мейерхольд с Зиной Райх, и артисты МХАТа, и крупные гэпэушники, художники, Вас. Каменский и т. д. 42 человека. Вся квартира была обращена в выставку. Книги Влад. Влад., плакаты выступлений, футуристические афиши, плакаты РОСТа работы Маяковского, полицейский архив слежки за «Высоким», альбомы вырезок на всех языках, карта обоих полушарий с указанием мест, где выступал Влад. Влад., и многое еще другое, даже потолки были оклеены... Василий Каменский лихо играл на гармони. Мы исполнили торжественную кантату, сочиненную Семкой Кирсановым. Затем состоялось пародийное чествование. Юбиляр сидел, одев на лицо козлиную маску, и блеял... Замечательные шутливые стихи читали Каменский, Незнамов, Кирсанов. Затем я организовал живые загадочные картинки но цитатам из Маяковского... После ужина, шампанского и фокстрота пели частушки, читали стихи. Под конец и сам Влад. Влад. прочёл свои старые стихи. Читал непередаваемо хорошо, чудесно, изумительно (хотя и пьян был)... Сразу повеяло Историей.

Дурачились мы до четырех часов и до изнеможения».

В 1930 году Лев Кассиль становится штатным сотрудником газеты «Известия». Сразу же начал пробовать силы почти во всех газетных жанрах: рецензии на книги, кино и театральные постановки, оперативные репортажи с места событий, путевые очерки, фельетоны, проблемные статьи. Поразительная активность Льва Абрамовича, неутолимая жажда деятельности в соединении с большим талантом дали скорые результаты. Он быстро выдвинулся в число ведущих журналистов крупной столичной газеты.

Работа газетчика позволила Кассилю встретиться, познакомиться и подружиться со многими выдающимися людьми отечественной науки, искусства, труда. Он побывал в доме, затем переписывался с провидцем космических свершений К. Э. Циолковским, встречался с академиком-полярником О. Ю. Шмидтом, с известным летчиком В. И. Чкаловым, сдружился с журналистом М. Е. Кольцовым.

Издательство «Молодая Гвардия» выпустило в 1930 году первую повесть Льва Кассиля «Кондуит», «обкатанную» в предыдущем году в журнале «Пионер». Повесть - веселая и поучительная - рассказывала о последних годах существования покровской мужской гимназии. В ее традициях, писанных и неписанных законах отразились консерватизм, насилие над личностью молодого человека, бездуховность народного образования в николаевской империи, хотя далеко не все в нем было скверно.

После публикации «Кондуита» Льва Кассиля заметили, обратили внимание на его искрометный талант.

Гораздо больший, прямо-таки ошеломляющий успех имела другая повесть Льва Абрамовича - «Швабрания». После выхода ее в свет Кассиль, что называется, проснулся знаменитостью.

Выпущенная московским издательством «Федерация», «Швабрания» появилась в продаже 18 февраля 1933 года в фирменном магазине этого издательства. Через пять дней Кассиль писал в Энгельс, (так с 1931 года стал называться Покровск):

«Швабрания» продается во всех крупных магазинах и выставлена в витринах. В магазине «Федерация» от огромной кипы осталась уже небольшая кучка».

Два месяца спустя в «Коммюнике» Международного объединения революционных писателей, печатавшемся для заграницы на трех языках, в сводке выдающихся событий в советской литературе за последний квартал были указаны «Цусима» А. Новикова-Прибоя, «Поднятая целина» М. Шолохова, «Золотой теленок» Ильфа и Петрова и «Швамбрания» Л. Кассиля.

«Швабрания» писалась как повесть для детей, но взрослые читали ее с не меньшим удовольствием. Поэт Николай Асеев говорил, что он купил шесть экземпляров повести на подарки друзьям. Последний подарил Всеволоду Мейерхольду. Рассказывали, что известный кинорежиссер Сергей Юткевич бредил «Швамбранией», а писатель Юрий Олеша уверял товарищей, что не успокоится, пока не напишет повесть о детях.

Илья Эренбург в письме своей дочери Ирине писал из Парижа: «Если ты знакома или познакомишься с Кассилем, передай ему, что он написал совершенно замечательную книжку».

Михаил Светлов так восхищался «Швамбранией», что даже «начинал гладить Кассиля от избытка нежности», а Михаил Кольцов жаловался, что не может достать «Швамбранию», в то время как все ее уже прочитали.

Прозаик Юрий Яковлев, прочитав «Кондуит и Швамбранию», выходившие уже единой книжкой, отметил в своих записях: «Детский язык - язык Кассиля, - во-первых, достигает высшей выразительности. Он колоритен. Образен. У него своя музыка. Свой цвет. Свой аромат. Он экономен и точен. А главное - он необыкновенно интересен! Когда читаешь, не пропустишь ни словечка! Каждое слово стреляет и попадает в яблочко».

После опубликования «Кондуита и Швамбрании» небольшой город на Волге Покровск-Энгельс стал известен всей стране. Сквозь призму жизни Лели и Оси Лев Кассиль рассказал и о жизни города с 1913 по 1918 годы. Читатели, дети и взрослые, узнали не только о житии покровской гимназии, но и о культуре, медицине, промышленности города, о быте покровчан.

Лев Кассиль неоднократно использовал в своих произведениях Покровский материал. Несложно определить читателю, откуда родом и его «Вратарь республики», хотя автор не называет прямо имени города. Мы узнаем, что Антон Кандидов и его друг Женя Карасик живут в небольшом городке на Волге против Саратова. Саратов же описан подробно и точно: популярный сад «Липки», памятник Н. Г. Чернышевскому, название улиц и пароходов, проходивших мимо Саратова. Называет автор и известного саратовца народного артиста республики Ивана Артемьевича Слонова.

В родном же городке Кандидова и Карасика, по словам писателя, имеется железнодорожная станция Рязано-Уральской железной дороги. Через Волгу ходит паром - огромным плавающим вокзалом с мощным подъемником для вагонов. Точно такой же паром много лет курсировал между Покровском и Саратовом и между Покровском и Увеком, перевозя за рейс в одну сторону до двадцати восьми железнодорожных вагонов.

В главе «Осклиз» Лев Кассиль рассказал о происшедшем в городе бунте грузчиков. Для их усмирения из Саратова прибыл на пожарном пароходе «Самара» отряд солдат.

Бунт такой в Покровске действительно был, а пароход «Самара» плавал в саратовских водах долго, до семидесятых годов.

Еще один намек на Покровск сделал автор в главе «Турманы и змей». Разговор шел о восстании 1917 года в Саратове. Юкнера, выбитые из губернского города, переправились на противоположный берег и там на улицах города завязали бой.

Последним доказательством в пользу Покровска является описание во «Вратаре республики» наводнения в родном городе героев книги. В тот год волжская вода поднялась выше обычного. К середине апреля над городом нависла угроза, по словам автора, библейского призрака потопа. Вода хлынула на городские улицы. В критический момент «непробиваемый» вратарь Антон Кандинов обратился к руководившей борьбой с разбушевавшейся стихией чрезвычайной тройке с необычным предложением - организовать в городе футбольный матч местной команды с правобережными футболистами, то есть саратовцами.

Матч состоялся. Он собрал много болельщиков. После финального свистка судьи председатель горисполкома поднялся на дамбу и высказал пожелание, чтобы болельщики не расходились по домам, а, как футбольные голкиперы на воротах, встали на защиту своего родного города от наводнения.

Первым взял лопату вратарь Антон Кандидов, затем другие футболисты, болельщики... Город был спасен.

К этой главе имеется авторское примечание. «Неболельщикам», может быть, покажется малоправдоподобной эта история, - писал Лев Кассиль. - Пусть они в таком случае расспросят очевидцев великого паводка 1926 года. В волжских газетах можно также найти описание подобного матча в полузатопленном городке. Болельщики верны себе! «Матч состоится при любой погоде», значилось на афишах, и стихии никого не остановить».

В детские годы Леля Кассиль многие часы проводил на берегу Волги вместе со сверстниками, купался, рыбачил, мастерил модели волжских пароходов.

С первого года жизни в Москве Лев Кассиль в свободные минуты отправлялся на Москву-реку, отдаленно напоминавшую неповторимую Волгу. Он шел к Крымскому мосту, где находилась стоянка его небольшого глиссера. Узкая, тихая столичная речка вызывала лишь тоску по широкой могучей Волге. Любознательного, пытливого молодого литератора влекли далекие, малознакомые уголки Родины, лесные чащи, родные просторы. Для подобных путешествий слабосильный глиссер не годился. Тогда-то и родился у Кассиля замысел построить большой катер с непременным названием «Швамбрания». Лев Абрамович изготовил даже чертежи к нему. Однако заводы такие заказы не принимали. Делу помог писатель Поляновский. Он обратился к директору Таганрогского судоремонтного завода В. В. Мушкову с просьбой выполнить заказ Кассиля.

- Такой заказ писателя нельзя рассматривать как частный, - сказал Мушков. - Поездки на катере дадут новые темы, наблюдения.

Несколько раз Кассиль ездил в Таганрог наблюдать за ходом строительства своего катера. Это нетерпение можно понять, ведь в писателе жил швамбранский адмирал Ардельяр Кейс, рожденный в Покровском доме на Базарной площади.

Через два года Кассиль получил долгожданное известие: катер готов. Вместе с Сергеем Михалковым он привез «адмиральский корабль» в Москву и спустил на воду. «Швамбранию» многие называли яхтой, на самом же деле это был катер восьми метров в длину. Мотор позволял развивать скорость до двадцати семи километров в час. Когда на Москве-реке появлялся белоснежный катер с фантастическим гербом и ослепительно сверкающим на борту названием «Швамбрания», то иные спрашивали: «Какому посольству принадлежит эта яхта?»

И получали ответ:

- Известно кому - швамбранскому. Там же написано.

С появлением «Швабрании» у Кассиля появилось еще одно рабочее место - на катере. Там писатель с удовольствием и плодотворно работал, обдумывал сюжеты новых произведений, писал и писал.

«Швамбрания» имела добрый и заслуженный авторитет у друзей Льва Абрамовича. Не раз в уютной кабине катера они отправлялись на отдых в живописные районы Подмосковья, награждая гостеприимный катер словами благодарности.

Вера Инбер писала:

Я знаю, что порою это трудно,

Но надо плыть.

Плыви, плыви вперед,

«Швамбрания», пленительное судно.

Прообраз поэтических широт.

На любимом катере Кассиль путешествовал по каналам Московского водохранилища. Ходил к школьникам Дмитрова и Яхромы.

Потом он подарил свою «Швамбранию» воспитанникам одного московского ремесленного училища.

Став известным писателем, Кассиль не оставлял журналистскую работу, лишь меняя временами ее формы. Много времени проводил Лев Абрамович у радиомикрофона. Радиослушатели тридцатых и сороковых хорошо помнят его голос у микрофона во время больших праздничных репортажей на Красной площади.

Кассилем владела ненасытная жажда журналиста - всюду побывать, все увидеть своими глазами. Ради этой цели Льву Абрамовичу приходилось иногда идти на рискованные эксперименты. Однажды, чтобы достать материал для разоблачительного фельетона непосредственно из первых рук, он преображается в ... женщину! «Мужества у меня хватило, - признавался позже Кассиль, - Насчет женственности дело было хуже. Но простецкий женский парик, взятый напрокат из теамагазина, вуалька и небольшая актерская тренировка восполнили этот недостаток. Что же касается невольной неловкости, фальшивости в женских интонациях, неуверенности в глагольных окончаниях (я перешел-ла), то это заставило меня перейти на «иностранное положение».

В домашней библиотеке Льва Кассиля имелось несколько экслибрисов, сделанных для писателя лучшими советскими художниками. На одном из книжных знаков, самом любимом владельцем, на щите рядом с пионерской эмблемой и устремленной вдаль картографической стрелкой нарисованы футбольный мяч и шахматная корона. Это соседство не случайно. Кассиль был еще и спортивным писателем. Он любил спорт и знал его досконально, во всех подробностях, был добрым другом спортсменов и горячим болельщиком. И хотя Лев Абрамович никогда не был спортсменом, а в последние годы даже не бегал трусцой, его можно назвать выносливым и стойким человеком. Если взять глобус и отметить места Олимпийских игр и международных чемпионатов, на которых побывал Кассиль, глобус запестреет многоцветием флажков.

Не все заграничные поездки были одинаково просты. Часто вспоминал Лев Абрамович 1936 год, когда в качестве корреспондента «Известий» он был командирован в республиканскую Испанию, одной из первых принявшую на себя удар фашистов. Писатель отправился туда на теплоходе «Комсомол», который вез подарки советских людей испанским патриотам. В открытом море теплоход был торпедирован фашистскими катерами. Вскоре наш народ узнал об этом разбое из корреспонденции Льва Кассиля.

Лев Кассиль был пионером и пропагандистом развития публицистики как жанра детской литературы, испытывая на этом пути чаще огорчения, чем радости. Для него не существовало жанров «высоких» и «низких». Лев Абрамович с одинаковым вдохновением и ответственностью писал о покорителях Северного полюса и о кондитерах, выпустивших новый сорт карамели.

Дневная загруженность делами у Кассиля была чрезвычайно велика. Он постоянно избирался членом правления писательского Союза страны, активно участвовал в обсуждении больших и малых вопросов на различных пленумах, творческих конференциях, избирался делегатом всех съездов писателей, вел семинары в Литературном институте. А еще Лев Абрамович редактировал любимые девчонками и мальчишками журналы «Мурзилка» и «Пионер». По инициативе писателя стала проходить у нас Неделя детской книги «Книжкины именины». До конца своей жизни Кассиль был бессменным руководителем торжественных открытий этого праздника в столичном Колонном зале Дома Союзов.

Лев Абрамович был умным, ненавязчивым педагогом. Он и своих детей воспитал добропорядочными, трудолюбивыми людьми, развил их природные задатки. Сын от первого брака Владимир - доктор медицинских наук, профессор. Дмитрий и Ирина - от второго брака со Светланой Леонидовной Собиновой, дочерью великого певца, - стали художниками. И конечно же, не случайно Кассиль был избран членом-корреспондентом Академии педагогических наук страны. Десятки статей писателя были посвящены теме воспитания детей и подростков.

Лев Абрамович любил детей, и они отвечали ему взаимностью. Со стороны интересно было наблюдать за доверительными беседами писателя с мальчишками и девчонками. Они проходили «на равных» и касались важных для обеих сторон тем.

Кассиль иногда записывал понравившиеся чем-то разговоры с детьми. Вот некоторые из этих записей. На встрече с Кассилем в Доме пионеров один школьник спрашивает:

- Лев Абрамович! А вам самому нравится, как вы пишите? Кассиль признается, что не всегда нравится и хотелось бы писать лучше.

Мальчик деликатно утешает писателя: «Ничего. Другие пишут еще хуже».

В другой раз Льва Абрамовича прямо спросили:

- Почему вы так плохо пишите?

- Что же тебе не понравилось? - удивился писатель.

А к нам одна лекторша приезжала, про вас делала доклад. И показала ваши листочки, рукописи, что ли. Показывала, как вы пишите. Все перечеркано. Ничего не разберешь...

Во время выступления в одной из крымских школ из зала задают вопрос:

- Лев Абрамович, какого года вы рождения?

- Тысяча девятьсот пятого, - отвечает Кассиль.

И вдруг один мальчишка с восторженным предвкушением в голосе спросил:

- И вы помните Кровавое воскресенье?

За бесконечными трудами и заботами Лев Кассиль не забывал о родителях, оставшихся в далеком Энгельсе. Он регулярно писал им объемные письма с подробным жизнеописанием, нередко приезжал к ним в гости. В Покровске-Энгельсе он обходил друзей-приятелей, встречался с местными художниками, с читателями в библиотеке, со школьниками во Дворце пионеров, бродил по улицам детства. После смерти родителей Лев Абрамович приезжал в наш край, останавливался в Саратове, но и в Энгельс заезжал хоть ненадолго.

29 августа 1954 года в письме к энгельсскому краеведу К. И. Школе Лев Кассиль писал: «С огромным интересом и чувством благодарности прочел я Вашу запись преданий о Бакуре и прошлом нашего города. Я 29-го заезжал на несколько часов в Энгельс, чтобы возложить цветы на дорогую для меня могилу отца и матери. 31 -го я с утра до 7-ми часов буду снова в Энгельсе. 2-го уеду обратно в Москву. Хотелось бы поговорить с Вами о ценной Вашей работе. Телефон на квартире моего покойного отца 4-21...»

В фондах Энгельсского краеведческого музея хранятся книги Л. Кассиля, подаренные автором. На сборнике своих повестей Лев Абрамович написал: «Энгельссовцам на память о земляке», а на повести «Улица младшего сына», за которую он вместе с соавтором Максом Поляновским был награжден Государственной премией страны, писатель сделал теплую надпись: «В город Энгельс, улицами которого я входил в жизнь».

Жители Саратовской области тоже не забывали своего знаменитого земляка. Ему писали приветственные и благодарные письма, присылали подарки, сувениры. Правда, летом 1935 года работники рыбколхоза села Золотого, сообщая об отличном улове на Волге, выразили сожаление в письме, что не смогли прислать любимому писателю парочку только что пойманных белуг, поскольку не нашлось подходящей тары, ведь рыбы весили 467 и 365 килограммов.

Живя в Москве, Л. Кассиль внимательно следил за жизнью родного города, всей Саратовской области. В его дневнике периодически появляются записи об отчем крае. Осенью 1958 года он пишет: «Ай да саратовцы! Ай да земляки! Сдали 154 миллиона пудов хлеба вместо 80 установленных... Вообще с хлебом в этом году будем. А это - великое дело!»

В следующем году: «Звонил земляк один. Походя сообщил, что в Энгельсе моем уже возведена дамба возле б. Амбарной ветки и у площади. Грядет водоразлив Сталинградского моря. Волга впрямую подойдет к городу. Вот бы съездить туда к паводку, поглядеть: как залижет все былые раны и обиды детства, утешавшегося Швамбранией, справедливая Высокая Гора у берегов моей Родины!»

Вот еще одна запись в дневнике, взволнованная, лирическая: «На Волгу хочется, на Волгу! Второй день теплынь стоит совсем летняя. И так пронзительно захотелось вдруг на Волгу. Чтобы тихая она была по-вечернему, когда только что солнце село. А мы бы готовились вот-вот отвалить от пристани. И мальчишки бы, поспешая, неслись по откосу и орали. А вода, как литой гладкий массив, всей тугой шириной шла бы мимо. А где-то мотор татакал бы за песками. И весь бы я полнился сладостным ощущением покоя, который не нарушится с отвалом теплохода, ибо впереди еще тысячи километров и много дней плавания, желанного и неназойливого движения, которому отдаться - такое счастье!»

Внимательно следил Кассиль за строительством моста между Энгельсом и Саратовом. «Не скрою, - писал он, - что особо интересует меня строительство крупнейшего в Европе моста через Волгу. Ведь это была мечта моего детства, заветная думка всех моих сверстников-земляков... Огни Саратова мелькали неподалеку, отделенные от нас просторами Волги. Но Саратов был недосягаем для нас: то затянет осенний ледостав, и ни пешком, ни на лодке нельзя было пробраться на саратовский берег, то начинался грозный ледоход, то летом в обмелевшие протоки возле нашей слободы не мог зайти пароходик волжской переправы, и приходилось тратить долгие часы, чтобы добраться через пески на дальние пристани. А как мы мечтали о мосте через Волгу!.. Но вот он строится, этот мост! И скоро соединит Саратов с Энгельсом, нашу давнюю мечту с действительностью».

Судьба не раз сводила писателя Кассиля с людьми, годами жизни связанными с Саратовским краем. В 1961 году он познакомился в Центральном Доме литераторов с первым космонавтом планеты, выпускником Саратовского индустриального техникума. Космонавт приземлился недалеко от города Энгельса, и этот факт очень был приятен Кассилю. В своем дневнике Лев Абрамович написал: «Гагарин у нас в ЦДЛ. Умный, внимательный. И так безукоризненно здоров, так всепобеждающе молод!..»

Дружеские отношения сложились у Кассиля с воспитанником Саратовского суворовского училища Юрием Власовым, ставшим затем выдающимся штангистом, многократным рекордсменом мира, чемпионом Олимпиады. «Интересен мне этот очкастый геркулес, - восклицал Кассиль, - невероятными мышцами которого правит тонкокожий легко ранимый интеллигент».

В те годы Юрий Петрович Власов начал писать свои первые рассказы. Кассиль прочитал их, отредактировал и помог опубликовать.

Запомнилась Льву Кассилю встреча с уроженцем Саратова, лауреатом Нобелевской премии Николаем Николаевичем Семеновым. Произошла она в московском ресторане «Будапешт» на банкете по случаю семидесятилетия академика-физика.

«Пришлось мне «толкнуть речь, как единственному литератору, - записал Лев Абрамович в дневнике. - Чистейший экспромт. Кажется, не осрамил отечественной литературы. А меня, если говорить серьезно, крепко разволновала речь самого юбиляра...»

Так и прожил в бесконечных трудах и волнениях свои шестьдесят пять лет писатель Лев Абрамович Кассиль. До последнего дня не забывал он о взятых на себя обязанностях пропагандиста «разумного, доброго, вечного». Последняя запись в его дневнике, сделанная слабеющей рукой: «Приглашают поехать почетным гостем в Ленинград на IV Всесоюзный слет пионеров. Вряд ли смогу... Сил нет. Записал на радио обращение к участникам слета».

Яркую жизнь прожил Лев Кассиль. Прожил под девизом: «Жить надо во весь рост - под самый потолок свой, - башкой в предел, не оставляя зазора над собой, не расслабляясь в прогибе».

Еще при жизни Л. А. Кассиля в Энгельсском краеведческом музее был создан уголок писателя, его семьи. Лев Абрамович сам помогал в сборе материалов, экспонатов. В 1957 году он писал сотрудникам музея: «Я очень тронут вниманием земляков и вашей просьбой прислать что-нибудь в дар музею по части материалов, связанных с моей скромной работой, и различные новинки биографии... С удовольствием вышлю вам монографию В. Николаева «Лев Кассиль», выпущенную примерно год назад, мой юбилейный однотомник «Повести» и нужные вам сведения о себе».

Четыре года спустя писатель сообщает: «Могу передать вашему музею для экспозиции в нем следующие вещи, связанные с памятью об Абраме Григорьевиче: портсигар, подаренный ему как лучшему работнику здравоохранения, с надписью, личную печать, молоточек для выстукивания грудной клетки и трубку для выслушивания, редчайшее фото, на котором отец снят с А. М. Горьким и группой врачей из г. Энгельса, фотографию университетского выпуска, где отец снят с Н. А. Семашко, его однокурсником, и другие фото... На днях проверю, нет ли еще каких-нибудь материалов об отце в моем архиве».

16 апреля 1980 года энгельсский горисполком вынес решение, из которого следовало, что в соответствии с законом РСФСР «Об охране и использовании памятников истории и культуры» и учитывая мировую известность и государственное значение творчества писателя Л. А. Кассиля, предназначенный под снос дом сохранить как памятник истории и культуры. Разместить в нем мемориальный музей писателя Кассиля. В1985 году, когда представилась возможность, жильцов дома отселили в благоустроенные квартиры, а в будущем музее начались ремонтно-восстановительные работы.

Музей предполагал разместится в двух мемориальных комнатах - детской и гостиной - и двух экспозиционных тематических залах.

Летом в 1988 году в Энгельсе побывала вдова Л. А Кассиля Светлана Леонидовна Собинова-Кассиль. В беседе с корреспондентом местной газеты она высказала свое мнение о будущем музее: «Мне кажется, он должен быть рассчитан в первую очередь на молодежь и обязательно стать таким музеем, где ребятам можно было бы поиграть в Швамбранию, Спортландию. От игры их потянет почитать книги Льва Абрамовича. Я готова передать в музей его архив, вещи, мебель. Можно будет восстановить рабочий уголок писателя. И это необходимо сделать в Энгельсе: я знаю, как дороги были Кассилю его родные места. Он всегда считал себя покровчанином...»

* * *

…Девятилетний Левушка Кассиль и его младший брат Ося делили пополам радость, грусть, наказание... Февральским вечером 1914 года им довелось делить как раз последнее. Братья отсиживали в углу наказание.

Именно отсиживали, поскольку папа, известный покровский врач Абрам Кассиль, считал «стояние в углу негигиеничным и не ставил в угол, а сажал».

«На 12-й минуте братишку, как младшего, помиловали, - Вспоминал в своей книге старший брат Лев Кассиль, - но он отказался покинуть меня, пока мой срок не истечет, и остался в углу. Несколько минут затем мы вдумчиво и осязательно исследовали недра своих носов... когда носы были исчерпаны, мы открыли Швамбранию».

Так появилась одна из удивительнейших стран - Швамбрания, и одним из ее открывателей был Оська, Иосиф Кассиль, покровский мальчик. Преданный друг своему старшему брату Льву, Ося использовал все свои детские силенки для укрепления и развития новооткрытой страны. Он даже был автором первой швамбранской карты. Ося рисовал с одной зубоврачебной рекламы большой зуб с тремя корнями, напоминавший букву III, заглавную букву Швамбранию. Этот зуб стал символом новой страны.

Годы спустя писатель Лев Кассиль в повести «Швамбрания» так представил читателям младшего брата: «Оська великий путаник, подражатель и фантаст. Для каждого предмета он находил совершенно новое предназначение. Он видел вторую душу вещей».

Маленький Ося и впрямь так неузнаваемо и неожиданно перевирал слова, что окружающие смеялись до слез. Он путал помидоры с пирамидами, вундеркинда с «Ундервудом» (название пишущей машинки), а «сиволапый мужик» в его понятии был велосипедист, или, как Ося называл его, «велосипый мужчина». Однажды взволнованный Ося прибежал к старшему брату и рассказал, что незнакомый солдат на улице спросил у него, как пройти в Швамбранию. Потом выяснилось, что солдат искал всего лишь штаб армии, располагавшийся тогда в Покровске.

Иосиф Кассиль выучился читать, когда ему не было, пожалуй, и четырех лет. Он читал и запоминал все, что видели глаза. Вся хаотическая информация перемешивалась в его детской голове, не отделяя главного от второстепенного или ненужного.

Как-то в 1918 году один покровский художник-оформитель спросил у десятилетнего Оси, помнит ли он, что было написано на вывеске на углу Базарной площади и Хорольского переулка (теперь площадь Ленина и Театральная улица), недалеко от дома, где жили Кассили. Мальчик без особых раздумий ответил на память: «Магазин «Арарат», фрукты, вино, мастер печных работ П. Батраев и трубная чистка, здесь вставать за нуждою строго воспрещается».

В том же 1918 году Осю приняли в школу и выдали соответствующий документ, на котором «временно заведующий» школой первой ступени, бывший маляр, начертал резолюцию: «... хотя сильный недобор года рождения, но принять за умственные способности. Уже может читать мелкими буквами».

В школе Осе нравились уроки рисования и то, что учащимся регулярно выдавали сахар. Вскоре у него появилось увлечение сильное и длительное.

«Оська совершенно помешался на французской борьбе, - вспоминал Лев Абрамович Кассиль. - В классе он был самый крохотный. Его все клали даже «одной левой». Но дома он возмещал издержки своей гордости. Он боролся со стульями и подушками. Он разыгрывал на столе матчи между собственными руками. Руки долго мяли и тискали одна другую. И правая клала левую на все костяшки...»

Шли годы. Круто менялась жизнь в России, в Покровске. Иосиф Абрамович Кассиль, получивший высшее историческое образование в Саратовском университете, увлекался, кроме истории, литературой, театром, изобразительным искусством. А еще он с нетерпением ждал писем из Москвы от старшего брата и встреч с ним.

В 1931 году на московский адрес Льва Кассиля (Радищева, 14) пришло короткое письмо из Покровска: «Довольно мы наплодили с тобой несуществующих ублюдков. Дочка у меня настоящая, и никаких испанцев и швамбранцев. Извини меня, но я назвал ее Натуськой. Будет, значит, Наталья. С братским приветом Ося.

Кстати, если есть возможность достать в Москве материал для пеленок, купи какого-нибудь там полумадама».

Неизменный Ося, как и в детстве, путал слова: вместо «мадаполам» написал «полумадама».

Узнав о рождении племянницы, Лев Абрамович с женой приехал в Покровск. Большая квартира на Аткарской улице наполнилась шумом, суетой и весельем, какие бывают в праздничные дни или во время приезда долгожданных гостей.

Иосиф задерживался. Кроме преподавательской работы в техникуме, он читал лекции на заводах и фабриках Саратова. Когда он, уставший, небритый, наконец вошел в комнату, его встретили объятия и торжественная речь брата по случаю рождения Натальи.

- Ну хватит петь эти самые гамадрилы, - остановил Льва Иосиф, по обыкновению путая слова: вместо «мадригалы» - «гамадрилы».

После ужина Лев Абрамович читая главы из своей «Швамбрании», а герои этой книги сидели внимательными слушателями.

Дня не хватило на разговоры, и братья продолжили их далеко за полночь. Они все не могли наговориться, будто предчувствовали, что злой рок скоро разлучит их навсегда.

К середине тридцатых годов Иосиф Абрамович Кассиль стал одним из активнейших литераторов Саратова. Почти в каждом номере областной газеты «Коммунист» появлялись его критические заметки на спектакли, кинофильмы, литературные произведения, биографические очерки. В 1935 году появились его рецензии на спектакли саратовских театров драмы и оперы и балета, критические разборы стихотворных и прозаических сборников, статья о Владимире Маяковском. В следующем, наиболее плодотворном для Иосифа Кассиля году он опубликовал, кроме рецензий на книги, статьи об Александре Пушкине и Николае Островском, о Дмитрии Фурманове и выдающейся балерине Екатерине Гельпер, приезжавшей не раз на гастроли в Саратов и Покровск, о нашумевшем тогда кинофильме «Семеро смелых». В конце мая 1936 года состоялся перелет самолета «Сталь-3» из Москвы в Саратов. Иосиф Абрамович, как участник полета, поделился впечатлениями с читателями саратовской газеты.

В начале 1937 года вышли статьи И. Кассиля о Гете, Герцене, снова о Маяковском, рецензия на книгу о предшественнике Пушкина В. А. Жуковском, на кинофильм «Депутат Балтики».

В 1936 году умер Максим Горький. Среди телеграмм с соболезнованием со всех концов мира в Москву была отправлена одна из Саратова, от областной писательской организации. Первым подписал эту телеграмму ответственный секретарь этой организации Иосиф Абрамович Кассиль.

Возглавлять областной союз писателей было нелегко. Кассиль много времени отдавал работе, проводил всевозможные писательские собрания, принимал участие в обсуждении новых книг саратовцев. И все это при огромной занятости в институте механизации и электрификации сельского хозяйства имени М И. Калинина, где он преподавал на кафедре истории партии.

Иосиф Абрамович участвовал в 1935 году в организации альманаха «Литературный Саратов» и был его соредактором вместе с местными писателями Валентином Смирновым-Удьяновским и Вадимом Земным (псевдоним Ивана Глухоты).

В третьем номере альманаха, вышедшем в тридцать седьмом году, была опубликована повесть И. Кассиля «Крутая ступень». Ее герой, преподаватель сельхозинститута Измайлов, на собрании не был принят в партию. Сначала он впал в полную депрессию, потом находит в себе силы для полезной деятельности в коллективе своего института, разоблачает попутно и выдает секретарю горкома партии группу неблагонадежных лиц. После их ареста Измайлов, просветленный и возвышенный, снова начал готовиться к вступлению в партию. И читатель уверен, что эта попытка будет удачной.

На повесть И. Кассиля областная газета «Коммунист» в номере от 8 июня откликнулась рецензионной заметкой А. Лебедева, озаглавленной «Антисоветская повесть».

«Единственно, что автору удалось, - писал Лебедев, - это восхвалить и показать во весь рост героя повести Измайлова - презренного карьериста и шкурника (по мнению автора - лучшего советского специалиста), опорочить партийные органы, оклеветать советских студентов и коммунистов и замазать вредительскую деятельность врагов народа. Вместе с тем автор повести позволил себе ряд откровенных контрреволюционных выпадов».

Многих, знавших Иосифа Кассиля и его творчество, удивила тогда эта газетная публикация. Честный коммунист, искренне преданный партийной идеологии, в лекциях и беседах часто оперировавший цитатами из Ленина и Сталина, он и в мыслях, тем более в печати, не допускал антисоветских и антипартийньх настроений.

Тогда чем же объяснить высосанное из пальца обвинение? Быть может, это своего рода еврейский погром?

О еврейских погромах в России, в частности в Саратове, Иосиф Кассиль узнал еще в 1915 году из разговора со старшим братом. Тогда же Ося спросил:

- Леля? Ты говоришь; еврей. А что такое еврей?

- Народ такой... Бывают разные: русские, немцы, французы. А мы евреи. Папа - еврей, ты - еврей...

- И мама еврей?

-Да...

Потом Ося спросил у мамы:

- Мама, а наша Кошка тоже еврей?..

Теперь, видимо, уже не узнать, что двигало перо некоего Лебедева, начиненное заведомой клеветой, но от его заметки, как сейчас говорят, «процесс пошел».

20 июня того же года в областной газете появляется новый пасквиль на саратовскую писательскую организацию и ее руководителя И. Кассиля с оптимистическим заголовком «Новые требования, новые задачи». В ней автор, уже упоминавшийся здесь Вадим Земной, обвинил в преступной деятельности руководство областного отделения Союза советских писателей, попутно сообщив, что Иосиф Кассиль уже изгнан из партии...

А из партии в тридцать седьмом году, как известно, без последствий не изгоняли. Тем более что в своей статье Земной сообщил: «Некоторые саратовские писатели систематически около года сигнализировали о вредительской деятельности Кассиля».

По поводу этой статьи саратовские литераторы только пожимали плечами.

Вадим Земной?! Он ведь не только соратник Иосифа Кассиля по работе в редакции «Литературного Саратова». Его многие считали другом семьи Иосифа Абрамовича. В памяти еще была свежа прошлогодняя повесть Вадима Земного «Орден Ленина» с посвящением «Октябренку Нате Кассиль», дочери Иосифа Абрамовича.

Эта самая Ната, теперь Наталья Иосифовна Новожилова, десятилетия спустя рассказывала о страшном пережитом в тридцать седьмом саратовскому журналисту Виталию Азефу.

Когда ей, шестилетней девчушке, сказали, что папа уехал в длительную командировку, она тихо, добросовестно ждала его, с тайной надеждой на гостинец, привезенный папой из командировки, коробку шоколадных конфет. А однажды ночью в саратовскую квартиру Кассиля снова пришли мрачные, грубые люди. Они приказали Наташиной маме, Зинаиде Петровне Кассиль, собрать самые необходимые вещи, взять дочь и пройти в ожидавшую у подъезда машину.

- Куда мы едем? - спросила Ната у матери.

Мать промолчала. Но ответил один из сопровождавших мужчин. Не скрывая злобы, он сказал:

- Поедешь к своему отцу.

Зинаида Петровна оказалась в тюрьме, а Наташу отправили в детский приемник.

«Маме прежде всего предложили отказаться от мужа - врага народа, - рассказывала Н. И. Новожилова журналисту. - Мама на это ответила, что мужа своего считает честнейшим коммунистом и клевете на него не поверит никогда. С мамой особенно не спорили. Дали ей восемь лет, которые она и отсидела от звонка до звонка. Нет. Ее не мучили. Одна беспокойная пытка была - она ничего не знала о муже и дочери. Потом, когда мы снова стали жить с мамой, она мне много рассказала об отце. Он был бессребреником, получал партминимум. Работал по шестнадцать-восемнадцать часов в сутки и считал потерей те часы, что уходили на сон. Ненавидел мещанство и вещизм. Обстановка в доме была более чем скромная: кожаная софа и стеллажи с книгами. Никаких буфетов, дорогой посуды. Зато помню огромный плакат с изображением Ленина, во весь рост, на лощеной бумаге... Папа не придавал значение одежде. Носил косоворотку или рубашку апаш. Был он жизнерадостным, общительным, доброжелательным, азартным человеком...

Мама отбывала свой срок наказания на станции Потьма, потом ее перевели в Джезказган. В 1943 году она получила извещение о том, что И. А. Кассиль скончался в Норильске».

После ареста и суда Иосифа Кассиля отправили в свердловскую тюрьму, где он находился вместе с другим известным саратовским прозаиком Виктором Федоровичем Бабушкиным, автором вышедших в двадцатые годы книг: «На правильную линию», «В царских погонах», «Жизнь», «Враги», «С ружьем по лесам и болотам».

Бабушкин, кстати сказать, как и Кассиль, был осужден по ложному обвинению, а после реабилитации в начале пятидесятых годов вернулся из заключения и поселился в городе Энгельсе, поскольку в родном Саратове бывшему зэку жить воспрещалось.

Из свердловской тюрьмы Иосифа Кассиля перевели в другую, затем в третью, все дальше от любимой Волги, Саратовская писательница Валентина Михайловна Мухина-Петринская, арестованная по одному с Кассилем провокационному доносу Вадима Земного, волей судьбы встретилась с Иосифом Абрамовичем уже на Дальнем Востоке. Некогда красивый, высокий, стройный, темноволосый - теперь Иосиф Кассиль выглядел изможденным, сильно похудевшим, опустошенным. Он сказал своей давней знакомой:

- Валя, если тебе посчастливиться вернуться, передай привет родителям, жене, дочке, брату и скажи: меня оклеветал Вадим Земной.

Лев Кассиль пытался помочь брату. Используя свое популярное имя, он встречался с некоторыми влиятельными чиновниками Комитета государственной безопасности. Известный писатель для гебешников не авторитет. В их кабинетах и подвалах побывало множество крупных деятелей литературы, искусства, театра... Льву Абрамовичу сказали без обиняков: «Если не хочешь оказаться рядом с братом, оставь свои пустые хлопоты».

...Встречаясь с интересующимися судьбой ее отца, Наталья Иосифовна Новожилова-Кассиль заключает беседу, как правило, показом документов из бережно сохраняемого семейного архива. Вот один из них, поступивший из Военной коллегии Верховного суда СССР и датированный 31 января 1957 года: «Дело по обвинению Кассиля Иосифа Абрамовича пересмотрено Военной коллегией Верховного суда СССР от 23 января 1957 года. Приговор Военной коллегии от 21 января 1938 года в отношении Кассиля И. А. по вновь открывшимся обстоятельствам отменен, и дело за отсутствием состава преступления прекращено. Кассиль И. А. реабилитирован посмертно».

Четыре месяца спустя военная прокуратура Саратова прислала жене И. Кассиля другой документ.

«Гражданке Кассиль Зинаиде Петровне сообщаю, что дело, по которому Вы были осуждены в 1938 году, определением суда от 8 апреля 1957 года прекращено за отсутствием в Ваших действиях состава преступления. Официальную справку о Вашей реабилитации Вы получите из Саратовского областного суда, куда нами направлено Ваше заявление от 18 марта 1957 года.

Пом. Военного прокурора...»

Здесь же упоминалось о повести Иосифа Кассиля «Крутая ступень», от которой автор, споткнувшись о черную душу Вадима Земного, шагнул в пропасть. Доверчивый человек, Кассиль эпиграфом к своей повести избрал слова И. Сталина: «Людей надо заботливо и внимательно выращивать, как садовник выращивает облюбованное плодовое дерево».

В Покровске на улице Коммунистической под № 49 стоит одноэтажный старый, но еще крепкий дом. Думается, что, проходя мимо него, покровчане должны знать: здесь начала свою жизнь одна из примечательнейших семей города, оставившая заметный след в культурном прошлом не только Покровска и Саратовской области, но и всей России.